3. Религия и мораль. О нацизме и большевизме

3. Религия и мораль. О нацизме и большевизме

Допустим, что мужество без религии возможно, но возможна ли без религии мораль? Ведь один из главных аргументов сторонников религий заключается в том, что религия является источником и основанием морали в обществе. Религия создала традиционную мораль, хранит традиции и обычаи. Умаление роли религии в общественной жизни будто бы влечет за собой нравственную деградацию. Религиозные учения — это единственная причина для соблюдения нравственных норм. Некоторые верующие, в числе которых был Бенедикт XVI, утверждают, что тоталитарные режимы XX века, нацистская Германия и сталинский СССР отличались своей жестокостью потому, что были атеистическими, следовательно, атеизм несет ответственность за преступления этих государств. Верующие люди, таким образом, стремятся занять в вопросах морали позицию арбитров, но отказывают атеистам в способности к этическому поведению.

Главным вопросом в разговоре о морали является ее происхождение, природа и динамика. Во-первых, из описанного выше аналитического метода исследования оценочных суждений следует, что дискуссия об этических интересах является не дискуссией о фактах, а разногласием об интересах и не может быть рационально разрешена. Строго логически, утверждение о том, что убийство — это плохо, не является ни истиной, ни ложью. Во-вторых, этические нормы являются частным случаем человеческих традиций, исследованием которых занимается антропология. Сравнительная антропология, исследование множества культур и обычаев, показывает поразительные различия между человеческими культурами, в том числе в вопросах морали. К примеру, многое в иудейском Священном Писании, на которое опирается и христианство, по современным меркам выглядит преступным, как описанное в Книге Иисуса Навина покорение Ханаана, или шокирующим, как история с пророком Елисеем, детьми и медведицами в 4-й Книге Царств. В-третьих, корни человеческих этических привычек могут быть связаны с поведением животных, поэтому вопрос происхождения морали также касается этологии. Вопрос о том, почему некоторым видам животных вообще свойственно коллективное поведение (волки и одичавшие собаки охотятся стаями с жесткой иерархией, а кошки охотятся поодиночке), относится к компетенции эволюционной биологии и нейробиологии.

Из перечисленного можно сделать вывод, что человеческие этические утверждения нельзя обосновать логически на основании утверждений о фактах, и вообще такие утверждения играют другую, суггестивную и экспрессивную роль. Человеческие этические чувства имеют биологическое происхождение, как и вообще коллективная природа поведения человеческого вида, а человеческие моральные традиции на протяжении истории значительно менялись (столкновение с чужой культурой может вызвать «культурный шок»). Религии, таким образом, не могут претендовать на истинность своих этических учений, если таковые вообще есть в составе этих религиозных традиций (христианство фундаменталистов или современный радикальный ислам с позиции цивилизованного демократического общества аморальны). Религии также не являются источником морали, поскольку, во-первых, способности к общественному поведению, взаимные чувства, врожденные ограничения внутривидовой агрессии (довольно сильные у хорошо «вооруженных» видов хищников, вроде тигров или ядовитых змей, и слабые у видов вроде голубей или приматов) и даже примитивные обычаи в форме передающихся через поколения навыков (у дельфинов и шимпанзе) встречаются и в мире животных. А во-вторых, наиболее общие формы обычного права (деление людей на «своих» и «чужих», деление территории племени на «мужскую» и «женскую», обряды инициации) встречаются у всех известных человеческих популяций и потому не могут быть связаны ни с одной религией.

Вопросы, заслуживающие более подробного рассмотрения, заключаются в том, каковы этические стороны религиозных учений, играет ли религия какую-то особенную роль в становлении общественной морали, какова документальная история существования религиозных традиций в сравнении с их учениями и можно ли сказать, что атеизм в самом деле подталкивает общество к моральной деградации.

Связь религий с моралью не всегда очевидна. Иудаизм включает в себя знаменитейший сюжет о встрече Моисея с богом на горе Синай, но все дело в том, что десять заповедей Моисея представляют собой обычное право иудейского народа, причем первые четыре заповеди имеют исключительно культовую, а не моральную природу. В заповедях Моисея нет ничего принципиально нового в сравнении с обычным правом и традициями других культур. Заповеди блаженств из Нагорной проповеди Христа вообще не являются поведенческими требованиями и представляют собой скорее манифест образа жизни («Блаженны ищущие…»). Если иудаизм представляет собой обычаи отдельного народа, то христианство имеет своей целью не поддержание общественной морали или традиций, а достижение индивидуального метафизического восхождения (мысль о котором чужда иудаизму). Ислам значительно более конкретен и прагматичен, но он и мыслился изначально пророком Мухаммедом как имеющий политические цели. В Коране, как известно, описывается порядок обложения данью (джизьей) покоренных немусульманских авраамических народов (христианских и иудейских). Буддийский восьмеричный путь и четыре благородные истины направлены на то, чтобы преодолеть все, что связывает сознание с иллюзорным бытием. Как и христианство, буддизм в первую очередь — традиция индивидуального метафизического восхождения, но в нем чувства справедливости, милосердия и возмездия — лишь источники страданий.

Очевидно, что и цели, и этические представления религий различны, впрочем, как и сами религии в целом. Цель христианства кощунственна для иудеев, а буддистское стремление к «растворению» индивидуальности противоположно христианскому стремлению к преувеличению этой индивидуальности. Что еще более важно, есть фундаментальная разница между архаичными иудейскими или средневековыми мусульманскими обычаями и моральными нормами и законами современного общества. Моральные нормы современной западноевропейской цивилизации принадлежат Новому времени и эпохе Просвещения, и их ядром является мысль о естественных правах, присущих человеку по природе и неотчуждаемых. Современное международное право установилось после Второй мировой войны, его моральным ядром является юридическое понятие прав человека. И если главной моральной ценностью современного светского общества являются права человека, то главными моральными ценностями религий являются обычай, культ и идея о метафизическом восхождении, то есть вещи для светского, неверующего человека по определению чуждые, бессмысленные, не имеющие никакой ценности. Это различие определяет фундаментальный конфликт между религиями и современным обществом: светское общество, защищающее права человека, не может поступиться своими принципами ради религиозных чувств, священных предметов и эзотерических целей, а для верующего человека законодательство и философские идеалы Просвещения безразличны в сравнении с целями и ценностями его веры.

Атеизм в наиболее общем смысле не только не подразумевает поддержки европейских представлений о правах человека, но вообще не влечет за собой никаких этических убеждений. Важнее то, что само существование светского общества, законодательства и этики говорит, что религия не является обязательным условием соблюдения норм морали. Впрочем, архаичный обычай или римское частное право тоже доказывают возможность существования моральных чувств и норм безотносительно религии. Атеист может быть ближе к современной морали, чем верующий человек, поскольку между атеизмом и представлением о правах человека нет конфликта (хотя нет и логического следствия). С точки зрения атеистов, для морального поведения или какого-либо поведения вообще нет ни малейшей необходимости в метафизическом обосновании, достаточно простых чувств и потребностей, например потребностей во взаимопомощи и сочувствии. В то же время мысль о том, что верующие соблюдают какие-либо моральные правила лишь потому, что ожидают метафизического посмертного воздаяния, пугает: человек, ведущий себя морально лишь из страха и неспособный к эмпатии, является социопатом.

Верующие часто связывают атеизм и разрушительные диктатуры XX века — национал-социалистическую и большевистскую. Например, глава христиан-католиков Йозеф Ратцингер, известный как папа римский Бенедикт XVI, обвинил атеистов в холокосте и других преступлениях немецкого национал-социализма 30–40-х годов XX века. Это вызвало возмущение известнейшего и выдающегося пропонента атеизма и естественных наук Ричарда Докинза, который еще в своем известном сочинении «Бог как иллюзия» подчеркивал широко известный исторический факт того, что в нацистской Германии атеистов преследовали, а Адольф Гитлер прямо называл себя католиком.

Разумеется, невозможно установить, был ли Гитлер искренен или же лишь поддерживал отношения с католиками и протестантами по прагматическим политическим мотивам (если первое вообще исключает второе), и каковы на самом деле были его довольно сложные и несколько запутанные взгляды. Если кто-то возьмется спекулятивно утверждать, что Гитлер был неискренен и видел в религии лишь инструмент, то в ответ в точности в том же можно голословно упрекнуть даже папу римского. Важнее то, что существуют подробно изученные исторические свидетельства сотрудничества представителей католического христианства и немецкого протестантизма с НСДАП, выступлений Гитлера в защиту христианства в Германии, как в 1928 году и в рамках выборной кампании 1933 года, так и в 1941 году, уже после начала Второй мировой войны. Широко известно также, что нацистская Германия и Ватикан заключили конкордат 20 июня 1933 года, хотя Ватикан в последующие годы и подвергал Германию критике за нарушения условий этого конкордата, в частности в энциклике папы Пия XI от 14 марта 1937 года. В то же время известны и высказывания Гитлера о борьбе с противниками христианства и в особенности об искоренении атеизма (в берлинской речи от 24 октября 1933 года). Короче говоря, можно уверенно сказать, что Адольф Гитлер стремился заручиться политической поддержкой немцев-христиан и Ватикана, а атеизм для него был связан с ненавистным коммунизмом.

Что касается большевизма в России после 1917 года, Владимир Ульянов и большевистские революционеры действительно прямо высказывались против религии и в пользу марксистских материалистических взглядов. Декрет Совета народных комиссаров РСФСР от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» положил начало традиции разделения религии и государственной жизни в России, а 30-е годы XX века стали временем активнейшей антирелигиозной пропаганды и уничтожения христианских храмов, в числе которых был уничтожен и храм Христа Спасителя в Москве. Большевики видели в Церкви контрреволюционную силу. Таким образом, если Адольф Гитлер искал в религии чисто политическую опору для своей власти, то и Владимир Ленин боролся с христианством по исключительно политическим причинам. Это становится особенно очевидным, если вспомнить, как Иосиф Сталин обратился к религиозным чувствам народа СССР в момент военного кризиса 1941 года, когда РККА была отброшена вермахтом до Москвы. То есть советский режим действовал по отношению к религии прагматически, а политика преследований была неразрывно связана с политикой контроля: достаточно сказать о том, что институт патриаршества впервые со времен Петра I был восстановлен в России после Октябрьской революции, когда патриархом был избран Тихон. Окончательно контроль советской власти над Русской православной церковью утвердился при следующем патриархе, Сергии, чье имя породило довольно конфликтный термин «сергианство», подразумевающий моральную сделку со Сталиным.

Что могут означать все эти исторические данные для атеизма? Как уже говорилось, атеизм не влечет за собой никакие политические убеждения. Даже если бы немецкий национал-социализм был противопоставлен религии, это не позволило бы утверждать, что атеисты несут ответственность за деяния нацистов просто в силу того, что атеизм является лишь убеждением о бессмысленности религиозной метафизики и не объединяет людей ни в чем другом, в том числе и в политических пристрастиях. Именно по этой причине национал-социалисты и не видели в атеизме политический инструмент, в отличие от христианской религии. То же верно и в отношении большевизма в России: большевики не просто критиковали религию как собрание метафизических заблуждений, но активно боролись с конкретной церковью, в которой видели политического противника. Как только это стало необходимым, открытая борьба сменилась опосредованным политическим контролем. Можно сказать, что атеизм в чистом виде является плохим инструментом тоталитарной политической манипуляции. Атеизм неудобен тем политикам, которые стремятся манипулировать широкой публикой просто потому, что не содержит средств категорического убеждения. Любой диктатор скорее будет искать опору в радикальных и выразительных идеалах, чем в принципах критической рациональности.

Интересным и крайне важным является то, что большевистская антирелигиозная риторика была связана не с преимуществами научного метода, а с метафизически и оценочно нагруженным марксизмом, хотя большевики и понимали марксизм как нечто, имеющее отношение к научному знанию. Но все дело в том, что марксизм не имеет никакого отношения к естественным наукам. Во-первых, само представление Маркса о диалектике заимствовано у Гегеля в его «Феноменологии духа» и восходит к запутанным метафизическим рассуждениям Шеллинга и Фихте о пределах субъекта, «Я». Причудливое умозрительное взаимодействие тезиса, антитезиса и синтеза не имеет никакого отношения ни к естественным процессам вроде эволюции, ни к историческим событиям, ни к научному методу, как это подробно доказывал Карл Поппер в работах «Что такое диалектика?» и «Нищета историцизма». Во-вторых, марксистская теория истории является всего лишь одним из философских учений о социальном детерминизме, каких в XIX веке было множество. По этой причине Маркс не выделяется в своих суждениях на фоне таких авторов, как Монтескье, Дюркгейм, Конт или Гобино, как об этом писал Питирим Сорокин в работе «О так называемых факторах социальной эволюции». «Капитал» Маркса не менее умозрителен и спекулятивен, чем сочинение «О духе законов» Монтескье. Все подобные учения были связаны с умозрительными поисками наиболее общих факторов, определяющих абстрактное существование общества. При этом внимание уделялось абстракциям, вроде «соотношения производительных сил и производственных отношений», но никогда — собственно эмпирическому поведению людей, которое всегда и имеется в виду, когда речь заходит о политике или экономических отношениях.

На основании сказанного выше можно сделать однозначный вывод: антирелигиозный пафос Маркса и, соответственно, российских большевиков под предводительством В.И. Ульянова, с одной стороны, и являющийся следствием антиметафизической программы аналитической философии и прогресса естественных наук современный атеизм имеют совершенно разные основания, логику и происхождение. Марксизм категоричен, бескомпромиссен, оценочно нагружен и очень далек от принципов критической рациональности, лежащих в основании научного метода. То есть по своим принципам похож на религию. Некоторые верующие иногда отождествляют марксизм и теорию эволюции Чарльза Дарвина, но это либо заблуждение, либо намеренная ложь. Ни исследование Дарвина, ни современная эволюционная биология не имеют ровным счетом никакого отношения к чисто философским взглядам Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Что же касается религиозного характера большевистского мифа, достаточно лишь вспомнить, что главный культовый персонаж большевиков до сих пор лежит в форме мумии в своей почетной пирамиде (или это погребальный курган конунга?) на Красной площади Москвы.

Нескольких слов заслуживает и современный политический режим, который активно использует православную Церковь в качестве политического инструмента. Желая не допустить гражданского протеста, президент и его окружение разорвали со средним классом негласный общественный договор эпохи высоких цен на нефть. Теперь правящим режимом на полную мощность включены все мыслимые механизмы пропаганды, причем одновременно. Миф нынешнего режима во многом напоминает советский или российский имперский мифы, но доведен до абсурда и еще более внутренне противоречив. Суть мифа заключается в исторической и культурной исключительности России, окруженной коварными, невежественными и бездуховными врагами вроде американцев-«пиндосов», распространяющими порочную и развращающую мысль о правах человека и свободе совести. Внутренние враги не менее коварны и омерзительны, это подлые «либерасты», повинные в «лихих девяностых» и при этом еще нагло требующие соблюдения своих прав; безбожные умники и городские бездельники «хипстеры»; протестующие против этнической преступности «националисты-фашисты»; создающие профсоюзы «радикалы-террористы»; а также совершенно классические «жиды» и «педики» (где-то в преисподней Йозеф Геббельс утирает скупую слезу умиления). Сюжет об осажденной крепости, как его называл Борхес, главный фетиш любого несправедливого правителя. Этот миф кажется вдвойне парадоксальным, если учесть, что правящая элита хранит свои капиталы и воспитывает своих детей как раз на враждебном Западе, а под Ульяновском размещена база НАТО. Выходит, что режим, погрязший в роскоши, желающий жить по высшему классу, превращать ресурсы страны в собственные богатства и владеть имуществом в Лондоне, одновременно включает большевистскую, нацистскую, имперскую и теократическую пропаганду сразу. Вот чего хочет президент и его окружение: жить, как Ротшильды, но править, как Махмуд Ахмадинежад и Ким Чен Ир. А Русская православная церковь играет в этой незамысловатой схеме не последнюю роль, причем стремлению патриарха Кирилла к власти и богатству позавидовали бы Папы Римские эпохи Возрождения. Любому, кто знаком с историей, нетрудно догадаться, чем все может закончиться.

В заключение остается лишь отметить, что отождествление верующими диктатур и атеизма представляется случаем двойных стандартов. К примеру, то, что заключенные-рецидивисты так называемой «отрицательной направленности» используют православную христианскую символику в своих татуировках, не наводит никого на мысли о связи религии и организованной преступности. Вообще, когда преступники, например такие одиозные, как серийные убийцы, оказываются верующими, никто не обвиняет верующих вообще в причастности к серийным убийствам.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.