§ 5. Систематические теории, или объяснения, в истории

§ 5. Систематические теории, или объяснения, в истории

Подтверждение изолированных суждений не более эффективно в истории, чем в любой другой естественной науке. Суждения о прошлом должны быть связаны таким образом, чтобы формировалось согласованное целое. Систематические теории, в терминах которых «объясняется» или делается понятным прошлое, имеют существенную важность.

Более того, читатель пребывает во власти ложного впечатления, если он считает, что историку вовсе не требуются экстраординарные способности для того, чтобы сделать прошлое доступным для понимания. Внимание к различным значениям и связям является здесь столь же важным и требует такого же гения, что и в случае естественно-научного исследования, в котором только гениальный ученый развивает наиболее плодотворную гипотезу там, где другие усматривают лишь незначительные события.

Проиллюстрируем это на примере работ официального историка Мейтленда. Он обнаружил, что в Англии титул королей и королев оканчивался (на протяжении двухсот пятидесяти лет до тех пор, пока это не было отменено в 1800 году во время правления деда королевы Виктории) словами «защитник веры и так далее» или же латинскими словами «et caetera» вместо последней фразы английского варианта. В таком виде данная фраза является бессмысленной. Было ли так всегда?

Мейтленд обнаружил, что первым сувереном, в титуле которого содержалась фраза «et caetera», была королева Елизавета. Почему данная фраза была включена в ее титул? «Представим на мгновение, что мы перенеслись в прошлое в первый день правления королевы Елизаветы. Разве мы не захотим узнать, как будет называть себя эта новая королева, ведь в этом будет проявлен стиль всего ее последующего правления? Без сомнения, она милостью Божией является королевой Англии, Франции и Ирландии. Нет сомнения в том, что она – защитник веры, хотя мы не можем быть уверены в том, какую именно веру она будет защищать. Однако разве это все? Является ли она единственным верховным главой на земле Церкви Англии и Ирландии?» [105]

Один из уставов, сформулированный ее отцом Генрихом VIII, гласил, что главенство над церковью принадлежало короне по повелению Господа. Однако один из уставов ее сестры Марии гласил, что церковное главенство Генриха признавалось недействительным и что данный титул главы церкви не мог быть дарованным ему парламентом и должен был остаться у папы. Как следовало поступить Елизавете? Следовало ей признать недействительными законы, принятые сестрой, или же пойти против уставов отца? «Затем пришла счастливая мысль. Пусть ее величество использует фразу „et caetera“. Это развяжет ей руки, а при необходимости она всегда сможет объяснить свой титул так, как того потребует ситуация. Допустим, что рано или поздно ей придется подчиниться папе, и тогда она все равно сможет сказать, что не сделала ничего неправильного… Можно будет сказать, что всегда существуют окончания, которые сокращаются фразой „et caetera“… А затем, с другой стороны, если ее величество сочтет целесообразным аннулировать уставы Марии I, что, по-видимому, и произойдет, то ее нельзя будет обвинить в уподоблении своей сестре, ибо мы сможем сказать, что ни один разумный человек, знающий, что произошло в Англии, не может сомневаться в том, что „et caetera“ обозначало именно ту часть титула, которая присутствовала в титуле королей Генриха и Эдуарда и которая из соображений краткости не была записана целиком… Следовательно, пусть она будет „защитник веры и так далее“. Всякий, кто знает, какая вера является „той самой“ верой, сможет правильно отгадать содержание окончания „и так далее"» [106] .

Такова гипотеза, объясняющая наличие в титуле фразы «et caetera». Далее Мейтленд мастерски исследует основания, подтверждающие и опровергающие данную гипотезу. Он показывает, что его объяснение происхождения этой фразы хорошо согласуется со всеми известными фактами и что следствия, которые можно вывести из данной теории в случае ее истинности, верифицируются.

Проблема, стоящая перед Мейтлендом, заключается в том, чтобы отыскать объяснение для появления безобидной, на первый взгляд, фразы «и так далее». Что заставило его исследовать эту фразу? Нельзя дать правила, по которому наше внимание привлекается к значимым факторам в некоторой ситуации. Аргумент Мейтленда может быть сформулирован следующим образом: если человек, не уверенный в том, как он будет вести себя в будущем, не хочет себя связывать, то он будет в как можно более неопределенной форме высказываться о будущем; королева Елизавета использовала в своем титуле гибкую фразу; следовательно, вероятно, она при вступлении на престол была не уверена, какой будет ее позиция по отношению к церкви. В силу нашего знакомства с психологией людей, наделенных властью, предлагаемое Мейтлендом объяснение целей и мотивов, заставивших Елизавету ввести фразу «et caetera» в собственный титул, оказывается «за пределами разумного сомнения». Как следствие, некоторое число изолированных фактов были увязаны в единую согласованную структуру.

Следует тем не менее признать, что в сфере исследований временного развития общественных институтов еще не были получены столь согласованные предсказывающие теории, как теории естественных наук. Причина этого отчасти заключается в том, что предметная область человеческой истории более сложна, поскольку включает в себя больше факторов, и, следовательно, теории о человеческой истории не могут быть сформулированы так же четко, как теории естественных наук.

Их нельзя с легкостью исследовать с помощью дедуктивного подхода, и, как следствие, их нельзя определенным образом верифицировать или опровергнуть.

Более того, сложность предметной области человеческой истории столь велика, что согласованные теории, которые, как кажется, являются противоположными друг другу, в действительности оказываются лишь дополняющими друг друга. Так, теория о том, что развитие общества является результатом деятельности великих людей, вовсе не обязательно противоречит теории экономического детерминизма. Две эти теории могут просто указывать на разные факторы общей сложной области и обращать наше внимание на тот факт, что одни и те же события могут рассматриваться с точки зрения разных, но совместимых аспектов или связей. Может случиться и так, что одна историческая теория будет объяснять одни события лучше, чем другая, но в то же самое время не сможет так же хорошо, как другая теория, объяснить какие-то другие события. До настоящего времени плюрализм в подходе к рассмотрению исторических теорий был менее несправедлив к фактам, чем любая из многочисленных попыток разместить прошлое на прокрустовом ложе какой-либо одной теории.

Небесполезно будет задаться вопросом о том, почему история должна переписываться. Некоторые из ответов на этот вопрос очевидны. Обнаружение новых документов, новых следов прошлого, открытие ошибок в умозаключениях предшествующих историков, усмотрение не замеченных ранее связей в уже имеющейся информации, применение новых ранее не использовавшихся исследовательских принципов естественной науки – все это может поспособствовать реконструкции прошлого в новом, более ясном виде.

Но есть и другие причины. Мы уже отмечали, что историку необходимо осуществлять отбор материала. Невозможно написать историю, которая будет исчерпывающе описывать все фазы того или иного субъекта. Один историк может изучать биографические подробности основных действующих лиц, другой – политические союзы, третий – религиозные практики, четвертый – экономические и социальные факторы и т. д. Каждый из этих аспектов дает новую точку зрения, с которой можно по-новому исследовать уже изученную область. Однако каждый из этих аспектов с необходимостью является частичным, и историк при отборе материала руководствуется тем, что представляет интерес, согласно его социальному взгляду и его более общим философским верованиям. Таким образом, интересы исследователя отражаются в том, как он группирует события и какое значение придает каждому из них. Как мы уже не раз видели, получаемые результаты являются проблематичными. Данное обстоятельство было ясно сформулировано Сантаяной. Относительно «естественной науки, имеющей дело с прошлым» он говорил следующее: «Факты, которыми ограничивается эта наука, не могут быть возвращены, чтобы верифицировать данную гипотезу. Гипотеза может проверяться только текущими событиями; после этого она обращается к прошлому, с тем чтобы подтвердить наличие фактов, которые сами по себе являются гипотетическими и остаются подвешенными за свободные концы самой гипотезы… Выводимые факты относительно прошлого более обманчивы, чем факты, о которых говорится в предсказаниях будущего, поскольку в то время как риск ошибки одинаков, в случае с фактами прошлого нет возможности обнаружить эту ошибку; на ошибку историка, в отличие от ошибки пророка, никогда нельзя указать» [107] .

Следует упомянуть и еще одну причину. События обладают следствиями в своем собственном будущем, и значимость того или иного события зависит именно от следствий, к которым оно приводит. Таким образом, настоящее содержит в себе прошлое в том смысле, что в нем присутствуют последствия или следы прошлого. Однако, поскольку настоящее постоянно уходит в прошлое, прошлые события начинают рассматриваться в свете новых связей, в которые уже начинают входить их следствия. Поэтому значимость прошлого, отношения, которые связывают одни события прошлого с другими событиями, находятся в постоянном изменении. Таким образом, если задача историка заключается не только в предоставлении хроники прошлого, но также и в понимании этого прошлого, то в таком случае, до тех пор пока события будут обладать следствиями, его работа не будет окончена.