21

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

21

До проделанной Ницше в начале декабря редактуры после этих слов следовало такое продолжение: «Эмерсон со своими эссе даже в мрачные времена был для меня другом и умел меня развлечь: в нём столько скепсиса, столько “возможностей”, что у него даже добродетель становится остроумной... Единственный случай: ... Ещё ребёнком я охотно прислушивался к нему. Равным образом “Тристрам Шенди” относится к числу книг, которые были вкусны для меня с самых ранних лет; о том, как я воспринимал Стерна, говорит очень выразительное место в “Челов. слишком челов.” (II, аф. 113). Возможно, что по родственным причинам среди немецких книг я предпочитал Лихтенберга... Хочу также упомянуть аббата Гальяни, этого глубочайшего во всей истории шута. — Из старинных книг одно из моих сильнейших впечатлений — озорной провансалец Петроний, сочинивший последнюю Satura Menippea. Эта суверенная свобода от “морали”, от “серьёзности”, от собственного утончённого вкуса, эта рафинированность в смешении вульгарной и “учёной” латыни, этот раскованный задор, который с грацией и лихостью перескакивает через всю эту животную суть античной “души” — я не смог бы назвать другой книги, которая бы произвела на меня столь освобождающее впечатление: она действует дионисийски. В тех случаях, когда мне нужно побыстрее избавиться от вредного впечатления — беру тот случай, когда я в целях моей критики христианства слишком долго дышал воздухом трясины апостола Павла, — мне хватает, в качестве героического средства, пары страниц Петрония: я тут же выздоравливаю».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.