I. Современный духовный кризис и роль психоанализа

I. Современный духовный кризис и роль психоанализа

Чтобы подойти к теме обсуждения, нам необходимо рассмотреть духовный кризис, переживаемый человеком Запада в нашу решающую историческую эпоху, а также функции психоанализа в условиях этого кризиса.

В то время как подавляющая часть живущих на Западе не ощущает кризиса западной культуры (наверное, большинство людей никогда, даже в радикально критической ситуации, не отдавали себе отчет в кризисе), по крайней мере среди небольшого числа критически мыслящих наблюдателей существует согласие относительно наличия и природы этого кризиса. Его описывали как malaise, emui, mat du slide, как омертвление жизни, автоматизацию человека, его отчуждение от себя самого, от другого человека и от природы[31]. Человек следовал рационализму вплоть до того пункта, где рационализм обернулся сущей иррациональностью. Со времен Декарта человек все более отрывал свою мысль от чувств; только мысль считалась разумной, аффекты же по самой своей природе иррациональны. Личность, Я, превратилась в изолированный интеллект, который составляет сущность человека и должен контролировать Я, подобно тому как он должен контролировать природу. Контроль интеллекта над природой и производство все большего числа вещей становятся основополагающими целями жизни. В этом процессе человек превратил себя в вещь, собственность приобрела большее значение, чем жизнь, «иметь» возобладало над «быть». На заре западной культуры — как в греческой, так и в еврейской традиции — целью жизни считалось совершенствование человека; современный человек занят усовершенствованием вещей, познанием того, как их сделать. Западный человек находится в состоянии шизоидной неспособности переживать аффекты, а потому он пребывает в тревоге, депрессии, отчаянии. Он все еще произносит клятвы — служить счастью, индивидуализму, инициативе, — но в действительности он лишен всякой цели. Спросите у него, зачем он живет, какова цель всех его устремлений, и он изумится. Один может сказать, что живет для семьи, для других, второй — для того, «чтобы получать от жизни удовольствие», третий — «чтобы делать деньги». Но в действительности никто не знает, зачем живет; и нет у них иной цели, кроме желания избежать опасности и одиночества.

Конечно, церковные общины сейчас многочисленнее, чем когда бы то ни было, книги по религии становятся бестселлерами, о Боге говорит все больше и больше людей. Но такое исповедание религии лишь прикрывает глубоко материалистическую и иррелигиозную позицию, которую следует считать идеологической реакцией — вызванной ощущением опасности и конформизмом — на ту тенденцию XIX века, которую Ницше обозначил своим знаменитым «Бог умер». Подлинно религиозного тут ничего нет.

Отход от теистических идей в XIX веке был немалым достижением, если взглянуть на него под определенным углом зрения. Объективность стала увлечением эпохи. Земля перестала быть центром Вселенной, человек утратил ведущую роль в творении — роль существа, коему Бог предопределил властвовать над всеми другими тварями. Используя этот новой принцип объективности при изучении скрытых мотивов поведения личности, Фрейд обнаружил, что вера во всемогущего и всезнающего Бога коренится в беспомощности человеческого существования. Эту беспомощность люди и пытаются преодолеть посредством веры в помогающих им отца и мать, представленных Богом на небесах. Фрейд увидел, что спасти себя человек может только сам; учения великих мудрецов, любовь и помощь родителей, друзей, любимых способны ему помочь, но лишь в том случае, если он сам решится принять вызов бытия и ответит на него всеми своими силами и всем своим сердцем.

Человек отказался от иллюзорного образа Бога как отца-помощника, но одновременно он отрекся и от подлинных целей всех великих гуманистических религий: преодоления ограниченности эгоистического Я, достижения любви, объективности, смирения и того почитания жизни, при котором целью жизни оказывается сама жизнь, а человек становится тем, кем он потенциально является. Таковы цели великих религий Запада, и такими же были цели великих религий Востока. Однако Восток не был обременен понятием трансцендентного отца-спасителя, в котором нашли выражение устремления монотеистических религий. Даосизм и буддизм превосходят религии Запада рациональностью и реализмом, они смотрят на человека объективно и реалистично, не позволяя никому, кроме уже «пробужденных», руководить им и усматривая возможность для него следовать за ними в той внутренней способности к пробуждению и просветлению, которой наделен каждый человек. Именно в этом кроется причина того, что религиозная мысль Востока, даосизм и буддизм (слившиеся в дзен-буддизме), стали сегодня значимыми для Запада. Дзен-буддизм помогает человеку найти ответ на экзистенциальные вопросы, этот ответ в главном тот же, что дает иудео-христианская традиция, но он не противоречит рациональности, реализму, независимости — то есть ценным достижениям современного человека. Парадоксальным образом восточная религиозная мысль более соответствует рациональному мышлению Запада, чем сама западная религиозная мысль.