VIII

VIII

Перед вооружённой толпой стоял Сын Божий – Воплощённая Истина и Правда. Эту Истину и эту Правду хотели люди уничтожить силой.

Апостол Пётр усумнился в Правде и поднял меч на Её защиту.

Христос велел вложить меч в ножны не потому, что «нельзя» или «можно» убивать. К убийству и к «проблеме» войны всё происходящее не имело никакого отношения. Речь шла о тяжбе между Божественной Правдой и сатанинской силой. И Христос торжественно засвидетельствовал, что Божественная Правда победит тёмную силу.

А потому – вложи свой меч на его место.

К кому же относятся слова: «Все, взявшие меч, мечом погибнут»? К Петру? В том-то и дело, что они прямо обращены к воинам.

Ты, Пётр, вложи меч на его место, потому что все, подымавшие меч против Правды, погибнут от своего собственного оружия.

Мысль Христову можно передать так:

– Ты, апостол Пётр, хочешь защищать Меня, Сына Божия, высшую Правду и Истину, воплотившуюся в мире. Не делай этого. Это не нужно, ибо все, поднявшие меч против этой Правды, – погибнут.

Что именно так нужно понимать слова Христа о «погибели», особенно уясняется из тех слов, которые непосредственно за тем следуют: «Или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он представит Мне более, нежели двенадцать легионов Ангелов».

Другими словами:

– Я мог бы уничтожить своих врагов силою оружия, но они погибнут сами, потому что подняли меч против Правды.

А потому: «вложи меч свой».

Мы поняли бы Гефсиманское событие только наполовину, если бы не уяснили себе связи «меча» апостола Петра со следующими словами Христа: «Как же сбудутся Писания, что так должно быть».

Что же именно должно «сбыться»?

Только ли распятие Сына Божия? Нет, и победа Его над подымающими меч. Та абсолютная Правда, которую в лице Иисуса Христа хотел защищать апостол, в историческом процессе реализуется в Церкви Христовой. «Как же сбудутся Писания» означало:

– Как же Сын Божий иначе искупит мир, как же иначе создаст Он Церковь Свою, как же иначе исполнится обетование, что врата адовы не одолеют ее?

Таким образом, в Гефсиманском саду не решался вопрос о войне, об убийстве, о защите оружием несчастных жертв, которых оружием же мучают злодеи.

Решался вопрос о судьбе мира. О столкновении Божественной Правды с косною силою и о том, что Божественная Правда, ставшая в мире Церковью Христовой, одержит победу, а подымающие против неё меч погибнут от своего собственного оружия.

Но какое это имеет отношение к защите силой оружия младенца от поднятого на него меча разбойника? Какое это имеет отношение к защите силой оружия моих дочерей, которым грозит бесчестье?

Если в мире Церковь для своего окончательного торжества не нуждается в мече, то из этого не следует, что то или иное проявление зла в форме обиды или жестокости над человеком должно быть мною принято без «сопротивления». Когда тебя ударят в одну щёку – надо подставить другую. Но когда бьют беззащитного ребенка, и я могу силой защитить его, я обязан это сделать, а не подставлять его под новые удары.

По совершенно верному замечанию Вл. Соловьёва, «допускать обиду против себя самого – значит жертвовать собою, и это есть подвиг самопожертвования; допускать обиду других – значит жертвовать другими, и это уже никак не может называться самопожертвованием» («Оправдание добра»)[4].

Но главное, что слова Спасителя «вложи меч твой» имели совсем иное назначение.

Если бы в Гефсиманском саду речь шла о судьбе человека Иисуса из Назарета, об убиении его злодеями, тогда мечи были бы необходимы для защиты. Но вопрос был о Божественной Правде, воплощённой в Христе и реализуемой в Церкви, о столкновении двух противоположных сил – Добра и Зла и о судьбах этого столкновения.

И потому: «вложи меч твой…»

Легионы не нужны! Должно быть показано людям, во исполнение Писания, что распинаемая Правда станет непобедимою Церковью.

Вот в чём лежит религиозный смысл гефсиманского события. А вовсе не в толстовском правиле: если на ваших глазах насилуют вашу дочь и кроме как убить насильника у вас нет иного средства спасти её, – отложите ваше оружие в сторону, потому что «взявший меч – мечом погибнет»!

Какое извращение и религиозной мысли, и религиозного чувства!