ПЕРЕЧЕНЬ СИТУАЦИЙ, КОГДА АКТИВНОСТЬ ОБЪЕКТА ЛЕГКО УВИДЕТЬ

ПЕРЕЧЕНЬ СИТУАЦИЙ, КОГДА АКТИВНОСТЬ ОБЪЕКТА ЛЕГКО УВИДЕТЬ

Исследуя новые ассоциации, образующие социальное, представителям ACT приходится удовлетворять двум противоречащим друг другу требованиям: с одной стороны, мы не хотим, чтобы социолог замыкался на социальных отношениях, с другой — мы не требуем от исследователя, чтобы он стал специализированным технологом. Один из выходов здесь в том, чтобы придерживаться нового понимания социального как потока, доступного наблюдению только в процессе создания новых ассоциаций. Это и есть истинная «область» ACT,— не участок земли, не огороженная территория, а только краткая вспышка, которая может случиться где угодно, как внезапная смена фазы. К счастью для исследователей, такие ситуации не столь редки, как можно было бы предположить. Чтобы объекты можно было описать, они должны быть учтены. Если нет следов, то объекты не дают наблюдателю никакой информации и не оказывают никакого видимого воздействия на других агентов. Когда они хранят молчание, это уже не акторы: они в буквальном смысле не могут приниматься в расчет. Хотя и группы, и агенты находятся в той же самой ситуации: нет испытаний, нет описания, нет информации,— объектам явно тяжелее, поскольку безмолвная передача действия, как заметил Самюэль Батлер[96],—это именно то, что у них очень хорошо получается. Когда кирпичная стена уже построена, ей не вымолвить ни слова, хотя рабочие продолжают разговаривать и вся поверхность стены покрыта граффити. Когда распечатанные вопросники уже заполнены, они навсегда остаются лежать в архивах, не связанные более с человеческими интенциями, пока их не оживит снова какой-нибудь историк. Объекты по самой природе своих отношений с людьми из посредников быстро превращаются в проводников и оцениваются как единица или вообще ничто, вне зависимости от того, насколько они внутренне сложны. Вот почему необходимы специальные приемы, чтобы заставить их говорить, то есть предлагать описания самих себя, представлять сценарии того, что они заставляют делать других акторов—людей и не-людеи[97]. И снова ситуация такова же и для групп, и для действий, рассматривавшихся выше, поскольку людей тоже бывает нужно «разговорить»; приходится изобретать очень сложные и часто искусственные ситуации, чтобы выявить их действия (подробнее об этом в разделе, посвященном пятой неопределенности). Но разница все-таки есть: людей, снова ставших посредниками, трудно остановить. Бесконечный поток данных все льется и льется, тогда как объекты, вне зависимости от их возможной значимости, влияния, центрального положения и нужности, так и норовят быстрее отойти на задний план, прерывая поток данных, и чем важнее объекты, тем быстрее они исчезают. Это не значит, что они прекращают действовать, но способ их действия уже не соединен зримо с обычными социальными отношениями, поскольку они опираются на типы сил, выбранных как раз из-за своих отличий от нормальных социальных сил. Речевые акты всегда выглядят сопоставимыми, совместимыми, соприкасающимися, неразрывно слитыми с другими речевыми актами; письмо — с письмом; взаимодействие — с взаимодействием; но объекты кажутся способными вступать в ассоциации друг с другом и с социальными отношениями лишь мимолетно[98]. И это совершенно нормально, поскольку именно благодаря их гетерогенной активности социальные отношения приобретают столь разнообразные формы и очертания,—нормально, но затруднительно. К счастью, можно увеличить число ситуаций, когда эта мимолетная зримость продлевается достаточно, чтобы можно было разработать хорошие описания. По большей части полевая деятельность ученых, работающих в ACT, состоит в инициировании таких ситуаций, так что я могу быть кратким.

Первое решение — изучать инновации и новшества в мастерской ремесленника, конструкторском бюро инженера, лаборатории ученого, на испытательных панелях маркетологов, в жилище потребителя и в ситуациях многочисленных социо-технических разногласий. В таких местах объекты ведут явно многообразную и комплексную жизнь — встречи, планы, наброски, урегулирования и испытания. Там они кажутся полностью слитыми с другими, более традиционными социальными силами. И только однажды исчезают из виду. Вот почему исследование инноваций и разногласий — одна из привилегированных областей, где объекты можно дольше удерживать в качестве зримых, распределенных, принимаемых в расчет посредников, пока они не превратятся в невидимых и не-социальных проводников.

Второй решение: даже самые рутинные, традиционные и безгласные объекты перестают быть само собой разумеющимися, когда к ним приближаются пользователи, невежественные и неуклюжие в силу определенной дистанции — временной дистанции в археологии, пространственной дистанции в этнологии, дистанции умений и навыков в обучении. Хотя такие связи могут и не быть следом инноваций per se, тут возникает та же ситуация новизны, по крайней мере, для исследователя, благодаря тому что в обычный ход действия вторгаются чуждые, экзотические, архаические или таинственные объекты. В случаях таких столкновений объекты хоть ненадолго становятся посредниками,—пока в скором времени не исчезнут снова благодаря ноу-хау, привычке или выходу из употребления. Всякий пытающийся понять какую-нибудь инструкцию для потребителей знает, как затратно по времени и как мучительно читать то, что иронически назвали «описание сборки»[99]. Третий тип ситуации — это несчастные случаи, поломки и забастовки; все происшествия, когда совершенно безмолвные проводники вдруг превращаются в полноценных посредников. Даже объекты, за минуту до этого казавшиеся абсолютно автоматическими, автономными и отделенными от человеческих агентов, теперь превращаются в толпы неукротимо идущих на вас людей с тяжелой арматурой. Видевшие, как космический корабль «Коламбия Шаттл» из сложнейшего человеческого инструмента вдруг превратился в ливень обломков, летящих на Техас, поймут, как быстро объекты переключаются из одного модуса существования в другой. К счастью для ACT, характерное для последнего времени обилие «рисковых» объектов привело к росту возможностей услышать, увидеть и почувствовать, на какие дела способны объекты, когда они ниспровергают других акторов[100]. Повсюду идут официальные расследования, рисующие нам баснословное распространение того, во что превращаются социальные отношения, попав под власть технических устройств. Опять-таки последним, из-за чего остановятся исследования, будет нехватка материала[101]. Четвертое решение: когда объекты окончательно уходят на задний план, всегда остается возможность, хотя это уже труднее, вернуть их на свет через архивы, документы, мемуары, музейные коллекции и т. д., искусственно воссоздав по описаниям историков состояние кризиса, приведшее к возникновению машин, устройств и приборов[102]. За каждой электрической лампочкой можно сделать зримым Эдисона, а за каждым микрочипом — огромный анонимный «Интел». В наши дни история технологии должна навсегда уничтожить нынешнюю манеру изложения истории общества и культуры[103]. Даже древнейшие и примитивнейшие каменные орудия из Олдовайского ущелья в Танзании усилиями палеонтологов превратились в могучих посредников, давших начало эволюции «современного человека».

Наконец, если ничего другого не получается, остается еще ресурс художественной литературы, которая способна, используя сюжеты альтернативной истории, мысленные эксперименты и «научную фантастику», переводить плотные объекты дня сегодняшнего в текучие состояния, могущие пролить свет на их отношения с людьми. И здесь тоже социологам есть чему учиться у художников[104].

Какое бы решение мы ни выбрали, полевые исследования, предпринимаемые в рамках ACT, показали, что объекты не изучаются не из-за недостатка данных, а из-за нехватки воли. Когда преодолено концептуальное затруднение, связанное с переключением от соизмеримости к несоизмеримости, все остающиеся проблемы — дело эмпирического исследования: они уже не принципиальны. Непроходимая грань, которую размечают геркулесовы столпы, предназначенные останавливать социальные науки, выходящие за тесные рамки социальных отношений, осталась позади. И теперь социологи могут догнать того, кого палеонтологи называют «анатомически современным человеком», десятки тысяч лет назад вышедшего за рамки, навязанные социальной наукой.