1.2. Что же такое философия?

1.2.1. Философия не наука?

Философия обнаруживает странную живучесть. Сколько бы ее ни упраздняли, она существует во все века и у всех народов. В древности, зародившись как особая область исследования, философия существует во множестве вариантов в течение многих тысячелетий. Может быть, это происходит потому, что философия – наука? Она разгадывает конкретные тайны бытия. Нет, это совсем иной, нежели научный, особый способ мышления. Человек философствует, потому что он хочет понять предельные основания мира. В ней он выражает самого себя и делает это для собственного удовольствия, потому что рожден философом. Наука же целиком поглощает человека, но при этом служит его практическим потребностям.

Какое отношение успехи науки имеют к философии? Можно ли и ее считать наукой? Это весьма трудный вопрос. Некоторые мыслители признают философию наукой. О возрождении утраченного идеала рациональности (разумности), научности в философии пишет Э. Гуссерль (1859–1938), которому кажется, что элементы науки преобладают в философии. Эту мысль, которую он высказал в своей работе «Кризис европейского человечества и философия», можно проследить и у представителей современной аналитической философии. Это философское направление понимает под философией анализ употребления языковых средств и выражений. Оно достаточно популярно и имеет неоспоримые достижения.

Однако в общественном сознании ХХ столетия все больше укреплялась другая идея: философия – это не наука, а вполне самостоятельная, уникальная форма постижения мира. Философия имеет такие черты, которых нет у науки. Можно, вероятно, говорить о том, что у философии есть признаки науки, точнее сказать, научности, и она руководствуется научными критериями. Но для того чтобы понять философию, необходимо помнить о ее своеобразии, отличии от науки. Философия в целом относится к гуманитарному знанию, т. е. знанию о человеке, человеческом духе, человечестве.

В ХХ в. многие исследователи проводили различие между естественно-научным (его еще называют конкретным) и гуманитарным знанием. В первом – множество формул, аксиом, доказательств, второе в этом смысле более свободно, в нем нет окончательных выводов. Естественные (конкретные) науки требуют точности, гуманитарное знание – строгости. А может ли философия существовать без догадки, прозрений и интуиции? Безусловно нет.

Еще недавно у нас господствовало такое представление: философия опирается на конкретное естественно-научное знание. Скажем, философ пытается выстроить картину мира. Неужели он не соотнесет свое видение мира с открытиями физиков, математиков, биологов? Иначе что это будет за картина мира? Действительно, философ нередко начинает рассуждать, взяв за основу то, что известно и доказало свою непреложность.

Но разве он этим ограничивается? Представьте себе, что у вас есть какие-то знания, добытые в области физики, астрономии, химии, биологии, социологии, этики и т. д. И вы решили соединить это в некое единство – создать мировоззрение. Нужны какие-то общие принципы. Откуда вы их возьмете? Из физики? А почему не из химии? Не из биологии? Не из какой-либо другой науки? В самом деле, откуда взять эти принципы? Видимо, помимо конкретных знаний нужно что-то еще; для того чтобы построить дом, нужны строительные материалы, кирпичи, цемент и т. д., но нужен и общий план дома, проект, который поможет соединить эти материалы и получить итог – дом. Именно в проекте заложены принципы их соединения.

Примеров органической связи философии с наукой можно привести множество. Скажем, польский астроном и мыслитель Николай Коперник (1473–1543) заменил геоцентрическую картину мира с Землей в качестве центра Вселенной на гелиоцентрическую, согласно которой Земля вращается вокруг Солнца. Такая замена немедленно отразилась на характере философского мышления. Гёте назвал открытие Коперника более важным, чем Библия. Сама философия, вобрав в себя и гелиоцентрическую картину мира, существенно преобразилась.

Еще пример. Известный австрийский психиатр и философ Зигмунд Фрейд (1856–1939) начал свою исследовательскую деятельность как физиолог. Потом он возглавил лабораторию, куда приходили люди, подверженные неврозам (нервное заболевание, смысл которого – своеобразное бегство в болезнь). Он пытался исцелить их как врач. Однако постепенно в сознании Фрейда сформировалось совершенно новое представление о человеческой психике. Он обнаружил, что огромную роль в нашем поведении играет бессознательное. Так постепенно возникло новое философское направление в объяснении многих явлений в человеке и обществе, которое называется фрейдизмом.

Однако можно привести факты, которые свидетельствуют о прямо противоположной тенденции, когда философы строят свою концепцию независимо от достижений науки, а порой и вопреки ей. Парадокс заключается в том, что нередко значительные интуиции (интуитивные догадки) рождаются в философии не только на фундаменте реального знания, но зачастую и наперекор ему.

В ХIХ в. английский естествоиспытатель Чарлз Роберт Дарвин (1809–1882) доказал, что человек как природное существо представляет собой завершение эволюционного развития и с этой точки зрения отличается от других живых созданий исключительным совершенством – он наделен разумом. Таким образом, Ч. Дарвин уже на материале науки подтвердил религиозное воззрение о том, что человек есть «венец природы». Казалось бы, экспертиза науки внушительна, а философу остается только подвести теоретическую базу под это грандиозное открытие.

Но в том же веке появилась новая установка, причем именно в философии. Сначала немецкий философ Артур Шопенгауэр (1788–1860), а затем его соотечественник философ Фридрих Ницше (1844–1900) задумались над странностью человека как живого существа. Путем чисто философского умозрения они сформулировали мысль о том, что человек, вероятно, выпадает из цепи природных «тварей». Он эксцентричен (странноват, с причудами) и вовсе не производит впечатления «венца творения». А если все-таки допустить, что человек – продукт природы, то придется признать, что этот продукт весьма несовершенен. Человек не вписывается в гармонию природы, он катастрофичен. Так благодаря Шопенгауэру возникла современная философская антропология, которая занимается философским постижением человека.

Представители еще одного философского направления, которое называется «философия жизни», вопреки фактам науки выдвинули идею о том, что человек есть «еще не установившееся животное» (Ф. Ницше). Он не только не замыкает некую природную цепь, а попросту выпадает из ее звеньев. Все, что до этого оценивалось как приобретение человека, с точки зрения философов жизни выглядит процессом его вырождения. Эти идеи внесли немалое замешательство в ряды представителей другого философского направления – философской антропологии, заставив их провести серьезную ревизию прежних наработок. В результате родилось немало новых идей, мыслей, положений. И трудно вообразить, насколько мы были бы беднее в ХХ столетии, если бы веком раньше не родилось это абстрактное умозаключение философов жизни.

Разумеется, из выводов философов этих направлений вовсе не следует, будто человека надо рассматривать только как какого-то вырожденца. В истории философии есть и другие взгляды. Сотворение культуры, несомненно, отдалило человека от природы, но разве в культуре он не представляет собою поразительное создание? Человек – творец науки, философии, нравственности. Неужели это не доказывает величия человеческого духа? Доказывает! Именно так считали многие философы разных времен.

Еще один пример. Дарвин привел впечатляющие доказательства в пользу единой эволюционной картины мира. Показав преемственность видов, он представил череду изменений косной, живой и одухотворенной материи как единый, целостный процесс развития. Это грандиозное научное открытие на многие десятилетия определило научную картину мира. Что и говорить, в пользу данной концепции свидетельствуют горы фактов, помогающих увидеть линейное, однонаправленное движение эволюции.

Однако в том же веке в философии родилось принципиально новое представление. Да, эволюция неукоснительна и слепа. Но она вовсе не однообразна и не совершается автоматически. Возможно, ее направляет некая одухотворяющая сила извне, или на определенном этапе ее саморазвертывания такой импульс рождается в ней самой. Ряд русских философов ХIХ в. (их называют «русские космисты») выдвинули философскую идею, противоположную концепции Дарвина. В частности, они утверждали: прежде чем началась эволюция живого на Земле, в земной природе или в высших космических сферах уже существовал некий предуготовленный план развития. Природа не слепа, все в ней происходит по заранее известному плану. Не случайно живая материя перешла в стадию мыслящей. Человек непременно должен был возникнуть на определенной стадии природного процесса. Когда же он, наконец, появился, естественно, сам стал направлять ход эволюции.

На чем была основана эта идея? На научном открытии? На изучении каких-то закономерностей природы развития? Скорее всего, это именно философская идея, т. е. некое свободное творчество, можно сказать, итог своеобразного приключения мысли. Но данная идея не отброшена. В ХХ в. многие ученые и философы отнеслись к ней с огромным вниманием. Возникли новые мировоззренческие версии этой установки. Некоторые ученые даже заявили, что развитие современной физики, ее самые новейшие открытия подтверждают многие догадки «русских космистов».

Когда то или иное научное положение утрачивает свою истинность, оно отбрасывается. В науке было немало идей, которые впоследствии не подтверждались фактами. Так, химики ХVII – ХVIII вв. выдвинули теорию флогистона («начала горючести»). Они утверждали, что флогистон – часть вещества, которая всегда бесследно утрачивается при горении и обжиге. Но А. Лавуазье опроверг эту теорию, доказав, что такого вещества в природе не существует. Идея, появившаяся в науке, но не нашедшая подтверждения, как бы замирает или даже уходит из науки либо навсегда, либо до тех пор, пока не будут найдены ее доказательства.

В философии дело обстоит иначе. Если философское предположение не получило подтверждения со стороны ученых, – не беда. Придет время, и станет ясно, кто прав. А если появится другая, более интересная концепция по поводу какой-то проблемы? Тоже не страшно: философская идея остается в философии как некий ход мысли, даже если это заблуждение. Все равно философы возвращаются к данной идее и продолжают ее осмысление. Так, не вычеркивается из философской сокровищницы, скажем, предположение французского философа Рене Декарта (1596–1650), будто камни, брошенные в небо, на землю не возвращаются, а так там и остаются. Как показали эксперименты, многие предметы, оказавшиеся вне кораблей-спутников в открытом пространстве, не торопились вернуться на Землю, а оставались летать в космосе, тоже становясь ее спутниками.

Приведем и такой пример. З. Фрейд, подобно многим другим философам, немало размышлял о том, как на Земле появился человек. Он обратил внимание на одно мифическое предание, согласно которому дети убили и съели своего отца, главу первобытного рода. Но после этого у них пробудилась совесть, они устыдились своего поступка. Фрейду показалось, что этот миф подтверждает его теорию о сексуальном соперничестве отцов и детей. Он попытался развить концепцию происхождения человека, поставив во главу угла факт пробуждения совести в человеческом сознании.

Концепция Фрейда по-своему логична. В ней есть интересные неожиданные находки. Можно сказать, что она пробуждает мысль. Однако этнографы собрали огромный материал о жизни патриархальных племен, но никаких сведений об убийстве главы рода нигде не нашли. Скорее всего, это выдумка Фрейда. Появилось предложение изъять его идею из философии. Как бы не так. Ведь кроме ложной посылки у Фрейда есть интересные рассуждения, своеобразный ход доказательств. Философские идеи, даже самые эксцентричные, парадоксальные, ошибочные, все равно остаются в арсенале философии.

Многие исследователи, обращавшиеся к анализу античной культуры, считали, что она поразительно целостна. Так думал, например, и философ В. Виндельбанд. Это и неудивительно, ибо древнегреческая культура рассматривалась как единый, целостный исток или колыбель европейской культуры, т. е. она еще не разделилась, не разветвилась, это произошло гораздо позже. Молодой Ницше не согласился с данным утверждением. Он представил античную культуру как состоящую из двух самостоятельных, противоположных первоначал: разумного, светлого и внеразумного, темного. Для описания этих двух стихий внутри античной культуры Ницше использовал имена богов Аполлона и Диониса.

Аполлон – бог разума, рассудка, меры; Дионис – божество, которому поклонялись на праздниках, когда царствовало безумие. В античной культуре можно выделить два начала – аполлоническое и дионисийское. Эти обозначения прочно вошли в философию. Мы говорим теперь о «дионисийских искусствах», об «аполлонической мере». Однако русский исследователь, специалист по античности Вячеслав Иванов доказал, что Ницше неправильно трактовал Диониса как божество.

Так что же – отбросить ницшеанскую идею? Но сделать это как-то и не получается, – слишком крепко вросла она в философское сознание. Мы можем ее уточнять, корректировать, оспаривать, но как движение мысли, как гениальная интуиция она неистребима. Выходит, философия – это безответственное мышление? Придумывай, фантазируй, потом разберутся! В известной мере можно даже согласиться с таким ответом. Однако прекрасные идеи, которые демонстрировали бы красоту мысли, придумать нелегко. Они приходят лишь к тем философам, которые опираются на всю историю философии. Это дисциплинирует мысль, обязывает к точности суждений и ответственности.

Мир противоречив, но он един. Человек сложен, но он являет собой некую особость. Возможен ли целостный взгляд на культуру, если она являет собой разноречивое множество феноменов? Каждой области исследований соответствуют свои, специфические целостности. Иначе говоря, любой фрагмент культурной практики можно считать целостным. Каждая область культуры – наука, общественная жизнь, искусство – способна быть целостным объектом. Однако то, что мы считаем целостным, на самом деле является фрагментом другой, более значимой целостности. Поэтому примем во внимание целостность – термин условный. Вот почему можно говорить о целокупности всего того, что в отдельных частных формах представляет собой доступные нам миры знания, общественной жизни, художественного творчества.

Работа З. Фрейда «Тотем и табу» по всем критериям может быть причислена к культурологии. Изучая жизнь племен патриархального уровня развития, еще сохранившихся в Азии, Австралии, Африке и Америке, Фрейд собрал множество сведений о том, какие обычаи, традиции, нравы характеризуют эти культуры. Его взгляд на жизнь данных племен культурологически целостен. Но исследование, основанное на обширнейшем эмпирическом материале, не носит этнографического характера. Фрейд, описывая обычаи и традиции племен, стремился завершить целостность своего взгляда уже как философ культуры. Он стремился понять, как биологическое стадо превратилось в простейший общественный организм, где действуют нравственные ограничения, т. е. табу.

Фрейд не считал себя философом культуры. Однако «сумма психологической информации», собранной им эмпирическим путем, постепенно складывалась в новую дисциплину, имеющую мировоззренческий характер. Австрийскому психиатру казалось, что его открытия приложимы к различным областям общественной жизни – культуре, религии, искусству. Такая экспансия психоаналитического метода уже не обеспечивалась чисто научным мышлением. Фрейд вступал в сферу догадок, предположений, озарений. Иначе говоря, невольно становился философом.

Французский психолог А. Валлон обратил внимание на определенный этап в развитии младенца, когда ребенок начинает активно реагировать на свой образ в зеркале.

Детеныш шимпанзе тоже может видеть себя отраженным, но этот образ неидентифицирован и поэтому угасает. Итак, мы имеем дело с фактом, который получил эмпирическую проверку. Но вот французский философ Ж. Лакан начинает размышлять над этим сопоставлением и описывает «стадию зеркала», без которой не обходится сейчас, по сути дела, ни одно философское сочинение постмодернизма. Лакан же, несомненно, выступает как философ культуры, когда он показывает ведущую роль «стадии зеркала» в образовании сферы символического. Символическое – это и есть сфера культуры, по Лакану, которая создается при воображаемом соединении фрагментарно воспринимаемой телесности и ее визуального образа в некую целостность[9].

1.2.2. Философия не мировоззрение?

Человека интересует все. Он хочет знать, одинок ли он во Вселенной? Куда движется история? В чем ее нравственная суть? Каковы резервы гражданской сознательности в кризисных ситуациях? Какова ценность жизни? Всесильна ли Гекуба – олицетворение глубокой скорби и отчаяния? Казалось бы, что он Гекубе, что Гекуба ему? А между тем личность, как выяснилось, не может существовать, если в ее сознании не выстроилась относительно целостная, неразорванная картина мира. Без этого она утрачивает свои путеводные нити. Бездуховность существования порождает множество мучительных и острых проблем. Они, в сущности, неразрешимы, ибо ничто не способно компенсировать, заменить осмысленного видения жизни.

Мировоззрение – это связное, целостное, общее воззрение на мир, историю, человека. Разумеется, каждая дисциплина дает о них необходимые сведения, но при этом исходит из собственной, относительно универсальной картины мира, как, например, физика из физической картины мира. И лишь философия по самому своему предназначению является такой дисциплиной, которая вырабатывает наиболее общий и вместе с тем внутренне целостный единый взгляд на окружающую реальность. Следовательно, философия — есть систематизированное мировоззрение. Но специфика философии вовсе не только в том, чтобы вырабатывать мировоззрение.

Взгляд на мир (мировоззрение) может быть односторонним, примитивным, лишенным философской глубины. Европейское общество наших дней одержимо идеей приобретательства и наслаждения. Народы Запада перестали воспроизводить себя, население западных стран стремительно сокращается. Со времен чумы, выкосившей треть Европы в XIV в., мы не сталкивались с такой опасностью. Нынешний кризис грозит уничтожить западную цивилизацию. Несколько десятилетий назад американский социолог Д. Белл (р. 1919) предупреждал европейцев о том, что революция растущих ожиданий приведет Запад к краху. Образ громадной, жадной к соблазнам толпы, о которой писал Н.А. Некрасов, мог бы служить эпиграфом к этому предостережению. Однако мировоззрение западного мира остается прежним.

Чего не хватает такому взгляду на мир? Философской оснащенности, разностороннего и глубокого постижения смысла жизни, которое содержится в различных философских концепциях.

На протяжении всей истории человечества существовали различные идейные течения, грандиозные обновленческие и религиозно-мистические направления. В эпохи общественных кризисов, когда происходит крутая ломка социальных порядков, традиционных воззрений, наглядно обнаруживаются тектонические подвижки в общественном развитии. В современную эпоху такие процессы приобретают настолько масштабный, едва ли не планетарный размах, что можно говорить о ее особой динамичности. Это повышает общественный статус философии, так как без мировоззренческих ориентиров социальная активность может быть попросту опасной.

Достижение общественных целей, реализация преобразующей силы мировоззрения невозможны без воли и устремлений конкретного человека. Эту мысль хорошо выразил писатель Александр Гельман: «И уже почти вовсе не считается никаким фактом то обстоятельство, что ум, способности, физические силы, совесть и прочее в этом роде остаются и останутся во веки веков неотъемлемой индивидуальной собственностью, с которой человек и вступает в производство и расходование которой сам регулирует. Вы способны ставить меня в определенные условия, но и у меня есть своя свобода, свой диапазон возможностей, нижний и верхний его пределы, и это уже я сам буду решать, на каком из этих пределов работать»[10].

Именно в человеке, в его свободе, взглядах заложен огромный потенциал общественного развития. Мир стоит сегодня на пороге грандиозных социальных перемен, технических и культурных изменений. Глубинное и поразительное по своим следствиям развертывание потенциала техники оказывает воздействие на все стороны социальной жизни. Это также сопряжено с разносторонними запросами человеческого духа, психологической ориентацией людей, их мировоззренческими поисками. И значение философии здесь бесценно.

Французские социологи провели эксперимент. В вечерние часы, когда у домашних экранов собирается огромная аудитория, они показали три разные программы. По одной программе шла спортивная передача, которая собирает солидную публику, по другой – впечатляющее художественное зрелище, по третьей – лекция мировоззренческого характера. Организаторы эксперимента хотели проверить, к чему тянется современный зритель – к легкому психологическому потрясению, разрядке? Но данные опроса спутали предварительные гипотезы. Оказалось, что люди отдают предпочтение лекции, которая позволяла составить целостное представление о мире.

Стремление к осмысленному и целостному миропониманию – одна из глубинных потребностей человека. Он старается воссоединить элементы своего социального опыта. Ему свойствен интенсивный запрос на развернутое, связное, целеустремленное сознание. Только оно способно быть ориентиром общественной и индивидуальной жизни. Обосновывать идеалы. Выражать одухотворяющие истины.

Истории известны крупные идейные движения, политические и прогрессивные течения, эпохи общественных преобразований. Однако никогда за всю историю человечества идеи, убеждения и ценности людей не оказывали столь значительного воздействия на социальную практику, как в наши дни. Передовые социальные идеи играют все возрастающую роль в общественной деятельности, в управлении социальными процессами.

1.2.3. Философия – не искусство?

Человек обладает способностью не только отражать красоту, но и творить ее. В этом смысле искусство является «человековедением». Художник мыслит в образах. Эти образы носят в себе печать красоты и, кроме того, эмоционально насыщены. Художественный образ – не просто познанная и реализованная в чувственно-конкретных образах реальность, а уникальная конструкция творческого воображения художника.

От Платона до Толстого искусство обвиняли в возбуждении эмоций и в нарушении тем самым порядка и гармонии нравственной жизни. Поэтическое воображение, согласно Платону, питает наш опыт печали и наслаждения, любовные утехи и гнев, орошая то, чему надлежало бы засохнуть. Шекспир никогда не строил эстетических теорий, но он не рассуждал отвлеченно о природе искусства. Однако в единственном отрывке, где он говорил о характере и функции драматического искусства, особое ударение сделано на этом пункте. «Цель (лицедейства) как прежде, так и теперь, – объясняет Гамлет, – была и есть – держать как бы зеркало перед природой: являть добродетели ее же черты, спеси – ее же облик, а всякому веку и сословию – его подобие и отпечаток»[11].

Но образ страсти – это не сама страсть. Поэт, представляющий страсть, не заражает нас этой страстью. В шекспировских пьесах мы не заражаемся честолюбием Макбета, жестокостью Ричарда III, ревностью Отелло. Мы не находимся во власти этих эмоций, мы смотрим сквозь них, мы, кажется, проникаем в их подлинное естество и сущность. В этом отношении теория драматического искусства Шекспира – если у него была такая теория – полностью согласуется с концепцией изящных искусств у великих художников и скульпторов Возрождения.

Драматическое искусство раскрывает нам новые перспективы и глубины жизни. Оно дает знание о человеческих делах и судьбах, человеческом величии и нищете, в сравнении с которыми наше обычное существование кажется бедным и тривиальным. Каждый из нас неясно и смутно чувствует бесконечные возможности жизни, которые молчаливо ждут момента, когда они будут вызваны из дремоты в ясный и сильный свет сознания. И это как раз не степень заразительности, а степень усилия и яркости, которые и суть мерила достоинства искусства.

Катарсический процесс, описанный Аристотелем (384–322 до н. э.), предполагает не очищение или изменение характера и качества самих страстей, а изменение в человеческой душе. Через трагическую поэзию душа обретает новое отношение к своим эмоциям. Душа испытывает эмоции жалости и страха, но вместо того, чтобы ими взволноваться и обеспокоиться, она находит состояние мира и покоя. На первый взгляд это кажется противоречием. Ибо эффект трагедии, как показал Аристотель, – синтез двух моментов, которые в реальной жизни и практическом опыте исключают друг друга. Высшее напряжение нашей эмоциональной жизни осознается в то же время как то, что дает успокоение. Мы переживаем страсти, чувствуя весь их диапазон и высшее напряжение. Однако попадая в сферу искусства, оставляем позади себя как раз гнет, сильное давление наших эмоций, и притом этот гнет способен наделить умением управлять страстями зрителя. При восприятии произведений искусства наши эмоции не властвуют над нами, и мы не поддаемся нашим эмоциям.

1.2.4. Почему философия не религия?

Есть на свете люди, чей духовный опыт подсказывает: существуют некие запредельные, трансцендентные[12] силы. Такие люди верят в Бога, который принял страдание за человечество. Порой в душе человека рождается ощущение непосредственной близости к Божеству, возможности прямого общения с Ним. Верующий молится в надежде, что Бог слышит его просьбу. У такого человека накапливается опыт, который помогает ему жить, преодолевать жизненные трудности. Эти люди убеждены в том, что тайна человеческой жизни сопряжена с особым, божественным предназначением.

Но у многих такого религиозного опыта нет. Они полагают, что мир возник сам по себе, без вмешательства надличностных сил. Эти люди ищут духовные опоры, не связанные с Богом, прежде всего в самом человеке, раскрепощении человеческого сознания, грандиозном творчестве людского рода. Говорить с ними на религиозные темы почти бессмысленно: душа ничего кроме скепсиса не рождает. Получается странный разговор: ты ему про Фому (Бог есть!), он тебе про Ерему (Бога нет!).

Религия – неотъемлемая часть культуры. Миллионы людей испытывают потребность в религиозных чувствах, религиозной жизни. Никакими средствами невозможно и не нужно истреблять веру людей в Бога, хотя такие попытки в истории человечества были.

Что такое религия как феномен человеческой культуры? Какими вопросами занимается религиоведение? В чем отличие философии религии от теологии? Как многобожие сменилось единобожием? Каковы основные черты язычества? В чем смысл учения Будды? Как родилось христианство и почему оно имеет всемирно-историческое значение? В чем смысл мусульманства? Как возникла религия? Каковы функции религии в обществе и какова ее структура?

Люди давно пытались понять столь загадочный, одновременно возвышающий и устрашающий феномен – религию. Действительно, что заставляет людей верить в то, что они никогда не видели и не ощущали? Почему богов так много? Когда человек начал творить богов? Или человечество изначально явилось в этот мир верующим и лишь значительно позже засомневалось в своей вере? Подобные и другие вопросы волнуют многих, в том числе и определенную группу специалистов, которые избрали религию предметом своих специальных размышлений.

На протяжении столетий философия и религия находятся в союзе или противостоят друг другу. Они существуют рядом, сначала в мифах и картинах, затем в теологии в той мере, в какой философия выступает в обличье теологии, так же как в других случаях философия являет себя в обличье поэзии и большей частью в обличье науки.

«Но позже, – пишет немецкий философ Карл Ясперс, – при их разделении религия становится для философии великой тайной, постигнуть которую она не может. Она делает предметом своего исследования культ, притязание на откровение, притязание на власть основанного на религии сообщества, его организацию и политику и тот смысл, который религия придает себе сама»[13].

По мнению Ясперса (1883–1969), в самом этом отношении к религии как к предмету исследования уже заключен зародыш борьбы. Для философии эта борьба возможна только как борьба за истину одними только духовными средствами. Обе, религия и философия, – не однозначные образования, из которых мы можем исходить в сравнительном рассмотрении как из двух точек опоры. Обе они подвержены историческому преобразованию, но обе всегда воспринимаются в отношении к вечной истине. О вечной религиозной истине Ясперс не говорит. Философская же истина есть philosophia perennis – «вечная философия», на которую никто не может притязать как на свою собственность, но которая все-таки важна каждому философствующему и присутствует повсюду, где действительно философствуют.

Что такое вечная философия? Это такое понимание человеческого сознания, которое выражает основные прозрения философской мысли. Данный термин употреблялся в католической философии с начала неосхоластики и восходит к произведению Стехуса Эвгубинуса «De Philosophia perennis», он означает основы всякой философии, незыблемость философских догм. У Г. Лейбница philosophia perennis – идущая от древних и получившая всеобщее распространение истина. К. Ясперс называет «вечной философией» мысли некоторых философов о времени.

Прошло более 25 столетий с тех пор, как впервые так называемая вечная философия получила письменное оформление. В течение всего этого времени она в той или иной форме проявлялась более или менее полно. Вечная философия говорит почти на всех восточных и европейских языках и использует терминологию и традиции каждой из великих религий. Чистое состояние вечной философии может быть только в акте созерцания, выходящем за пределы слов и самой личности[14].

По мнению Ясперса, вне противоположности философии и религии никакой позиции быть не может. Каждый из нас находится в этой полярности на одной из них и говорит о сущности другой, не обладая собственным опытом. Философ считает, что в отличие от философии религия может быть охарактеризована следующим образом. В религии существует культ, она связана с особым сообществом людей и неотделима от мифа. Религии всегда присуща реальная связь человека с трансценденцией в образе встречающегося в мире святого, обособленного от непосвященного или того, кто лишен святости. Там, где этого уже нет или где от этого отказались, исчезает особенность религии. Жизнь едва ли не всего человечества, доступная исторической памяти, религиозна; это указание на заключающиеся в религии истину и сущностность, игнорировать которые невозможно.

Напротив, философия как таковая не знает ни культа, ни общины во главе со священником, ни изъятой из мирского существования святости в миру. Для нее повсюду и везде может присутствовать то, что религия где-либо локализует. Она сложилась для единичного человека в свободных, несоциологически реальных связях, без гарантии, предоставляемой сообществом. Философии неведомы ни обряды, ни изначально реальные мифы. Она усваивается в свободном предании, всегда преобразуясь. Хотя она и принадлежит человеку как человеку, она остается делом отдельных людей.

Религия преимущественно стремится к воплощению, философия – только к действенной достоверности. Религии философский бог представляется убогим, бледным, пустым, она пренебрежительно называет позицию философов «деизмом»[15].

Философии религиозные воплощения представляются обманчивой маскировкой и ложным сближением с божеством. Религия обзывает философского бога пустой абстракцией, философия не доверяет религиозным образам Бога, считая их совращением, поклонением пусть даже величественным, но идолам.

Тем не менее Ясперс считает, что религия и философия постоянно соприкасаются и отталкиваются друг от друга. Это можно пояснить на примере идеи Бога, молитвы и откровения.

Идея Бога: на Западе идея единого Бога возникла в греческой философии и в Ветхом Завете. В обоих случаях была осуществлена высокая абстракция, но совершенно различным образом.

В греческой философии монотеизм возникает как мысль, рожденная этикой, и обретает достоверность в сосредоточенном покое. Он накладывает свой отпечаток не на массы людей, а на отдельных индивидов. Его результат – образы высокой человечности и свободная философия, а не действенное формирование сообществ.

Напротив, в Ветхом Завете монотеизм возникает в страстной борьбе за чистого, истинного, единственного Бога. Абстракция совершается не с помощью логики, а в результате потрясения посредством образов и воплощений, которые скорее затемняют Бога, чем показывают Его, а затем в протесте против извращений культа, дионисийских празднеств, идеи о значении жертвоприношений.

В Библии пророки не раз гневно осуждают служителей Ваала[16], с их приверженностью внутриримской религии, празднествами, с их дурманом. Вместо Бога поклонники Ваала поклонялись живым кумирам.

Этот истинный Бог не терпит ни изображений, ни подобий, не придает значения культу и жертвам, храмам и обрядам, законам, а требует только праведной жизни и любви к человеку. Эта абстракция действует как нигилизм по отношению к бытию мира, но проистекает она из полноты сознания, которому открылся надмирный Бог-творец со свои ми этическими требованиями. Эта абстракция, как считает Ясперс, основывается не на развитой мысли, а на слове, которое сказал Бог, на самом Боге, узнанном в слове, сообщаемом пророком как слово Божье.

Такой монотеизм создан не силой мысли, а силой действительности Бога в сознании пророческой экзистенции[17]. Отсюда и то удивительное, что по своему мысленному содержанию монотеизм греческий и ветхозаветный монотеизм совпадают, но радикально различаются по характеру присутствия Бога. Это различие между философией и религией. В дальнейшем это различие между божеством и Богом, между мысленной трансценденцией и живым Богом; единое философии не есть Единый Библии.

Однако, отмечает Ясперс, при господстве философской ясности возникает вопрос, не была ли вера пророков, их еще сегодня увлекающая нас несравненная убежденность возможна только потому, что они еще не ведали философствования в своей наивной жизни, предшествовавшей всякому философствованию, и поэтому не замечали, что в непосредственно сказанном Богом «слове» содержится остаток того воплощения реальности, того изображения и подобия, против которого они решительно боролись[18].

Далее К. Ясперс проводит различие между культом и молитвой. Культ, по его мнению, – акт сообщества, молитва – действие отдельного человека в его одиночестве. Культ универсален, молитва проявляется в истории то тут, то там, в Ветхом Завете окончательно только у Иеремии[19]. Молитва индивидуальна, она экзистенциально (трепетно) присутствует в настоящем.

По словам К. Ясперса, религия основывается на откровении. Откровение есть непосредственная, локализованная во времени, данная всем людям весть Бога через слово, требование, действие, событие. Бог дает свои заповеди, создает сообщества, основывает культ. Так, христианский культ основан как деяние Божие посредством установления причастия. Поскольку откровение служит истоком религиозного содержания, оно значимо не само по себе, а в сообществе – народа, общины, церкви, – которое служит авторитетом и гарантией в настоящем[20].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.