1
1
Духовный опыт, подобно всякому опыту души, осуществляется в ее переживаниях. Одной из главных особенностей духовного состояния является то, что эмпирический личный интерес не имеет в нем руководящего значения; и в то же время оно сохраняет глубокую интимную связь с конкретным душевным единством. Явление духа по своему содержанию не определяется лично корыстными интересами одинокой души, которые порождаются ее эмпирически ограниченным существованием, обособленным от общей жизни целого. В этом отношении оно противоположно тем душевным движениям, которые возникают на основе себялюбия и дают содержание опыту одиночества. Одинокая душа заинтересована лишь в осуществлении духовного опыта; она заинтересована в нем уже потому, что одиночество в своем развитии заставляет ее тяготиться собою и приводит ее к самоосуждению и самоотвержению. Лишенная опоры в себе самой, душа бежит от себя и ищет оправдания в неведомом, но «объективном» ином, которое сулит ей обновление уже потому, что оно с виду безразлично к интересам ее обособленного существа. Бескорыстие становится основой, на которой заплетаются новые жизненные плетения – во удовлетворение, но и вопреки корыстной силе, принудившей забросить старую и приняться за новую ткань.
Духовное содержание и по сущности своей, и по своему значению независимо от личного бытия, – это значит, прежде всего, что оно не возникает силою одинокого желания; оно есть, оно существует объективно по природе своей, а не постольку, поскольку его творит или поскольку о нем знает одинокая душа. Подобно этому ценность духовного обстояния определяется не тем, что душа приемлет его или отвергает; основы его значения заложены в нем самом, а не в явных и тайных прихотях единичного существования. Свободный от замкнутой в своих границах души дух не подчинен законам эмпирического; он живет над временем, не изменяется и не преходит7; устойчивость и универсальность существенны для него.
Живое в душе сознание мирового единства, поглощающего в себе ограниченную одинокую жизнь, дает ей возможность предвосхищать эти особенности духовного опыта и тогда, когда дух еще не раскрылся в ней с полной очевидностью. Когда же он является в ее опыте, она познает, что явление его обладает особыми свойствами и протекает иначе, чем ее обыденные переживания, определяемые себялюбивым интересом ее одинокого бытия. Душа узнает, что в ней существует два способа испытывания жизненных содержаний, как бы два различных опыта. Один из них покорен указаниям личного душевного самочувствия, которое пытается судить и о подлинности, и о благости того или другого элемента бытия; суждения в пределах этого опыта опираются на субъективную, т. е. личную одинокую уверенность: душа признает истиной то, что удовлетворяет и успокаивает ее познающую мысль, видит красоту в том, что нравится ей и ласкает ее чувства, утверждает «благом» то, что ее умиляет. Наряду с этим субъективно окрашенным способом восприятия и часто одновременно с ним в душе зарождается и живет другой опыт, в котором данный предмет приемлется независимо от того удовлетворения или неудовлетворения, которое даруется им душе и даже иногда вопреки показаниям душевного самочувствия. Так, в сфере познания, осуществляющегося в понятиях, шаткий признак убедительности, успокоительный для ленивого, мечтающего об отдыхе ума, уступает свое место верному критерию разумной очевидности; личное «нравится» сменяется критерием сверхиндивидуального вкуса; и, наконец, неустойчивая очевидность умиления уступает объективной очевидности совести. Одинокая душа, которая признавала лучшим и высшим то, что она любила, любит теперь то, что сохраняет свое достоинство независимо от того, любит она его или нет. Двойственность оценивающего опыта может быть обнаружена в каждой душе. И только в двух случаях ее нет вовсе: тогда, когда жизнь души безызъятно подчинена силам себялюбия и личный интерес нераздельно правит в ней, не допуская ни в чем объективного ви?дения; или же тогда, когда иррациональные душевные силы целостно направлены на духовное делание, когда душа любит лишь объективно достойное любви и радуется лишь духовным достижениям. Единство возможно только там, где духа нет совсем, или там, где дух проникает все и царит всецело.
Осуществление такого объективного опыта, в котором может раскрыться духовное содержание, требует устранения личного определенного способа восприятия. Душа, руководимая волей к объективному, стремится преодолеть и для этого познать те неисчерпаемые желания, которые вихрями признаков крутятся в ней, засоряя и мутя ее духовное зрение, или же уберечь от их докучных притязаний свой, обращенный на духовное, опыт. Преодолевая свое одинокое ограниченное бытие, душа освобождается от неограниченной власти эмпирии, с которой оно связано, и находит силы подчинять ее себе. Познаваемый объект не раскрывается тому, кто прикован к временной смене своего повседневного опыта, ценного лишь для него самого: такая душа, распыляющаяся в рое мгновений, колеблемая безостановочным наплывом быстролетных впечатлений, оказывается неспособной воспринять и постигнуть устойчивую сущность данного ей духовного предмета. И чем больше различие между обыденным содержанием жизни и содержанием предмета, тем настойчивее требует он от личных сил души самозабвения и жертвы. Если познается тот или другой обрывок внешнего мира, устойчивость которого условно создана лишь тем, что он осознан в качестве объекта рассмотрения, т. е. определенного единого предмета суждений, то поток переживаний, подобных ему по своему содержанию, не столь враждебен ему. Иное дело, если предмет познавания по самой природе своей принадлежит к тому, что не подчинено власти времени. Истинное суждение, раскрывающее разум Богом устроенного мира, так же как образ созерцаемой красоты8, – недосягаемый для замутненной вихрем эмпирии души потому, что подобное постигается лишь подобным. Ведение духа предполагает гораздо больше того, что достаточно для познания обыкновенного предмета и не может осуществиться там, где душа жертвует собою не цельно, например, направляя лишь часть своих сил на познавание и вытесняя другие силы, чуждые познаваемому, за пределы сосредоточенного на нем сознания. Основная черта природы духовного опыта и состоит как раз в том, что предмет для своего постижения требует участия всех сил души и полного их преображения.
Дух, вследствие космической цельности своей, не имеет тех резких разграничений, которые делает в себе и в своих созданиях ограниченная одинокая душа. Так, откровение истины совсем не чуждо образам красоты или сущности добра, и все силы души, мысль так же как и воля, созерцание так же как и чувство, – призываются к его постижению. Разум, в ясных идеях осознающий то, что было воспринято в глубокой и верной, но не просветленной интуиции, приближает тайное к созерцающей душе, овладевает им и порождает новую интуицию, уводящую за пределы познанного раньше в новую, еще не изведанную глубину. Так, участие всех сил души в одном деле духовного творчества дает более полное и углубленное постижение. Неисчерпаемость того содержания, которое сокрыто в духовном обстоянии как таковом, требует для овладения им энергии души и всех форм ее воплощения, потому что энергия эта увеличивается и качественно совершенствуется при совместном действовании всех специфических душевных сил. Если одна из них не сотрудничает с другими, то она мешает им хотя бы уже потому, что требует усилия для вытеснения себя из сознания. Духовный труд есть труд всей души в целостности ее и в единстве, он есть дело и высших, и низших ее сил.
Но именно потому, что духовный опыт вовлекает в свое существование всю живую энергию человека, он требует от него подготовленности для духовного дела. Отрешаясь от служения эмпирическому и личному, душа, обратившаяся к духу, наполняется им и следует тому строю, который предписывается законами духовных обстояний. Так как каждая частица ее приобщается духу, то она вся горит его огнем. Самые косные физические силы человека вовлекаются в общее делание, и жизнь их становится отображением жизни духа; так, дыхание подлинного артиста следует ритму тех музыкальных образов, которые он заставляет звучать, и таким образом его телесные движения претворяются в функцию духовных обстояний. Духовное дело есть катарсис души потому, что оно не оставляет в ней непричастных духу углов, где бы спокойно мог укрыться эмпирический сор; душа одухотворяется в нем до конца. Если в других областях предметного опыта – в науке, в ремесле – возможно целесообразное применение и исключительное обособленное развитие отдельных сил души, то это невозможно в сфере духа. Предстоящие духовному предмету философия, религия, искусство и жизненное служение людей деградируются при таком способе творчества и перестают быть самими собой. Искание истины, если его осуществляет одна мысль, оторванная от нравственного и эстетического сознания, безвольная и бесстрастная, превращается в пустое умствование, в торжество мелкого слепого рассудка. Искание красоты, не просветленное разумом и не вспоенное страстью, становится ремеслом, которое может удивлять совершенством техники и красивостью форм, но будет бессильно найти прекрасное и наполниться духом. Ведение духовных обстояний необходимо связано с собранностью душевных сил и преображенностью их: конкретная полнота духовного опыта чужда разъединению, а праведность его не мирится с мусором непреодоленной личной эмпирии.
Предполагая одухотворение душевных сил, духовный опыт отнюдь не требует их подавления. Напротив, в процессе освобождения от корыстных интересов единичного бытия душа преодолевает свою ограниченность, и переживания ее, переставая быть состояниями в себе замкнутого и собой определенного существа, приобретают новую силу. Приобщаясь всеобщему, душа раскрывает непреходящую основу своих временем покоренных сил, и переживание ее расцветает как обстояние мирового целого. Каждый из модусов ее временного бытия – ее мысль, ее чувство – изживается как модус духа, как выражение надвременной природы мира, как вздох космических сил. Жизнь одинокой души бледна и мертва перед жизнью в духе, – лишь здесь в бездонной прозрачности своей мысль достигает подлинной глубины, лишь здесь в праведной своей чистоте чувство становится истинною страстью.
Новый для одинокой души, самозаконный, изначала сущий древний мир раскрывается в духовном опыте в виде многообразного единства. Единый и целостный, сверхвременный и неисчерпаемый, он является, однако, не в бесформенности неопределенного «беспредельного», но во множестве определенных сочетаний, в индивидуально оформленных сцеплениях смыслов, возвышающих правду, в деяниях добра, в конкретных образах, воплощающих красоту. Творческая жизнь духа и есть не что иное, как творчество множественных духовных образований, и вне этих единичных воплощений, вне внутренно замкнутых мысленных содержаний, вне деяний, вне образов невозможно обрести его явление. Дух живет как неисчерпаемая полнота содержаний, он неустанно проводит границы, разделяет и сочетает, создает множественное и индивидуальное – в едином творит единственное. Он пользуется при этом тем же материалом, которым располагает эмпирическая энергия одинокой души: звуки и краски, понятия и слова, душевные состояния и душевные дела, все может быть элементом духовного творчества, все должно им стать, и чем интенсивнее горение духа, тем сильнее его творческая энергия, изживаемая в создании все новых и новых форм духовного бытия. Индивидуальные образования, созданные духом, – мысли и чувства, созерцаемые образы, – несмотря на связанность свою с эмпирией, с условиями существования во времени и пространстве, хранят в себе то сверхвременное содержание, которое определило и основные границы их форм, и детали их временного явления. Бессмертие, венчающее то или другое создание духа, – пусть будет это идея, образ или деяние, – означает всегда одно и то же: причастность данного индивидуального бытия к единому сверхиндивидуальному началу, которое конкретно зажило в нем многоразличным и многообразным единством.
Итак, тот духовный опыт, которому отдается одинокая душа, оказывается опытом индивидуально определенным: всеобщее, внутренно единое испытывается в нем не в этой своей космической всеобщности, лишенной дальнейших определений, но как особое сочетание духовных содержаний, в котором индивидуальны и отдельные элементы, и целое, созданное их сращением. Духовный опыт души есть, таким образом, не духовный опыт вообще, но особенный, единичный опыт, который она изживает как нечто, присущее ей одной. Но тогда как в чисто личном опыте одинокой души содержание его зависит от ее единичной и ограниченной сущности, в новом духовном опыте содержание дается из недр космического единства, и конкретизирующие его границы выявляются в нем как выражение его сверхличной природы.
Таким образом, духовный опыт, осуществляемый целостным единством души, утверждает ее индивидуальный образ. Совлекая с себя все личное, преходящее, душа вновь обретает себя в том образе духа, который она создает в духовном горении, в тех индивидуальных очертаниях, которые принимает засиявшая в ней духовная жизнь. Жизнь в духе есть жизнь духа; здесь не двойственность, но единство; рассказать о духовном обстоянии нельзя, надо зажить им, и тогда оно само расскажет себя в образе или слове. А эти образы и слова сольются в один духовный облик – облик обретшей свою духовную природу души. Ни в одной области бытия нельзя обрести столь отчетливо-определенное, столь яркое «индивидуальное», каким является то, которое создано духом. Все великое в созданиях человека и в области разума, и в области красоты или добра непреложно говорит об этом: не существует истинно глубокого миропонимания, не найти художественно-прекрасного поэтического откровения, не совершалось великого жизненного подвига, на котором не сохранились бы индивидуальные черты, тогда как все человечески-обыденное всегда похоже одно на другое. Не существует более яркой индивидуальности, чем индивидуальность духовного ядра человека.
Одинокая душа, которая в тоске одиночества помнит об утраченном единении с целым единого мира, в духовном искании своем ищет не только это мировое единство, но и прежнюю себя. Она узнает в своей духовной сущности то лишь неясно сознававшееся ею начало, которое вело ее по духовному пути, воскрешая в ней память о лучшем мире и навевая на нее смутные образы вечного былого. Духовное откровение, ее озаряющее, есть для нее воспоминание о том сверхвременном часе, когда в ней звучала не песня «о Боге великом», но сама Божественная песнь.
Явления духа обнаруживают с непосредственной очевидностью перед одинокой душой, что дух как высшее начало мира пребывает не в оторванности от конкретных вещей, но в органической слитности с ними; именно в индивидуальных проявлениях духовного начала дух постигается как подлинная, изначальная основа вещей, как единое всеобщее, перед лицом которого Вселенная оказывается не разрозненным множеством единичностей, но в глубине своей природы единым целым. Единство и множество враждуют между собой и в личном, и в человеческом, и в обычном предметном душевном опыте. Только в духовном делании они, встречаясь, утверждают друг друга, преодолевая непреодолимое и открывая новые пути.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.