Вместо послесловия. Ситуация-1. Дебор и другие

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Вместо послесловия. Ситуация-1. Дебор и другие

1. Ги-Эрнест Дебор (1931–1994) — альтернативный культурный и общественный деятель, самопровозглашенный лидер Ситуационистского Интернационала (СИ), инициировавший его создание (1957), жестко определявший парадигмы его перформативности и, будучи верным пассионарно-церемониальной негативности как ключевому принципу революционной выразительности, терминировавший само его существование (1972)[3]. Написанное им «Общество спектаклей» (ОС) (1967) — одно из наиболее значительных исследований современного капитала, культурного империализма, роли mass media в общественных отношениях. По роспуску СИ обвинялся в косвенной причастности к убийству Жерара Лебовичи, его друга и издателя. Возмущенный обвинениями, запрещает прижизненный показ своих фильмов во Франции. В 1989 издает Комментарии к ОС. 30 ноября 1994 г. пускает пулю в сердце. Прежде подвергавшийся остракизму посмертно усилиями mass media моментально превращается в культурного героя.

2. Дефиниции (Definitions. Internationale Situationniste #1, Juin 1958[4]):

«сконструированная ситуация: конкретно и произвольно сконструированный посредством коллективной организации целостности окружения и игры событий момент жизни;

ситуационист: сообразующийся с теорией или практической деятельностью конструирования ситуаций. Практикующий конструирование ситуаций. Член Ситуационистского Интернационала;

ситуационизм: бессмысленное слово, порочным образом извлеченное из предыдущего термина. Нет ситуационизма как доктрины, интерпретирующей факты существования. Очевидно, ситуационизм как термин выведен антиситуационистами;

психогеография: исследование точного воздействия, преднамеренного или нет, географической среды, непосредственно воздействующей на аффективное поведение индивидов;

психогеографический: относящееся к психогеографии. Проявляющее непосредственное воздействие географической среды на аффективность;

психогеограф: исследующий и фиксирующий психогеографические реальности;

derive: экспериментальная поведенческая установка, направленная на выявление принципов урбанистского общества. В частности, может обозначать процесс непрерывного проведения этого эксперимента;

целостностный урбанизм: теория комплексного использования искусства и техник интегрального конструирования среды в динамическом соотнесении с поведенческими экспериментами;

detournement: используется в качестве аббревиатуры для формулы — „отстранение предположенных эстетических элементов“[5] Интеграция настоящей или прошлой эстетической продукции в высшем конструировании среды. В этом смысле не может существовать ситуационистской живописи или музыки, но лишь ситуационистское использование этих средств. В более примитивном смысле detoumement в традиционных культурных сферах является пропагандистским методом, выявляющим исчезновение и потерю значимости этих сфер;

культура: отражение и проработка в каждом историческом моменте возможной организации обыденной жизни; система эстетики, чувствований и нравов, посредством которой коллектив реагирует на объективно данную ему его экономикой жизнь. (Это термин мы определяем исключительно в перспективе созидания, а не преподания ценностей);

декомпозиция: процесс, в котором традиционные культурные формы сами себя уничтожают, вследствие появления высших средств доминирования над природой, указующих и востребующих культурные конструкции высшего типа. Следует различать активную фазу декомпозиции, эффективного уничтожения прежних надстроек (superstructures) — фаза, заканчивающаяся к 1930 г., — и фазу повторения, позднее берущую верх. Задержка в переходе от декомпозиции к новым конструкциям обуславливается задержкой в революционной ликвидации капитализма».

3. Движение ситуационистов возникло из практик леттристов, во многом наследовавших техникам дадаизма. В качестве принципа практической антикультурной деятельности леттристов Изидор Изу, до 1952 являвшийся декламатором идей группы, утверждал разложение старых социокультурных реалий на составляющие для их последующего спорадического составления в новые комбинации (ср. дадаистские техники коллажирования). Леттристский методический буквализм экспериментально применялся в живописи, кинематографе (в частности, в фильмах Дебора (см. Hurrlements enfaveurde Sade)), поэзии, различных формах антисоциального поведения.

Наиболее известная из акций леттристов имела место на воскресной пасхальной службе в парижском соборе Нотр-Дам 9 апреля 1950 г. Один из участников акции, Мишель Мурре, переодевшись в рясу доминиканца, пробрался к амвону и, улучив паузу в течении службы, обратился к молящимся с прозрачным сообщением:

«Сегодня, в святое пасхальное воскресенье,

здесь, под сводами собора Нотр-Дам-де-Пари,

я обвиняю всемирную католическую церковь

в смертном грехе злоупотребления нашими жизненными силами

во имя неба, которое пусто,

обвиняю церковь в жульничестве,

я обвиняю католическую церковь,

заразившую мир своей кладбищенской моралью,

раковую опухоль павшего Запада.

Воистину, говорю я вам: Бог умер!»

— На этом месте разъяренные органисты стащили Мурре с возвышения, а забывшие о любви к ближнему прихожане обратились в стаю охоты, алкающую суда Линча над ним и над вступившими в потасовку его тремя соратниками. Лишь вмешательство полиции не позволило шоу свершиться до конца. Агенты «смерти бога» были арестованы, Мурре отправлен в психиатрическую клинику, в которой позднее претерпел обращение в христианство.

Расколу в среде леттристов послужило поводом подозрение в выдаче Изидором Изу, имевшим виды на карьеру в Голливуде, планов античаплиновской акции леттристов полиции. Созданный в результате раскола «Леттристский Интернационал» (ЛИ) делал акцент на отказе от возможностей получения коммерческих дивидендов от антисоциальной деятельности движения, на отказе от любых форм социального отчуждения, в том числе и отчуждения свободной речи в идеологизирующую систему языка.

Радикальная наивность была стилем их публикаций. Один из текстов журнала «Потлач»: «Всё, что хочет сохранить существующие обстоятельства дел, работает на полицию. Ибо мы знаем: все имеющиеся идеи и установки — неудовлетворительны. Современное общество состоит из леттристов и шпиков, отвратительнейший из которых — Андре Бретон. Нет нигилистов — есть лишь бессильные. Практически все для нас запрещено. Совращение малолетних [в то время — лиц до 21 года; притом, что большинство из самих леттристов не достигало этого возраста] и удовольствие курения гашиша преследуются, как, впрочем, и все наши обычные способы борьбы со скукой. Многие из наших товарищей брошены в тюрьмы по обвинению в кражах со взломом. Мы заявляем протест против штрафов, налагаемых на тех, кто сознательно решил не отчуждать себя в работе. Обсуждать здесь нечего. Дела людей должны иметь своим основанием если не террор, то страсть.» «Все средства годятся для того, чтобы забыться: самоубийство, тяжелые увечья, наркотики, алкоголизм, безумие… Живыми нам отсюда не выбраться, но так всегда» (Дебор, «Потлач» № 2).

Радикальный потлач, «праздник, не имеющий конца», вот критерий и образец грядущей революции[6]. Торг и опосредование здесь неуместны, дарение должно быть бесконечно. Но дарение физически не может быть бесконечно. Смена парадигмы ограниченного физической конечностью агента потлача парадигмой семиотического потлача-ииспровержения сопровождается трансформацией ЛИ в СИ.

4. Создание СИ было инициировано Ги Дебором при поддержке датского художника Асгера Йорна[7] в 1957 г. По всей Западной Европе, а кроме этого в США и Алжире, были созданы небольшие ситуационистские группы, общее количество членов которых за все время не превышало и 70 человек. Программа движения была во многом преемственной к программе ЛИ (derive, detournement, психогеография, конструирование ситуаций). В 1962 г. Паоло Маринотти, меценат и коллекционер современного искусства, предложил СИ финансовое обеспечение для создания на небольшом средиземноморском острове экспериментального ситуационистского города, построенного по психогеографическим принципам, где были бы различные эмоциональные кварталы, в том числе и квартал страха. Последовал отказ: ситуационисты (Дебор) желали не воплотить идеал Утопии, но подвергнуть этот идеал доскональной критике; кроме того, возможности позднейших коммерческих злоупотреблений этим проектом для них были слишком очевидны.

Следуя своим принципам — последовательный изоляционизм, противопоставление буржуазной спектакулярности свободной игры индивидуального конструирования ситуаций[8], - до 1966 г. ситуационисты ограничивали свою социальную активность изданием журнала, открытого для коммуникации с внешним миром лишь презрительной прорезью почтового ящика, на страницах которого вырабатывались перспективы нового «сюр-революционного» искусства. История сама открылась для ситуационистского вмешательства в обращении группы студентов, неофитов ситуационистского дискурса, волею обстоятельств оказавшихся на ответственных постах студенческого комитета университета Страсбурга: «Мы получили немного власти и хотим с ней разделаться… устроить большую бучу — но как?» «Поступайте, как знаете, — гласил ответ из ситуационистского штаба. — Революционная организация не в праве забывать о том, что ее цель состоит не в приведении масс к послушанию профессиональным вождям, но в пробуждении их самостоятельности». Помимо пары практических советов, студентам была предложена к изданию брошюра ситуациониста Мустафы Хайати «О нищете студенческой жизни, рассматриваемой в ее экономических, политических, психологических, сексуальных и особенно интеллектуальных аспектах, с предложением некоторых мер для ее устранения»[9], незамедлительно выпущенная ими во злоупотребление своим положением на общественные деньги тиражом 10.000 экз., осужденная французскими судебными инстанциями как «грязная» и антиобщественная и вскоре переведенная практически на все европейские языки.

Несколько позднее сам Хайати обозначит страсбургские события как небольшой эксперимент, скромную пробу сил в практической деятельности, направленной на интенсификацию кризисных тенденций в современном обществе как таковом. И за «репетицией 1966-го» следует «революция 1968-го», когда группа последователей ситуационистов (les enrages — «бешеные») сначала в пригороде Парижа Нантерре, а затем во всем мегаполисе инициируют студенческие волнения, поставившие буржуазную Францию на грань тотального кризиса и едва не принудившее ее правительство к бегству.[10] Два месяца карнавала улиц, освобожденного воображения, триумфирующей декларативности, в частности, выразившейся в телеграмме, посланной в Политбюро ЦК КПСС оккупационным комитетом Сорбонны: «Трепещите бюрократы! Скоро международная власть рабочих Советов выметет вас из-за столов! Человечество обретет счастье лишь тогда, когда последний бюрократ будет повешен на кишках последнего капиталиста! Да здравствует борьба кронштадтских матросов и махновщины против Троцкого и Ленина! Да здравствует восстание Советов Будапешта 1956 года! Долой государство! Да здравствует революционный марксизм! Оккупационный комитет автономной народной Сорбонны.»

Участники СИ делали все, чтобы придать бунту «мая 1968-го» наиболее радикальные формы, продолжая организацию массовой борьбы с обществом «мертвого времени» до тех пор, пока радикальность можно было поддерживать в движении масс.

5. Ситуационистский проект декларировался его приверженцами как универсальная жизненная установка (искусство жизни, неотчуждаемой опосредования ми политики, искусства экономических и пр. отношений), позволяющая сохранять сингулярность при адекватном реагировании на вызовы общества развитого капитализма. Новизна его, в соответствии с самими принципами движения, никогда не заявлялась: «Наши представления о том, как функционирует мир и почему он должен быть изменен, общи всем — как смутные интуиции, каковые никто никак не возьмется перевести в идеи, потому-то мы и беремся за этот перевод».

Продемонстрировать то, что не лежит на поверхности, структурировать в качестве враждебной для «жизни без пределов» стихии ту порочную спектакулярную организованность мира, препятствующую освобождению желания, — и является задачей для Общества спектакля Дебора.

«Спектакль есть капитал на той стадии накопления, когда он становится образом» (ОС, тезис 34). «Спектакль — это не совокупность образов, но социальные отношения между людьми, опосредованные образами» (ОС, тезис 4). Спектакль как контрреволюционная сила действует через партициализацию (дефрагментацию) тотальности протеста и подменяющий реальность симуляцией коифузионизм последующих фальш-синтезов (рекуперацию). Фетишизируя свободное время, капитализм эпохи спектакля отчуждает в предмет торга и фальсификации само желание человека. Фантазия уничтожается, свобода перелицовывается в дурную бесконечность потребления, будучи пойманным в ловушку каковой человек становится рабом скуки как современной формы социального контроля. (ОС, тезис 30). Стратегическая цель функционирования спектакля — продуцирование у его жертв забвения их собственного порабощения; радикальное средство поддержания этого забвения в случаях возникновения особо интенсивных форм протеста — фальсификация самого импульса протеста: «Господствующая идеология низводит до уровня банальности [направленные против нее] субверсивные изобретения и затем, стерилизовав их, распространяет их [уже как товар] в избытке.» (Дебор, Конструирование ситуаций)

Противопоставляются тотальности спектакля игровые стратегии обесценивания, направленные на сингуляризацию всех событий, вещей и состояний, — ведь уникальное не имеет иены, и негации, растворяющей субстанциальность предметов торга в динамичности восприятия, ежесекундно разрушающей и вновь созидающей тождества мира, — какой смысл покупать то, обладать чем ты не сможешь? Адамическое производство желаний как способ существования-в-скольжении, конечно же, тоже будет фальсифицироваться обществом спектакля и рекуперироваться в авангардных товарных образцах; так что, чтобы избежать этого, следует удерживать жест сингуляризации в сингулярности или суметь вывести его в тотальность.

6. Спектакль как некая гомеостатическая среда социальных опосредовании в то же самое время, как он подвергается революционно-артистическому ситуационистскому разоблачению, и даже ранее, становится, под именем «миф», темой семиологического разбора Ролана Барта (Мифологии. II. Миф сегодня. 1957)[11]. Миф для этого арьергард-авангардиста есть не что иное, как «удаление реальности» (270); синоним «буржуазной Нормы» (54); порабощения смысла формой; триумфом отчуждающего понятия, торжеством зрелищности над знаковостью, — среда всегда оказывающегося за спиной и оставляющего за собой последнее слово опосредования, противопоставить коему (естественно — конечным образом) можно лишь контр-мифотворческую, демистифицирующую практику критической сослагательности, регрессивной семиотизации и букванизации, возведения письма в степень «нуль», освобождения означающего.

Отменяя то, что было, миф создает историю, в котором время прямого действия оказывается прошлым: реальное изъято из обращения, воображаемое кастрировано, символическое аппроприировано. Дефрагментирующе-рекупирирующий функционализм спектакля раскладывается в риторических фигурах буржуазно-мифологизирующей псевдо-физикализации (ее. 278 слл.) <…>

Литература:

1. Arvon, Henry. Le gauchisme. PUF 1974.

2. Marshall, Peter. Demanding the Impossible. A History of Anarchism. L. 1992.

3. Барт, Ролан. Мифологии. M. 1996.

4. Художественный журнал. № 24. М. 1999.

5. Ohrt, Roberto. Phantom Avantgarde. Hamburg 1990.

6. Greil, Marcus. Lipstick Traces. Hamburg 1992.

7. Interview von D. Diedrichsen mit R. Ohrt. In: Texte zur Kunst I. Koln 1990. S. 127–137.