О музыке
О музыке
Родившись с обыкновенной душой, я попросил у музыки другую душу: это стало началом неожиданных несчастий…
Без империализма понятий музыка заняла бы место философии: это был бы рай невыразимой очевидности, своего рода эпидемия экстазов.
Бетховен подпортил музыку: введя в нее скачки настроений, он позволил проникнуть в нее гневу.
Без Баха теология оказалась бы лишенной предмета, Творение превратилось бы в фикцию, а небытие сделалось бы несомненной реальностью.
Если есть на свете кто-то, всем обязанный Баху, так это, несомненно, Бог.
Чего стоят все мелодии по сравнению с мелодией, которую заглушает в нас совокупная невозможность жить и умереть!
Зачем обращаться к Платону, если иной мир можно увидеть и с помощью саксофона?
Беззащитный перед музыкой, я терплю ее деспотизм и, подчиняясь ее произволу, превращаюсь то в бога, то в ничтожество.
Было время, когда не в силах представить себе, как бы это вечность могла разлучить меня с Моцартом, я переставал бояться смерти. И так происходило со всеми музыкантами, со всей музыкой…
Шопен возвел фортепьяно в ранг чахотки.
Мир звуков: ономатопея несказанного, развернутая во времени загадка, воспринимаемая и неуловимая бесконечность… Когда попадаешь под его чары, в сознании остается только одно намерение – намерение дать себя забальзамировать в музыкальной паузе.
Музыка – это пристанище душ, уязвленных счастьем.
Нет такой истинной музыки, которая не позволяла бы ощутить на ощупь время.
Нынешняя бесконечность, являющаяся нонсенсом для философии, – это сама реальность, сама сущность музыки.
Если бы я поддался лести музыки, откликнулся бы на ее призыв, поверил бы во все те миры, которые она построила и разрушила во мне, я бы уже давно потерял от гордости рассудок.
Немецкая музыка – геометрия осени, алкоголь понятий, метафизическое опьянение – родилась из тяги Севера к иному небу.
А вот Италии прошлого века – ярмарке звуков – не хватало ночного измерения, искусства выжимать сущность из теней.
Нужно выбирать между Брамсом и Солнцем…
Музыка, эта система прощаний, похожа на физику, исходной точкой которой являются не атомы, а слезы.
Быть может, я слишком много поставил на музыку, быть может, я не принял необходимые меры предосторожности против трюкачества возвышенного, против шарлатанства несказанного…
От некоторых моцартовских анданте исходит нечто похожее на эфирную скорбь, на тоскливую грезу о похоронах в другой жизни.
Когда даже музыка не в силах нас спасти, перед глазами вдруг появляется блеск кинжала; тут уж у нас не остается никакой опоры, кроме разве что непреодолимого желания совершить преступление.
Как же я хотел бы погибнуть от музыки в наказание за то, что порой я сомневался во всесилии ее колдовской власти!
Данный текст является ознакомительным фрагментом.