XII. СМЕРТЬ
XII. СМЕРТЬ
Это было последнее свидание. Насытившись беседой с другом, Сковорода стал проситься на Украину.
«Старость, осеннее время, беспрерывная мокрая погода умножили расстройку в здоровье Сковороды, усилили кашель и расслабление… Друг его упрашивал остаться у него, зиму провести и век свой окончить со временем у него в доме. Он сказал, что дух его велит ему ехать, и друг отправил его немедленно».
Ковалинский хотел дать ему чтонибудь в дорогу.
«…Может быть, в пути болезнь усилится и заставит где остановиться, то нужно будет заплатить… — Ах, друг мой, — сказал Сковорода, — неужели я не приобрел еще доверия к Богу, что Промысел Его верно печется о нас и даст все потребное во благовременность».
И вместо того, чтобы брать от друга своего «приношение», сам, обнимая его, оставил ему завет: «Может быть, больше я уже не увижу тебя! Прости! Помни всегда во всех приключениях твоих в жизни то, что мы часто говорили: «Свет и тьма, добро и зло, вечность и время»«. Это было 26го августа 1794 г., а 29го октября он скончался.
О смерти Сковорода давно уже думал и успел к ней внутренне приготовиться. Уже несколько лет его угнетали болезни. Но его бодрый дух торжествовал над телесными немощами и спокойно ждал своего исхода.
В 1792 году он пишет священнику Правицкому: «О, Боже! Ей! мне давно скучно, что с вами не беседую. А еще в сию зиму или весну не совлеку моего телесного бренного линовища потщусь видеть вас и насладиться беседою во Христе, иже мя весь и аз Его. Ныне уже голубиными любви крилами вас посещаю. Прости Любезный, что на твое и на твоего чада письмо не ответствовал. Сердце воистину желает; но старость и леность есть студено кровна. Пишу ведь к вам: обаче болен. Благословен Бог мой! Егда немоществую, тогда силен семь с Павлом. Болезнь моя есть старость, ток кровный и огневица: не столь из невоздержные, сколько из несродныя пищи. Шуия часть моя угрызает мя: а часть благая, во боках дому моего, Сарра моя, поглаждает. О discors concordia rerum!». Но эта concordia не без борьбы далась самому Сковороде, и в чем именно она состоит, он высказал в последнем свидании Ковалинскому. «Иногда разговор его с другом касался смерти. Страх смерти, — говорил он, — всего сильнее нападает на человека в старости его. Потребно благовременно приготовить себя вооружением противврага сего не умствованиями — они суть недействительны, — но мирным расположением воли своей к воле Творца. Такой душевный мир приуготовляется издали, тихо в тайне сердца растет и усиливается чувствием сделанного добра по способностям и отношениям бытия нашего, к кругу занимаемому нами. Сие чувствие есть венец жизни и дверь бессмертия; впрочем преходит образ мира сего и яко соние восстающего уничтожается».
«Имел ли ты когда, — продолжал он, — приятные или страшные сновидения? Чувствования сих мечтательных удовольствий или страха не продолжались ли только до проснутия твоего? Со сном все кончилось. Проснутие уничтожало все радости и страхи сонной грезы. Тако всяк человек по смерти. Жизнь временная есть сон нашей мыслящей силы… Придет час, сон кончится, мыслящая сила пробудится и все временные радости, удовольствия, печали и страхи временности сей исчезнут. В иной круг бытия поступит дух наш, и все временное, яко соние восстающего уничтожится. Жена егда родит, младенец вступает в новый порядок бытия, новую связь существ, вместо той, в каковой находился он в бытность свою во чреве матернем. Чрево матери и великий мир сей: по вступлении младенца из того в сей, все прошедшее, теснота, мрак, нечистоты отрешаются от бытия его и уничтожаются».
Эта душевная ясность, эта светлость взгляда дала Сковороде спокойный и безбоязненный исход: если он жил, как учил, и учил, как жил, то умер он так, как жил и учил: твердо, безропотно, мудро.
«Приехав (после свидания с Ковалинским) в Курск, пристал он к тамошнему архимандриту Амвросию, мужу благочестивому. Проживя несколько тут ради беспрерывных дождей и улуча ведро, отправился он далее; но не туда, куда намеривал. В конце пути своего почувствовал он побуждение ехать в то место, откуда проехал к другу, хотя совершенно нерасположен был. Слобода Ивановка помещика Ковалевского было то местопребывание, где несколько времени жил он прежде и куда прибыл скончать течение свое».
И. Срезневский так описывает последние минуты Сковороды: «В деревне у помещика Кго небольшая комнатка окнами в сад, уютная, была последним его жилищем… Был прекрасный день. К помещику собралось много соседей погулять и повеселиться. Послушать Сковороду было также в предмете… За обедом Сковорода был необыкновенно весел и разговорчив, даже шутил, рассказывал про свое былое, про свои странствия, испытания. Изза обеда встали, будучи все обворожены его красноречием. Сковорода скрылся. Он пошел в сад. Долго он ходил по излучистым тропинкам, рвал плоды и раздавал их работавшим мальчикам. Под вечер хозяин сам пошел искать Сковороду и нашел под развесистой липой. Солнце уже заходило; последние лучи его пробивались сквозь чащу листьев. Сковорода с заступом в руке рыл яму, узкую длинную могилу. «Что это, друг Григорий, чем это ты занят?» — сказал хозяин, подошедши к старцу. «Пора, друг, кончить странствие! — ответил Сковорода. Итак все волосы слетели с бедной головы от истязаний! Пора успокоиться!» «И, брат, пустое! Полно шутить, пойдем!» — «Иду! Но я буду просить тебя прежде, мой благодетель, пусть здесь будет моя последняя могила». И пошли в дом. Сковорода недолго в нем остался. Он пошел в «комнатку», переменил белье, помолился Богу и, подложивши под голову свитки своих сочинений и серую свитку, лег, сложивши на крест руки. Долго ждали его к ужину. Сковорода не явился. На другой день утром к чаю тоже, к обеду тоже. Это изумило хозяина. Он решился войти в его комнату, чтоб разбудить его; но Сковорода лежал уже холодный, окостенелый». Это описание несколько расходится с тем, что говорит Ковалинский. «Проживая тут (у Ковалевского)больше месяца, всегда почти на ногах, Сковорода часто говаривал с благодушием: «Дух бодр, но тело немощно». Помещик, видя изнеможение его крайнее, предложил ему некоторые обряды для приуготовления к смерти. Он, как Павел апостол, почитая обряды обрезания ненужными для истинно верующих, ответствовал, подобно как Павел же иудеям обрядствующим. Яо представя себе совесть слабых, немощь верующих и любовь христианскую, исполнил все поуставу обрядному и скончался октября 29 числа, поутру, на рассвете 1794 года».
Ковалинский сообщает нам важный факт. Сковорода перед смертью «исполнил все по уставу обрядному», т. е. исповедался и причастился. Но принадлежат ли приведенные Ковалинским мотивы, по которым он сделал это, Сковороде или самому Ковалинскому, — это остается неясным. Ковалинский не присутствовал при смерти Сковороды, и потому его слова имеют характер догадки и истолкования, и сам он в полемическом примечании сообщает о том, что существовало и иное истолкование предсмертного акта Сковороды: некоторые считали, что он покаялся в своем своеобразном отщепенстве и перед смертью примирился с Церковью.
Незадолго до кончины, как говорит Ковалинский, Сковорода завещал похоронить его на возвышенном месте, близ рощи и гумна, и сделать следующую надпись: «Мир ловил меня, но не поймал».
Что это? Горделивость, показывающая, что притязательная воля чудака дала о себе знать перед самой кончиной и увековечила себя в эпитафии, или же, наоборот, правдивое свидетельство, что этот человек действительно не пойман был миром?
Трудно сказать. Во всяком случае и могила Сковороды обладала какимито особыми свойствами. Когда владельцы, к которым переходил сад с могилой философа, забывали об этой могиле, с ними случались несчастья: или лишались своих жен, или спивались. Так говорит молва. И молва эта говорит еще более странные вещи:
1.39. «По другую сторону рва, где была хижина Сковороды, садовник построил себе избу и рассказывал мне, — говорит Н. Мягкий в своем письме к Данилевскому, — о странном событии, бывшем с ним. Однажды, вслед за его переселением, откуда ни взялся вихрь, влетел с визгом и громом в окно, растворил настежь двери, чуть не сорвал двери и перепугал до смерти его жену. Бедный садовник не знал, что на том месте жил необыкновенный старец, Сковорода. Наконец, когда Ивановка принадлежала ПА Ковалевскому, жене последнего одна юродивая сказала: «У тебя, матушка, в имении есть клад!».
Владельцы усердно принялись за искание клада, перерыли весь сад, но клада не нашли.
Прорицающий голос юродивой под кладом разумел могилу Сковороды.