VIII

VIII

«Россия – глава мира возникающего; Франция – представительница мира отходящего», – сказал Н.Я. Данилевский; сказал верно, просто и прекрасно.

«Россия – глава мира возникающего»; «Россия не просто европейское государство; она целый особый мир...» Да, – это все так, и только не понимающий истории человек может не согласиться с этим.

Но весь вопрос в том, чт? несет в тайных недрах своих для вселенной этот, правда еще загадочный и для нас самих и для иноземцев колосс, которого ноги перестали на Западе считать глиняными именно с тех пор, как они, вследствие эгалитарных реформ по западным образцам, немного ослабели и размякли? Что он несет в своих недрах – этот доселе только эклектический колосс, почти лишенный собственного стиля? Готовит ли он миру действительно своеобразную культуру? Культуру положительную, созидающую, в высшей степени новоединую и новосложную, простирающуюся от Великого океана до Средиземного моря и до западных окраин Азии, до этих ничтожных тогда окраин Азии, которые зовутся теперь так торжественно материком Европы; ибо все тот же Н.Я. Данилевский доказал (неопровержимо по-моему), что, географически говоря, Европы такой особой нет – а вся эта Европа есть лишь не что иное, как Атлантический берег великого Азиатского материка; великий же смысл слова «Европа» есть смысл исторический, т. е. место развития или поприще особой, последней по очереди культуры, сменившей древние, предыдущие, – культуры романо-германской.

Представим ли мы, загадочные славяно-туранцы, удивленному миру культурное здание, еще небывалое по своей обширности, по роскошной пестроте своей и по сложной гармонии государственных линий, или мы восторжествуем над всеми, только для того, чтобы всех смешать и всех скорей погубить в общей равноправной свободе и в общем неосуществимом идеале всеобщего благоденствия, – это покажет время, уже не так далекое от нас...

Я повторю в заключение, быть может, уже и в сотый раз: благоприятное для нас разрешение Восточного вопроса, или, еще проще и яснее, – завладение проливами (в какой бы то ни было форме) тотчас же повлечет за собой у нас такого рода умственные изменения, которые скоро покажут, куда мы идем – к начатию ли новой эры созидания на несколько веков или к либеральному всеразрушению?

Признаки благие, обещающие созидание, есть как будто у нас и теперь еще прежде подобного торжества; но они слабы, неясны, еще нерешительны, и я здесь не буду говорить о них.

Скажу только об одном чрезвычайно важном признаке, как бы роковом и мистическом (совмещающем внутреннюю идею со внешним символом ее). Вот он: мы не присоединили Царьграда в 1878 году; мы даже не вошли в него. И это прекрасно, что нас туда не допустили враги ли наши, наши ли собственные соображения, – все равно. Ибо тогда мы вступили бы в Царьград этот (во французском кепи) с общеевропейской эгалитарностью в сердце и уме; а теперь мы вступим в него (именно в той шапке-мурмолке, над которой так глупо смеялись наши западники); в сердце же и уме – с кровавой памятью об ужасном дне 1 марта, когда на улицах нашей европейской столицы либерализм анархический умертвил так безжалостно самого могущественного в мире и поэтому самому самого искреннего представителя либерализма государственного.

Среди столицы, построенной Петром, нашим домашним европейским завоевателем, совершилось это преступление... И свершители его, слепые орудия, быть может, не по их пути ведущей нас судьбы, получили сами достойную мзду...

И не есть ли эта великая катастрофа явный признак, что близится конец России собственно петровской и петербургской?!.. Другими словами, что на началах исключительно европейских нам, русским, нельзя уже жить?!..

Неужели и это не ясно и это не поразительно?.. О бедные, бедные соотчичи мои – европейцы... Как бы можно было презирать вас, если бы позволяло сердце забыть, что и вы носите русские имена и что и вы, даже и вы, защитники равенства и свободы, исправимы при помощи Божией!..

Да, заметьте, заметьте это: не только либерализм, но и кепи; не только реакция, но и шапка-мурмолка...

Не смейтесь этому... не восклицайте: «Ах! кепи и баранья шапка рядом с великими вопросами и трагическими событиями... Ах! от великого до смешного всего один шаг!..»

Не смейтесь этому; или смейтесь от радости, что я высказал то, что вы сами, быть может, думали... Если так, то смеяться вы можете...

Но если вы засмеетесь зло или презрительно, то вспомните французскую поговорку: Rira bien qui rira le dernier...[31]

Шапка-мурмолка, кепи и тому подобные вещи гораздо важнее, чем вы думаете; внешние формы быта, одежды, обряды, обычаи, моды, – все эти разности и оттенки общественной эстетики живой, не той, т. е. эстетики отражения или кладбища, которой вы привыкли поклоняться, часто ничего не смысля, в музеях и на выставках, – все эти внешние формы, говорю я, вовсе не причуда, не вздор, не чисто «внешние вещи», как говорят глупцы; нет, они суть неизбежные последствия, органически вытекающие из перемен в нашем внутреннем мире; это неизбежные пластические символы идеалов, внутри нас созревших или готовых созреть...

Конец петровской Руси близок... И слава Богу. Ей надо воздвигнуть рукотворный памятник и еще скорее отойти от него, отрясая романо-германский прах с наших азиатских подошв! Надо, чтобы памятник «нерукотворный» в сердцах наших, т. е. идеалы петербургского периода, поскорее в нас вымерли. Sapienti sat![32]