Наследие Византии

Наследие Византии

Одним из важных результатов некорректной периодизации явилось то, что мы просто не замечаем богословского наследия Византии. Сейчас, с возрождением патристики на западе, мы уже более, чем несколько десятков лет назад, готовы признать вечный авторитет Святых Отцов. Но мы все стремимся ограничить круг признанных — и явно не готовы включить в число святых Отцов «византийских богословов». Мы стремимся провести жесткую границу между «патристикой» — в более или менее узком смысле — и «византийской». Мы все еще считаем «византийскую эпоху» каким–то упадочным придатком к «Веку Отцов». Мы все еще сомневаемся, имеет ли она какое–нибудь значение для богословской мысли. Но византийское богословие не повторяет богословия Отцов: нельзя сказать, что это что–то иное и худшее в сравнении с «Христианской древностью». Византийское богословие органически продолжает Век Святых Отцов. Где здесь разрыв? Неужели в какой–то момент — который, впрочем, никогда не удастся точно определить — этос Восточной Церкви непоправимо изменился, и все ее дальнейшее развитие уже не имело той важности, авторита — или чего то еще? Те, кто признает авторитет Святых Отцов только до VII Вселенского Собора, этого не говорят, но, по–видимому, думают. Преподобный Симеон Новый Богослов и святой Григорий Палама выпадают из истории. Великие Соборы исихастов в XIV столетии забыты и не замечены. Каков их авторитет, какое место они занимают в Церкви?

В действительности преподобный Симеон и святой Григорий — учителя и вдохновители всех членов Православной Церкви, которые — в монашеских общежитиях, в пустынном уединении или даже в миру — стремятся к совершенству и живут молитвенной и созерцательной жизнью. Эти верующие знать не знают ни о каком «разрыве» между патристикой и византинистикой. «Добротолюбие», эта энциклопедия восточного благочестия, собравшая в себе писания многих веков, в наши дни становится все более распространенным руководством для всех, кто стремиться жить православно в современном мире. Авторитет его составителя, преподобного Никодима Святогорца, недавно был признан и подтвержден формальной канонизацией. Мы продолжаем «Век Отцов» в Церкви молящейся. Не должен ли он продолжаться и в наших богословских учениях, исканиях и исследованиях? Не должны ли мы в нашей богословской мысли вновь обрести «дух Отцов»? А дух Отцов состоит не в архаическом слоге и величавой позе, и даже не в почитании древности. Он в экзистенциальном отношении и в духовной ориентации. Только на этом пути наше богословие вновь вольется в полноту христианской жизни. Для этого недостаточно сохранять «византийскую литургию» — что мы делаем, восстанавливать византийскую иконографию и музыку — что мы делаем неохотно и непоследовательно, и практиковать некоторые византийские пути духовного возрастания. Мы должны добраться до корней этого «традиционного» благочестия, вернуться к духу Отцов. Иначе нам грозит (а многих из нас уже настигло) внутреннее раздвоение между традиционным богопочитанием и весьма нетрадиционным богословским мышлением. Это реальная опасность. Как «просто верующие» мы все еще в «традиции Отцов». Не должны ли мы открыто и сознательно оставаться в этой же «традиции» и как богословы, как исповедники и учителя Православия. Есть ли иной способ сохранить целостность?