VI. Анализ главных переменных величин
VI. Анализ главных переменных величин
Во второй части я намерен анализировать режимы западной демократии, или, лучше сказать, конституционно-плюралистические режимы, — что сопряжено с определенными трудностями. Этим режимам присуще многообразие форм государственных институтов и способов их функционирования. Практически невозможно дать классификацию основных разновидностей. Режимы с монопольно владеющими властью партиями можно разделить по партийным идеологиям и целям, по используемым средствам, по намечаемым общественным преобразованиям. При изучении разнообразнейших конституционно-плюралистических режимов труднее выделить институты, которые можно брать за основу, рассматривая конкретные разновидности этих режимов.
Разумеется, во всех конституционно-плюралистических режимах существуют нормы, согласно которым верховные правители должны сотрудничать с другими инстанциями, определены условия, при которых граждане получают право оспаривать решения администрации или правителей. Однако фундаментальное своеобразие режимов и многообразие институтов затрудняют выявление отдельных разновидностей. В сегодняшней лекции мне хотелось бы объяснить, почему так происходит.
Я ищу возможность сравнивать различные плюралистические режимы. Это необходимо для анализа главных переменных величин, с которыми нам придется иметь дело для понимания стоящих перед режимами основных проблем и для описания конкретных режимов, подробным изучением которых нам предстоит заняться.
Как правило, изучение конституционно-плюралистических режимов ведется в четырех направлениях.
1. Политическая система рассматривается как особая социальная система — от выборов и принимаемых правительством решений до партийных структур, функционирования парламента и назначения министров.
2. Политическая система рассматривается взаимосвязано с тем, что принято называть социальной инфраструктурой. Реализация власти, принятие решений зависят от социальных групп, их интересов и устремлений, форм борьбы, постоянного соперничества и возможности согласия.
3. Анализируются функции администрации, которая одновременно исполняет правительственные решения, служит техническим советником правителей и совокупностью инстанций, необходимых для деятельности частных лиц.
4. Наконец, подвергается изучению то, что за неимением более точного термина, я буду называть историческим окружением политической системы. Действительно, каждая политическая система испытывает влияние, иногда определяющее, конгломерата традиций, ценностей, образов мысли, присущих каждой стране.
Эти четыре аспекта, разумеется, можно отделить друг от друга лишь теоретически, но отнюдь не в реальной жизни. Функционирование любого парламента зависит от избирательного и конституционного законов (первое направление изучения), а вот политическая борьба в парламенте проясняется только при понимании соперничества социальных групп за пределами политической системы. Наконец, все аспекты парламентской жизни определяются не только Конституцией — важны также представления политиков о допустимости и недопустимости тех или иных действий, о законности средств. Некий американский социолог проследил взаимосвязь форм парламентского соперничества во Франции и соперничества в начальной, средней и высшей школе. Оказалось, что есть некий французский стиль парламентских баталий, который отчасти смахивает на способы самоутверждения школьников, студентов и пр. У каждой страны свой стиль: в США — это резкость и сердечность, в Великобритании — благоразумие, аристократизм, непреклонная беспощадность.
Политические науки изучали в основном политическую систему как таковую; ее органы и функции исследовались отдельно друг от друга. Я же намерен анализировать главные переменные величины.
Первая величина, которой обычно занимаются правоведы, — сама Конституция, интерпретируемый политиками основной закон.
Различают конституции президентского и парламентского типов. Почти в чистом виде их можно обнаружить соответственно в США и в Великобритании.
Для американской системы характерны раздельные выборы исполнительной власти в лице президента и законодательной власти — палаты представителей и сената.
Президент избирается на основе всеобщего избирательного права и непрямых выборов, поскольку, в соответствии с Конституцией, граждане страны выбирают только выборщиков президента. Мандат, который получает подавляющее большинство выборщиков, носит императивный характер, ибо заранее известно, за какого кандидата голосует каждый из них. Следовательно, результаты известны уже тогда, когда проголосовали простые граждане, — при условии, что один из двух кандидатов получил абсолютное большинство. Если ни один из кандидатов не получает абсолютного большинства голосов президентских выборщиков, президента избирает палата представителей. Это, по сути, прямые выборы на основе всеобщего избирательного права, что бы там ни говорилось в американской Конституции. Есть, однако, два этапа, предшествующие конституционным. Кандидаты на пост президента США избираются партийными съездами, делегаты же на эти съезды, или конвенции, назначаются — или избираются — сообразно процедурам каждого штата. Какова бы ни была их сложность, система приводит к тому, что носителя исполнительной власти выбирает вся совокупность граждан.
Свою власть президент США может реализовать лишь в согласии с палатами конгресса: палатой депутатов или сенатом. Но партия, которую представляет президент, не обязательно располагает большинством в палатах. Чтобы система была эффективной, президент-республиканец должен взаимодействовать с сенатом, где большинство — демократы.
Президент США набирает министров не из парламента. Он может их и отозвать. Только в некоторых случаях назначения должны утверждаться сенатом.
Правительство Великобритании (по крайней мере, согласно Конституции — в том виде, в каком она действует ныне) — представитель палаты общин. При двухпартийной системе правительство опирается на большинство депутатов, и американский вариант, где глава государства может не принадлежать к партии, за которой большинство, в Англии немыслим.
Обе системы в настоящее время двухпартийны, однако у партий в Великобритании и США есть существенные различия. Обе английские партии дисциплинированны: в палате общин депутаты-консерваторы не могут не голосовать за правительство консерваторов всякий раз, когда «whips»[13] отдают соответствующее приказание. В американской же системе партии не дисциплинированны, и обычно президент правит, опираясь на большинство собственной партии и меньшинство из числа оппозиционной партии.
Оба примера иллюстрируют родственные и в то же время противоположные типы конституций. В обоих случаях взаимодействовать должны все высшие государственные инстанции. Приходится слышать о разделении властей в США. В каком-то смысле это верно. Носитель исполнительной власти, президент, избирается иначе, чем носитель законодательной власти — палата представителей и сенат. Однако функционирование режима требует взаимодействия президента и конгресса. Точно так же английская система предполагает постоянное взаимодействие правительства и Палаты общин. В обеих системах власть ограничена благодаря ее рассредоточению между многочисленными инстанциями. По выражению Монтескье, власть останавливает власть. Президент США располагает чрезвычайно широкими полномочиями, но — в пределах, очерченных Конституцией. Он пользуется определенной свободой при проведении внешней политики, но для объявления войны и подписания мира ему нужна санкция конгресса. Вместе с тем оба режима действуют так, что решения все-таки принимаются. Цель конституционного режима—ограничить власть, не парализуя ее. Президент США имеет право подбирать себе сотрудников и направлять дипломатию. Правительство Великобритании опирается на парламентское большинство, которое обычно одобряет его предложения и действия, пока недовольство его действиями не приводит к удалению премьер-министра его же собственной партией. Иногда депутаты большинства предпочитают провести новые выборы, чтобы не санкционировать неугодные им действия правительства. Наконец, в США и Великобритании судебная власть независима, у гражданина есть средства для защиты от произвола администрации или правителей.
С точки зрения конституционного устройства можно считать идеальными оба эти типа правления — президентский и парламентский, полагая, что все конституции плюралистических режимов более или менее близки.
Различия конституций не дают возможности классифицировать режимы. В самом деле, оба способа правления — английский и американский — схожи больше, нежели парламентское правление во Франции с парламентским правлением в Великобритании. Французский режим. Конституция которого не столь уж отлична от английской, функционирует совершенно иначе. В нашей системе несколько партий, а не две. В Великобритании исполнительной власти обеспечена устойчивость, тогда как у нас она очень нестабильна. Британский избирательный закон, чрезвычайно простой, не менялся. Выборы проходят в один тур, и избранным считается кандидат, набравший большинство голосов. Франция, видимо, установила мировой рекорд по изменениям не только Конституции, но и избирательных законов.
Вот почему, если классифицировать конституционно-плюралистические режимы лишь в категории «парламентский — президентский», то в одной группе окажутся режимы, практика которых не имеет ничего общего. Конституционные различия, обоснованные с правовой точки зрения, пригодны для использования в социологическом изучении — при обозначении направлений, следуя которым можно представить себе идею того или иного режима. Однако они недостаточны, чтобы классифицировать все возможные типы режимов.
Вторая переменная величина политической системы — партии. По простейшему определению, партией называется добровольное объединение, более или менее организованное, действующее более или менее постоянно и преследующее цель во имя определенной концепции общества и его интересов решать самостоятельно или в союзе с другими задачи управления.
Такое определение соотносит партии с их целями. Партия — это объединение людей, стремящихся выполнять функции управления; как следствие, она должна делать все необходимое, чтобы добиться этого, следовательно, ей необходимо располагать большинством и депутатов, и министров.
Партия — объединение добровольное, поскольку в конституционных режимах никто не обязан принадлежать к какой-либо партии. Огромное большинство граждан в значительной части конституционно-плюралистических режимов не принадлежит ни к одной из партий. (Впрочем, это справедливо и для однопартийных режимов.)
Мое определение вряд ли приложимо к партиям, монопольно владеющим властью, после того как они ее добились. В США, в Великобритании, во Франции партии соперничают друг с другом. Если у партии нет соперников — меняется ее природа.
Определяя цель партии, я не использую термины «могущество» и «влияние». В плюралистических демократиях множество группировок, стремящихся оказывать влияние на рядовых граждан или на правителей. Профсоюзы, вне всякого сомнения, к этому тоже стремятся. Однако, исходя из нашего определения, профсоюзы — не партии, так как они не ставят целью присвоение функции управления. Старая Морская и колониальная лига не была партией, хотя распространяла культ морской державы. Лига за Спасение и обновление Французского Алжира — тоже не партия. Будучи добровольным объединением, она борется за влияние на граждан и правителей, но не планирует приход к власти. Точное определение партии должно принимать во внимание цель, с которой объединяются люди.
Каноническая в наше время классификация партий вытекает из социологии Макса Вебера. На полюсах — два идеальных вида: организованная массовая партия и парламентская группа.
Образец организованной массовой партии — немецкая социал-демократия в том виде, в каком она существовала с конца XIX века до захвата власти Гитлером. Она была массовой партией, поскольку насчитывала множество (сотни тысяч) членов и получала миллионы голосов на выборах. Партийцы были организованы на постоянной основе, распределялись по секциям и федерациям, подчинялись уставу, регламентирующему внутрипартийную жизнь. Партия обзавелась постоянной бюрократией, сравнимой с той, что действует на крупных предприятиях. Одни и те же активисты были и функционерами, и руководителями партии.
На другом полюсе — несколько депутатов, с общими идеями или устремлениями, объединяющиеся для того, чтобы иметь своих представителей в парламентских комиссиях или для выдвижения кандидатов при голосовании по спискам. Во Франции примером этого типа, противоположного организованной массовой партии, была радикально-социалистическая партия.
Эти типы — не единственно возможные. Иные организованные массовые партии — не бюрократичны. Руководители партии могут быть не постоянными функционерами, а видными фигурами, политическими деятелями, сделавшими карьеру благодаря своему социальному положению или деятельности в парламенте. В Великобритании обе крупные партии прекрасно организованы, у них есть общие черты, и тем не менее партия консерваторов сильно отличается от немецкой социал-демократической партии, какой та была до первой мировой войны.
Что касается слабо организованных партий, то можно насчитать множество их вариантов, во Франции, например, начиная с социалистической и кончая независимыми, включая МРП и ЮДСР. Французская социалистическая партия больше других — если не считать коммунистической — похожа на организованную массовую партию. У СФИО[14] свой устав, у активистов — постоянные обязанности; регулярно собираются секции, направляющие представителей на региональные съезды, которые, в свою очередь, посылают делегатов на съезды общефранцузские. Устав партии можно изучать так же, как и Конституцию IV Республики. В основе и устава, и Конституции — органический закон, в соответствии с которым выбираются принимающие решения руководители. С другой стороны, не исключена возможность махинаций с партийным уставом, от чего не застрахована и Конституция Республики. И если достойна изучения практика применения Конституции, определяющей жизнь Республики, то интересны и реальные толкования устава партии.
Социология партий — тема ряда исследований (в частности, книги Дюверже) — приложима ко всем партиям и во всех странах. Она прослеживает их рождение и смерть, описывает устройство каждой, показывает, как толкуются уставы, как они становятся предметом мошенничества. Она пытается уяснить, каким образом внутри каждой партии распределяется власть, и сравнивает партийные системы разных стран.
Сравнения закономерны и в данном случае: наиболее распространенных типов партийных систем — двухпартийной и многопартийной. Такая дифференциация закономерна, однако и она не позволяет классифицировать разновидности режимов. В самом деле, многопартийные режимы вполне сопоставимы с двухпартийным режимом Великобритании. С другой стороны, некоторые двухпартийные режимы могут функционировать совсем иначе. Система партий — одна из важнейших переменных величин, влияние которой необходимо анализировать, чтобы уяснить принцип функционирования политической системы, но анализ этот сам по себе не дает возможности классифицировать плюралистические режимы.
Третья переменная величина политической системы — способ функционирования режима. В свою очередь этот аспект подразделяется на три, можно сказать, уровня: избирательный закон и выборы, затем способ функционирования парламента, наконец — отношения между парламентом и правительством.
Изучение выборов — излюбленная дисциплина политической науки. Причина проста: этот путь — один из самых легких. Такое изучение имеет дело с количественными величинами: есть цифры — их сравнивают. Известно, как голосуют избиратели в разных странах и регионах, в различных обстоятельствах. Методами научной социологии фиксируются отношения между различными типами людей, социальные ситуации, способы и формы проведения выборов. Существует огромная литература о результатах выборов со времени возникновения III Республики.
Второму аспекту функционирования режима — работе парламента — уделяли до сих пор мало внимания, поскольку такое изучение требует большого труда и не приводит к конкретным цифрам. Речь идет о феномене, который я называю функционированием. Это отношения парламентариев внутри палаты, их сотрудничество и соперничество. Иными словами — как избранники работают вместе? Каковы неписаные законы их соревнования? В Великобритании существует так называемая «карьера почестей»: каждому депутату примерно известно, на что в данный момент он может Претендовать. Чем строже расписана «карьера почестей», тем более ограничены стремления парламентариев к личной славе. Повторим: французский вариант[15] выглядит совершенно иначе. Допуская некоторое преувеличение, можно утверждать, что многие депутаты мечтают о различных почестях. Ни одному из них точно не известно, что же именно должно оставаться за пределами их мечтаний. Впрочем, некое подобие «карьеры почестей» есть и во французском парламенте, например, нельзя стать председателем совета министров, не пробыв в течение многих лет парламентарием. Но от III до IV Республики «карьера почестей» приобрела, мягко говоря, дополнительные гибкость и растяжимость. Пессимистически настроенные теоретики считают эту эволюцию прискорбной. Коль скоро люди по своей природе честолюбивы, хорошая Конституция должна устанавливать пределы честолюбивым устремлениям.
С правовой точки зрения отношения правительства и парламента должны быть зафиксированы в Конституции или парламентском регламенте. На деле в каждой стране эти отношения меняются в зависимости от времени, силы и авторитета исполнительной власти, от личности председателя совета министров. Даже во Франции, где режим ошибочно называют парламентским, многие жизненно важные решения принимаются министрами не только без санкции, но и без учета мнения парламента. Кое-каким кабинетам (Клемансо и Мендес-Франса, к примеру) подолгу удавалось низводить парламент до роли лишь одобряющего органа.
Еще одна, четвертая, переменная величина, вошедшая в настоящее время в моду, — это так называемые группы давления.
Данный термин, клише с американского политического термина «pressure groups», применяют к организациям, стремящимся влиять на общественное мнение, администрацию или правителей, не выполняя при этом правительственных функций. Группы давления — это и профсоюзы, и объединения производителей свеклы или молока. Что бы там ни говорили, группы давления соответствуют природе конституционно-плюралистических режимов; немыслимо, чтобы «интересы» рабочих или предпринимателей оставались не выраженными, лишенными защиты. Раз допускается возможность усомниться в самом режиме, как же не допускать возможности усомниться в конкретных решениях по поводу цен или распределения национального дохода? Как отказать в праве хлопотать перед правителями об интересах отдельных лиц или сообщества тем, кто эти интересы представляет?
Сегодня группы давления изучаются с особым рвением, что обусловлено, во-первых, некоторой неприязнью к ним, а во-вторых — тем, что исследовать их не так просто. Партии видны невооруженным глазом. Разумеется, большинству избирателей-социалистов едва ли ведомо, как распределяется большинство мандатов на партийном съезде. Но сама партия — на виду у всех, действует гласно, имеет свои органы печати, своих представителей, ведет открытую борьбу. А группы давления плохо известны. Они действуют закулисно, и всегда можно предположить, что, оставаясь невидимыми, они оказывают чрезмерное влияние на политику режима. Впрочем, это влияние бесспорно. Вопрос в том, где его границы. Этим мы займемся позже.
Есть в политике еще одна, последняя, переменная величина. Ее существование вытекает из всех предыдущих.
Это те, кому режим отводит первые роли. Короче говоря — меньшинство, которое Моска называл политическим классом, хотя лучше использовать термин «политический персонал». Кто же занимается политикой? Весьма увлекательно изучить, чем объясняются головокружительные достижения политических деятелей, которые числились среди второстепенных, пока не прорвались в первые ряды. Почему так и не удается занять высокое положение тому, кто слыл выдающимся? Какими качествами обеспечивается успех в том или ином режиме, в ту или иную эпоху? До 1939 года в Англии поговаривали: Уинстон Черчилль слишком умен, чтобы стать премьером, — если только не будет войны. Это была всего лишь остроумная шутка, но она порождает серьезный вопрос: кого в данном режиме признают руководителями в спокойную пору, чем отличаются они от тех, кто выдвигается в периоды кризисов?
Три прочих аспекта описания я проанализирую более кратко.
Можно предположить, что социальная структура станет основой одного из принципов классификации. Социолог марксистского толка сказал бы, вероятно, что исследование политических систем — задача второстепенная, а коль скоро требуется выяснить состав конкретной системы, то изучать надлежит отношения классов.
Разумеется, социальная инфраструктура взаимосвязана с функционированием политического режима. Нам известно, что именно социально-экономическое положение граждан — один из факторов, которые определяют ориентацию избирателей. В пропорциональном отношении среди рабочих больше голосующих за социалистическую и коммунистическую партии, чем среди иных групп. Структура общества проявляется в системе партий. Социальное происхождение, экономические условия жизни политических деятелей представляют собой один из факторов их поведения. Однако классы как таковые не являются действующими лицами в политике. Ни один класс никогда не был группой, воодушевляемой неким конкретным общим стремлением, — если, конечно, отвлечься от случаев, когда от его имени говорила какая-то партия. Но партия никак не может быть отождествлена с классом. Рассмотрим партию, которая в настоящее время ближе всех к тому, чтобы представлять класс. Во Франции более половины голосующих за коммунистов — рабочие. Примерно половина рабочих или чуть больше голосуют за коммунистов. Эти пропорции — факт, и факт бесспорный. Если добавить, что коммунистическая партия представляет, воплощает рабочий класс, то это уже не констатация фактической стороны дела, а теоретическая установка. В какой мере коммунистическая партия представляет волю французского рабочего класса? Эмпирически и статистически обоснованный ответ, видимо, таков: она представляет волю половины рабочих. Но, следуя тому же ходу рассуждений, рабочий класс в Великобритании представлен лейбористами, а в Германии — социал-демократической партией.
Есть и еще некоторые обстоятельства. Политическая партия всегда определяется своей целью или идеалом. Но цели коммунистической партии зависят от нее в той же мере, что и от голосующих за нее рабочих. Можно двояко представить себе интересы, которые защищает какая-то социальная группа. При конституционно-плюралистическом режиме интересы рабочих заключаются в том, чтобы расширить свою долю национального дохода, или добиться национализации того или иного предприятия, или шире участвовать в жизни общества. Другая концепция, марксистская: устремление рабочего класса — создать иное общество. Но это уже выходит за рамки интересов рабочих при существующем режиме, это вопрос режима, который, по мнению некоторых, наилучшим образом отвечает интересам пролетариата как такового.
В таком случае классовый интерес определяется представлениями о режиме, который удовлетворяет запросы данной группы. Анализ социальной инфраструктуры не выявляет основные интересы групп; конечный смысл борьбы классов вырисовывается на уровне политики.
Есть обстоятельства, когда социально-экономические факторы оказывают немедленное, а зачастую и решающее влияние на политические события. Экономический кризис 1930 года стал непосредственной причиной значительного роста числа избирателей, которые проголосовали за национал-социалистов, а затем и свержения Веймарской республики. Анализ требует знания социальной инфраструктуры, но изучение ее одной не позволяет классифицировать режимы.
Различия типов можно было бы обнаружить и при изучении бюрократии, но тут они не столь яркие: во всех промышленных обществах администрация выполняет сходные функции и обладает общими чертами. В конституционно-плюралистических режимах бюрократия должна удовлетворять трем требованиям: быть эффективной, нейтральной, чтобы не оказаться вовлеченной в партийные дрязги, и, наконец, добиваться, чтобы граждане воспринимали администраторов не как врагов, а как выразителей их интересов или их представителя.
Ни одно из этих требований нельзя считать легко выполнимым. Эффективность вовсе не обязательно имманентна любой бюрократии. При всех плюралистических режимах неизменно присутствует опасность, что администрация нарушит нейтралитет, поскольку каждая партия стремится проникнуть внутрь, чтобы заручиться поддержкой «своих людей». Наконец, администрация — я имею в виду налоговое ведомство — может выглядеть как представитель враждебного по своей сущности государства, вместо того чтобы заслуженно снискать репутацию выразителя воли нации. Но в конституционно-плюралистических режимах бюрократия не может быть органом каких-то чуждых гражданам структур власти. Она — орудие правителей и вместе с тем — представитель управляемых.
Наконец, скажем несколько слов о социальном окружении и о составляющих его переменных величинах.
Я вижу по меньшей мере три переменные величины, важные для понимания того как и насколько успешно функционируют конституционно-плюралистические режимы.
Первая — представление граждан о достоинствах режима. Эта банальность не лишена глубокого смысла. В странах, где граждане считают, что основанный на выборах и парламенте политический режим плох, ему нелегко утвердиться. Режим успешно функционирует лишь при условии, что граждане его принимают. Представление управляемых о благоприятном режиме в значительной мере определяет их суждения о режиме существующем.
Одну-две лекции я посвящу изучению французского режима, который, по мне, не так уж плох, как он видится многим гражданам Франции. Они склонны судить его строго, поскольку никогда не были единодушны в оценках его естественности и законности. Вечная критика способа управления — фактор, в немалой степени ослабляющий само управление. Здоровый режим, возможно, тот, в котором граждане убеждены, что живут при наилучшем из мыслимых режимов. В целом же, ни американцы, ни англичане не сомневаются в превосходстве своих государственных устройств, что, конечно, не исключает частных критических замечаний.
Вторая переменная величина социального окружения — процесс его формирования, исторические традиции. На французском режиме все еще лежит клеймо — наследие революций, в которых он сформировался. Постоянные нападки на Конституцию — очевидный источник слабости — можно объяснить отчасти последствиями бурной истории страны. Стоит Франции оказаться в кризисе, как Конституция становится главной темой политических дискуссий. Не удается решить финансовые проблемы, проблему Алжира — всему виной Конституция. Такой ход мыслей, кажущийся естественным, весьма характерен для нашего общества.
Третья переменная величина — взаимоотношения партий и церкви.
Крайне удивительно, что во Франции при практически полном религиозном единстве изобилие партий, а в США тяга к разнообразию выражена обилием религий и сект, но не партий. Не будем углубляться в эти проблемы. Отметим лишь, что во всех странах одна из главных переменных величин социального окружения — взаимосвязь множественности политических идей и религиозных убеждений.
В заключение — еще несколько замечаний.
На уровне политического режима можно обнаружить многочисленные различия в тех или иных конкретных аспектах общественной жизни: различие президентского и парламентского правлений, двухпартийной и многопартийной систем, стран с дисциплинированными и недисциплинированными партиями, с партиями, которые принимают или отвергают (в силу своей революционности) правила игры.
В какой-то степени политическая наука перегружена поступающей информацией и обобщающими ее гипотезами. Перечисленные мной переменные величины бесспорно должны быть приняты во внимание, подвергнуты анализу. Но как их обобщить? Что взять за основу? Неуверенность приводит к колебаниям между поисками причин и поисками практических советов.
Вновь обратимся к Франции. Каким образом избирательный закон влияет на партийную систему и деятельность французского парламента? Достаточно ли для изменения какого-либо аспекта французского режима, который представляется негативным, использовать факторы, определяемые одной из переменных величин? Достаточно ли нового избирательного закона, чтобы предотвратить нестабильность парламента? Я не решаюсь предлагать безоговорочные рецепты, поскольку рассматриваемые феномены — многопартийность, недисциплинированность партий, неустойчивость правительств — присущи этой стране с тех пор, как французы имеют дело с таким режимом.
Если бы каузальные объяснения покоились на достоверном фундаменте, можно было бы давать практические советы и надеяться на их применение. Но всякий раз, наблюдая за каким-то конкретным явлением, убеждаешься, что оно сопряжено со множеством факторов. Неустойчивость правительств во Франции определенным образом отражает все переменные величины политического режима, исторического окружения и социальной инфраструктуры. И еще не пришло время судить, открыла ли V Республика новую главу в истории французской демократии.