1. Учит ли нас чему-нибудь история философии?

1. Учит ли нас чему-нибудь история философии?

Разговор о логике научного исследования или о религиозном догматизме не представляет особой сложности. Есть очевидная проблема метафизики, которая всегда казалась мне ядром любого разговора о религии, и есть подсказанное историей философии решение этой проблемы. Все довольно просто, верно? Но в ходе размышления над проектом книги и обсуждения его с издателями я пришел к выводу о том, что необходимо посвятить часть книги тому, чем, собственно, является «жизнь без бога». Или, точнее, жизнь без общих и категоричных метафизических убеждений.

Сперва мне казалось, что из ответов на вопросы логики и эпистемологии нельзя получить никаких оценочных выводов о человеческой жизни и обладающие одинаковым знанием люди могут жить по-разному. Обычно считается, что религия связана с какими-то особыми ценностными убеждениями, но на самом деле ценности обычного человека не имеют никакого отношения к религии. Обыватели, называющие себя христианами, но слабо понимающие, что это означает, будут жить совершенно обычной жизнью с религией или без нее. Они будут работать, растить детей и соблюдать законы. Мода на православное христианство сразу же после политических изменений сменится на что-то эзотерическое и ориентальное, как это было в последнем десятилетии XX века, после падения СССР.

В подавляющем большинстве случаев религия или ее отсутствие никак не сказываются на образе жизни человека. Даже люди, которые приезжают в Вифлеем и Иерусалим, чтобы посетить достопримечательности христианской традиции, будут без рассуждений соблюдать советы гида, покупать современные иконы и украшения в магазинчике от московской патриархии и послушно соблюдать ритуалы, о которых они услышали пять минут назад. Жителям провинциальных городов незамысловатая религиозность, которая в их воображении не отделяется от национальной принадлежности, не помешает злоупотреблять алкоголем и вести себя подобно варварам эпохи заката Рима.

От людей, которые не имеют дела с религией, также не стоит ожидать какого-то экзальтированного поведения, ведь о том, что религия вообще не имеет никакого отношения к обычной морали общества, говорил еще Гольбах. Неверующие люди не будут вести себя как злые гении или эрзац-ницшеанцы (Фридрих Ницше ни при чем). По правде сказать, я не смогу с ходу разделить моих знакомых на верующих и неверующих, потому что подобная особенность отвлеченных убеждений никак не сказывается на их характерах. Характер — не такая штука, чтобы выработать его отвлеченными фантазиями.

Что касается самоидентификации, современная политическая ситуация и активность средств массовой информации делают свое дело, и многие назовут себя православными, причем даже не обязательно христианами (по приезде в Иерусалим эти люди, к своему стыду, обнаружат, что не читали Евангелия). Верующие и неверующие люди могут различаться в том, какие отвлеченные оценочные убеждения они могут высказать в ответ на общие и многозначительные вопросы, но на подобном интервью их религиозность, скорее всего, и закончится. Есть такие, кто испытывает ностальгию по СССР или желает выкинуть из страны всех иммигрантов: дальше пустых разговоров их «политические убеждения» не пойдут.

Единственная важная особенность поведения «метафизических людей» заключается в суеверии, мнительности и доверчивости. Это означает, что верующие в широком смысле люди могут чаще становиться жертвами мошенничества, в том числе шарлатанства, и, кроме того, легко примут близко к сердцу любую государственную пропаганду или маргинальную идеологию. Те же, кто действительно способен к критическому мышлению и образован, реже будут высказываться категорично. Критическая рациональность и уровень образования все же меняют наше мировосприятие.

Означает ли это, что образованных верующих людей не существует? Конечно, нет! Но многие неофиты из числа молодежи и представители духовенства, которые считают себя знатоками богословия, не столько образованны, сколько эрудированны (как игроки в викторины в сравнении с учеными). На серьезные логические вопросы ответить они не смогут. Молодые неофиты (например, еще вчера употреблявшие галлюциногены в поисках восточной эзотерики — есть и такие) считают себя выдающимися только потому, что смогли прочитать одну-две статьи на ту тему, о которой они раньше не знали вообще. Исихазм? Подумать только! Старшее поколение попросту видит в МП РПЦ новую КПСС и следует, куда ветер дует.

В конечном итоге я видел не так много людей, которые одновременно были сознательно религиозны, знали свою традицию и при этом не вели себя агрессивно, будто напрашиваясь на скандал или драку (чаще — на скандал). С такими людьми можно совершенно спокойно общаться, в том числе и о богословии. Это доказательство, что атеист не испытывает иррациональной ненависти ни к верующим, ни к содержанию веры. Это может показаться странным, но я долгое время не понимал этого. Большую часть своей жизни я не замечал религии и имел о ней довольно поверхностное представление. Религия казалась мне чем-то, что обычно интересно пожилым женщинам. Девяностые годы XX века были временем суеверий и эзотерики, которые могли увлечь разве что подростков и домохозяек. Сперва возрождение православия казалось увлечением отдельных людей, которым приятна атмосфера храмов (запах ладана и воска), но затем появился спрос на русскую религиозную философию. Интеллектуальная мода среди людей, считавших себя интеллигенцией. Некоторые из этих людей были радикалами, но только на словах или в пределах их ограниченных возможностей. Наконец, среди обывателей как будто распространилась городская легенда. Люди стали соблюдать посты и отмечать религиозные праздники, хотя имели о них слабое представление. Начиналась эпоха духовного возрождения России: сотрудники бывшего КГБ в числе духовенства (как говорят) никуда не делись и быстро смекнули, что смогут быть полезны власти. Наиболее ушлые предприниматели, полагаю, видели в религиях бизнес. Чиновники мгновенно вспомнили свой партийный и комсомольский опыт. Русское православие в той форме, какое мы имеем сейчас, устроено как советская идеология с очаровательной примесью коммерции. Правление Путина позволило духовенству проявить свои лучшие душевные качества вроде смирения, всепрощения и нестяжательства, в результате чего патриарх выглядит едва ли не как олигарх, а публичные лица РПЦ ведут себя почти как знаменитые черносотенцы начала XX века (к счастью, по большей части на словах).

У христианства в постсоветской России был репутационный капитал, которого хватило бы на реформацию, но он был небрежно растрачен.

Выходит, большая часть из верующих людей, с которыми я сталкивался за свою жизнь, производила не лучшее впечатление. Поведение таких людей по понятным причинам выглядело фальшивым. Они казались злыми. Поэтому для меня было весьма неожиданно обнаружить, что бывают люди, имеющие сознательные религиозные убеждения и при этом способные сохранять собственное достоинство и не вызывать чувства отторжения. Я должен сказать, что не имею ничего против подобных верующих людей, хотя и не понимаю, что определяет их интересы. Могу предположить, что религиозные представления имеют для них индивидуальное эмоциональное значение, например связаны с ностальгией, но это всего лишь догадки. Для меня важно лишь то, что такие люди как бы облагораживают свою религию, и мне совершенно не о чем спорить с ними. У меня нет никакого желания вступать с ними в полемику ради риторической победы, и мне не хочется обидеть их чувства. На самом деле, безо всякой фальшивой политической корректности. Вот вам тайна человеческого уважения: нельзя заставить уважать себя. В большинстве случаев я не хочу быть терпимым к чужой глупости, даже если такая глупость с чьими-либо метафизическими убеждениями. Нет, не так. В особенности, если такая глупость связана с чьими-то метафизическими убеждениями. Но если человек умен и порядочен, в чем проблема? Мы не можем повлиять на те психологические причины, о которых я говорил. Зачем пытаться? Это все равно что вмешиваться в чужие художественные вкусы.

Однажды мне был задан вопрос: могут ли верующие и неверующие люди сотрудничать? Конечно, хочется ответить мне. Но только вот в чем? Единственное, что мне приходит в голову, — сотрудничество в исторических исследованиях. Любое другое сотрудничество или взаимоотношения не связаны с верой или ее отсутствием, по определению. Конечно, я бы предпочел, чтобы в мире было меньше конфликтов, и конфликты из-за совершенно отвлеченных убеждений — последнее дело. Но нельзя просто взять и изменить человеческую природу.

Итак, что же такое жизнь без бога? Или, может быть, без кармы? Как правило, это просто жизнь без каких-то особых эзотерических увлечений и категоричных оценочных суждений. Эзотерические увлечения, категоричные оценочные суждения и простая метафизическая интоксикация (как это называл Юм) могут быть разрушительны для человека по самым простым причинам. И наоборот, мы можем ожидать от того, кто не соглашается бездумно с общественными мифами, не категоричен и не суеверен, определенной самостоятельности и здравого смысла. Зрелости ума и характера.

Религия в наиболее широком смысле напоминает мне подростковые увлечения. В песне «Все сначала» группы «Воскресение» есть строки:

И мне казалось, что без моих идей

Мир не сможет прожить и дня.

Оказалось, в мире полно людей,

И все умней меня.

Поэтому критическое отношение к метафизике и громким обобщениям кажется мне проявлением человеческой зрелости. Однажды мы осознаем, что не мы первые приходим к тем умозаключениям, которые порой поражают воображение. Общие и категоричные предложения о политике, истории и человеческой природе могут быть эмоционально нагруженными по той же причине, по какой эмоционально нагруженными были обобщения в Диалогах Платона, но в них не больше смысла. Жизнь устроена таким образом, что иногда сложность представляют самые простые вещи, повседневный быт, здоровье, взаимоотношения с ближайшим окружением, одиночество. Что в сравнении с этими вещами значит вся циклопическая метафизика и прочие праздные игры нашего воображения? Масштабы коллективного воображения человечества порождают в умах людей мегаломанию, но какой толк от богатого воображения тем, кто не может навести порядок в своих маленьких жизнях?

Думаю, что детям и подросткам свойственно говорить самые общие фразы о жизни и смерти потому, что у них есть амбиции, но нет ни опыта, ни достижений. Что еще им остается? Мечты, игра воображения и обобщения без практических навыков бесполезны. В конце концов, наша судьба состоит только из конкретных ситуаций, и все заученное нами с детства, включая сюжеты о юношеской инициации в мужчины посредством сложного испытания, о счастливой свадьбе прекрасной девушки и смелого принца, о мудрости стариков и тому подобном, — лишь вымысел, подобный легендам о предках. Человеческая судьба складывается по собственным законам, далеким от законов литературы или повседневных поведенческих мифов. Это простейшая и очевиднейшая мысль почему-то постоянно ускользает от многих и многих, кто непроизвольным образом организует свой опыт в соответствии с поведенческими мифами, а затем винит в своих бедах окружающих.

Перечитывая эти строки, я вдруг понимаю, что критическая позиция по вопросам религии и метафизики связана все-таки с определенными суждениями о жизни. Если мы объединяем в своем уме совокупность разнородных знаний от естественных наук до истории литературы, нам открывается определенная перспектива, представление о человеческой жизни и судьбе. Подлинная способность к критическому мышлению вырабатывает проницательность. Аналогия: когнитивные ценности научного познания, вроде открытости критике или интеллектуальной честности, не служат обоснованию теоретических суждений, но являются необходимыми для обеспечения научной деятельности как успешной практики. Думаю, есть общие практические принципы, которые сопутствовали научному прогрессу. Мы можем быть более открытыми и более снисходительными. Мы можем быть мудрее, ведь к нашему распоряжению информация обо всей истории человечества. Мы знаем, что самые громкие и общие откровения приносили мало пользы, но много бедствий. Вещи, которые изменяли человеческую жизнь к лучшему, вроде антибиотиков или книгопечатания, приходили без лишнего пафоса.

Пожалуй, главное, чему может научить нас история философии: нет такой максимы или обобщения, которые нельзя было бы подвергнуть критике. Нужно уметь сомневаться и проверять утверждения. Нужно извлекать пользу из опыта. Нужно уметь остановиться и оценить свои убеждения и цели. Мы должны уметь различать реальность и миф.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.