Жажда панацеи

Жажда панацеи

Стремление к обобщению, которое свойственно философоведению, связано не только с преданностью логике. Оно объясняется ещё и подсознательной мечтой о панацее. Человеку свойственна мечта об универсальном рецепте спасения от всех бед, какую бы сферу жизни ни взять. Философия не исключение.

Панацею, лекарство от всех болезней, пытались изобрести средневековые алхимики. Кстати, они занимались поисками многих других чудесных вещей: например, мечтали найти философский (стоит обратить внимание на этот эпитет!) камень.

Для физика панацея его науки видится сейчас, наверное, в единой теории поля. У многих политиков в качестве панацеи фигурирует демократия. Что уж говорить про медицину, где панацей не меньше, чем лекарств в фармацевтическом справочнике.

Да нет, конечно больше – ведь любая старушка-соседка порекомендует вам свою заветную панацею, не входящую ни в какие справочники.

Кажется, что и философоведение (не то ангажированное, которое оказалось у идеологии в услужении, а объективное, искренне считающее себя наукой философией) тоже замешано на потаённой вере в свою панацею. На вере в то, что если все философии собрать вместе, как следует проанализировать, простерилизовать от заблуждений и предрассудков, выстроить в единую структуру, где учения будут взаимно дополнять друг друга, то постепенно можно прийти к универсальному философскому описанию всего мироздания, создав нерушимую основу для прочих наук, уточняющих различные детали и аспекты этой единой картины.

Поскольку общим языком наук является логика, то и универсализация должна быть логической. Разумеется, философоведение регистрирует и описывает все философские утверждения, но те из них, которые не проходят через рациональные фильтры, остаются для него скорее эмпирическими явлениями, нежели научно-философскими концепциями. Ведь их алогичность исключает возможность их согласования друг с другом, а значит, противодействует идеалу будущей философской панацеи.

Когда логический аппарат не выдерживает нагрузки, философоведение на ходу меняет правила игры. Для этого всегда можно использовать подходящие философские находки отдельных учений. Так, например, на смену формальной логике в своё время пришла диалектическая.

Понимание при таком подходе вполне может быть заменено эрудицией: ведь дело не в содержании какого-то одного учения, а в той объединённой схеме, которую они должны постепенно составить. Качественный подход постепенно должен уступать место количественному: ведь чем больше учений проанализировано, тем более полной будет результирующая система умозаключений. Оригинальность учения ценна, с этой точки зрения, не передачей опыта от личности к личности, а заполнением нового места в коллекции. Отдельные подробности и нюансы теряют своё значение в общей картине: ведь они важны лишь постольку, поскольку работают на целое…

Но всё-таки мечта о философической панацее – только тайная мечта философоведения. Или, точнее, каждого последовательного философоведа. Если бы он дал этой мечте волю, ему пришлось бы самому стать философом, поставив в центр своей системы одно из учений или создавая нечто новое.

Но философовед не годится в философы. Ведь у истинного, последовательного, не идеологизированного философоведения фирменным стилем является беспристрастность.