ГЛАВА XXIX. О ТОМ, ЧТО ОСЛАБЛЯЕТ ИЛИ ВВДЕТ ГОСУДАРСТВО К РАСПАДУ

ГЛАВА XXIX.

О ТОМ, ЧТО ОСЛАБЛЯЕТ ИЛИ ВВДЕТ ГОСУДАРСТВО К РАСПАДУ

Распад государств из-за несовершенного их установления. Хотя ничто, сотворенное смертными, не может быть бессмертно, однако, если бы люди руководствовались тем разумом, на обладание которым они претендуют, их государства могли бы быть по крайней мере застрахованы от смерти вследствие внутренних болезней. Ибо по своей природе эти установления призваны жить так же долго, как человеческий род, или как естественные законы, или как сама справедливость, которая дает им жизнь. Поэтому когда государства приходят в упадок, не вследствие внешнего насилия, а вследствие внутренних междоусобиц, то это вина людей не в силу того, что они являются материалом, из которого составлены государства, а в силу того, что они являются творцами и распорядителями последних. Ибо когда люди, устав наконец от беспорядочных столкновений и взаимной резни, желают от всей души приладиться друг к другу и образовать совместно прочное и долговечное здание из людского материала, то – вследствие недостатка умения создать справедливые законы, чтобы сообразовать с ними свои деяния, а также скромности и терпения, чтобы мириться с упразднением шероховатых и грубых сторон их прежней безграничной свободы,– без помощи способного архитектора из них не может быть составлено ничего, кроме шаткого здания, которое, едва пережив самих строителей, неминуемо обрушится на голову их потомства.

Из немощей государства я поэтому на первом месте полагаю те, которые возникают от несовершенного его установления и которые аналогичны болезням естественного тела, проистекающим от ненормальностей зародыша.

Недостаточность абсолютной власти. Одна из этих немощей состоит в том, что человек, добившийся королевства, довольствуется иногда меньшей властью, чем та, которая необходима в интересах мира и защиты государства. Из этого вытекает следующее: когда такому королю приходится в интересах безопасности государства использовать и те права, от которых он отказался, то это имеет видимость незаконного действия с его стороны, побуждающего огромное число людей (при наличии подходящего повода) к восстанию. Так и тела детей, произведенных на свет больными родителями, или обречены на преждевременную смерть, или же дурные последствия их ненормального зачатия сказываются на них разлитием желчи и болезненными наростами.

А когда короли отказываются от некоторых своих неотъемлемых прав, то это не всегда происходит (хотя иногда и может происходить) от незнания того, что необходимо для принимаемого ими поста: часто это делается в надежде на то, что они смогут получить эти права обратно, как только пожелают. В этом случае они ошибаются, ибо те, кто заставит их сдержать свое обещание, найдут поддержку против них у иностранных государств, которые в интересах благоденствия своих собственных подданных редко упускают случай ослабить соседние государства. Так, например, архиепископ Кентерберийский Фома Бекет был поддержан папой против Генриха II, ибо подчинение клира государству было отменено Вильгельмом Завоевателем, который при вступлении на престол поклялся не стеснять свободы церкви. Точно так же и бароны, власть которых при Вильгельме Рыжем (который благодаря их содействию унаследовал престол вместо своего старшего брата) выросла до степени, несовместимой с правами верховной власти, были поддержаны французами во время восстания против короля Иоанна.

И это случается не только в монархиях. Ибо так как девизом древнеримского государства было: сенат и народ Рима, то ни сенат, ни народ не обладали полнотой власти, что прежде всего привело к мятежам Тиберия Гракха, Гая Гракха, Люция Сатурнина и других, затем – к войнам между сенатом и народом при Марии и Сулле, а затем снова при Помпее и Цезаре – к войнам, которые привели к гибели их демократии и установлению монархии.

Народ Афин наложил на себя ограничение лишь в отношении одного действия, а именно было запрещено под страхом смерти агитировать за возобновление войны за остров Саламин. Однако, если бы Солон не притворился сумасшедшим и с ужимками и в одеянии сумасшедшего не стал бы в стихах предлагать собравшемуся вокруг него народу возобновление этой войны, афинский народ имел бы перед самыми воротами своего города врага, готового в любую минуту напасть на него 27. Такой опасности подвергаются или к такой хитрости вынуждены прибегать все государства, которые в чем-либо ограничивают свою власть.

Частные суждения о добре и зле. На втором месте ставлю болезни государства, причиненные ядом мятежных учений; одно из них – учение, что каждый отдельный человек есть судья в вопросе о том, какие действия хороши и какие дурны. Это верно в условиях естественного состояния, когда нет гражданских законов, а при наличии гражданского правления – в таких случаях, которые не определены законом. Во всех же других случаях ясно, что мерилом добра и зла является гражданский закон, а судьей – законодатель, который всегда представляет государство. Из-за этого ложного учения люди становятся склонными спорить друг с другом и обсуждать повеления государства, а затем повиноваться или не повиноваться им в зависимости от собственного усмотрения, что вносит смуту и ослабляет государство.

Совесть может быть ошибочной. Другим учением, противным гражданскому обществу, является положение: все, что человек делает против своей совести, есть грех. Это положение вытекает из предыдущего, согласно которому каждый человек – судья добра и зла, ибо человеческая совесть и его суждение есть одно и то же, и как суждение, так и совесть человека могут быть ошибочны. Поэтому хотя тот, кто не подчинен никаким гражданским законам, и совершает грех во всех тех случаях, когда делает что-либо против своей совести, ибо, кроме своего собственного разума, он не имеет никаких других правил, которым он мог бы следовать, однако с человеком, живущим в государстве, дело обстоит не так, ибо закон есть совесть государства, следовать руководству коего он признал для себя обязательным. Иначе различие, существующее между совестью отдельных людей, которая является лишь личным мнением, должно было бы внести смуту в государство, и всякий стал бы повиноваться верховной власти лишь постольку, поскольку ее повеления встречали бы его личное одобрение.

Претензия на вдохновение. Обычно учили также тому, что вера и святость приобретаются не учением и размышлением, а сверхъестественным вдохновением, или внушением. Если признать это положение правильным, то я не вижу, почему кто-либо должен отдавать себе отчет в своей вере, или почему каждый христианин не должен быть также пророком, или почему кто-либо должен руководствоваться в своих действиях законами своей страны, а не собственным вдохновением. Таким образом, мы снова впадаем в ошибку, объявляя себя судьями добра и зла или делая судьями в этих вопросах таких лиц, которые претендуют на сверхъестественное внушение, что должно вести к разложению всякой гражданской власти. Вера основана на том, что мы слышим, а то, что мы слышим, обусловлено теми случайностями, которые сталкивают нас с людьми, речи которых мы слышим. Все эти случайности вызваны к жизни всемогущим Богом, однако они являются не сверхъестественными, а лишь незаметными, ибо в выведении всякого следствия участвует огромное их число. Вера и святость на самом деле не очень часто встречаются, однако они не чудеса, а результат воспитания, дисциплины, самоконтроля и других естественных средств, при помощи которых Бог производит их в своем избраннике, когда считает это нужным. Данные три мнения, вредные для мира и для власти, получили распространение в этой части света главным образом из-за речей и книг необразованных теологов, у которых связывание слов Священного писания не соответствует разуму и которые делают все, что в их силах, чтобы заставить людей думать, будто святость и естественный разум суть вещи несовместимые.

Мнение о том, что суверен подчинен гражданским законам. Четвертое мнение, противоречащее природе государства, сводится к тому, что тот, кто имеет верховную власть, подчинен гражданским законам. Верно, что все суверены подчинены естественным законам, так как эти законы даны Богом и не могут быть отменены ни человеком, ни государством. Но суверен не подчинен тем законам, которые он сам, т. е. государство, создает. В самом деле, быть подчиненным законам значит быть подчиненным государству, т. е. верховному представителю его, что для суверена означает быть подчиненным самому себе, т. е.– не подчинение законам, а свобода от них. Вышеуказанное ошибочное мнение, ставя законы над сувереном, тем самым ставит над ним и судью, а также власть, которая может его наказывать, но это значит делать нового суверена, и на том же основании – третьего, чтобы наказывать второго, и так дальше до бесконечности, что должно вести к разрушению и разложению государства.

Приписывание абсолютного права собственности подданным. Пятое учение, ведущее к распаду государства, заключается в положении, что каждый человек обладает абсолютным правом собственности на свое имущество, исключающим право суверена. Каждый человек обладает В самом деле правом собственности, исключающим право Всякого другого подданного. Он имеет это право исключительно от верховной власти, без защиты которой всякий Другой человек имел бы равное право на то же самое имущество. Если же было бы исключено и право суверена, то последний не мог бы выполнить возложенных на него обязанностей, а именно обязанностей защиты подданных от иноземных врагов и от взаимных обид внутри, и, следовательно, государство перестало бы существовать.

И если право собственности подданных не исключает права суверенного представителя на их имущество, то тем менее исключается право суверена на занимаемые подданными должности, будь то осуществление правосудия или исполнение приговора, где соответствующие должностные лица представляют самого суверена.

Учение о делимости верховной власти. Имеется шестое учение, ясно и прямо направленное против сущности государства. Оно гласит: верховная власть может быть делима. Ибо делить власть государства – значит разрушать ее, так как разделенные власти взаимно уничтожают друг друга. И этими учениями люди обязаны главным образом некоторым из профессиональных юристов, стремящимся делать людей зависимыми от их собственных учений, а не от законодательной власти.

Подражание соседним народам. Как и ложные учения, примеры различных форм правления у соседних народов часто располагают людей к изменению установленного образа правления. Именно это обстоятельство побудило еврейский народ отвергнуть Бога и требовать от пророка Самуила царя по образцу прочих народов. Точно так же и небольшие города Греции непрерывно потрясались мятежами аристократических и демократических партий. Почти в каждом государстве одни желали подражать лакедемонянам, другие – афинянам. И я не сомневаюсь, что многие были рады видеть недавние смуты в Англии из желания подражать Нидерландам, полагая, что для увеличения богатств страны не требуется ничего больше, как изменить, подобно Нидерландам, форму правления. В самом деле, люди по самой своей природе жаждут перемен. Если поэтому они имеют перед собой пример соседних народов, которые еще и разбогатели при этом, то они не могут не прислушиваться к тем, кто подстрекает их к переменам. И они рады, когда смута начинается, хотя горюют, когда беспорядки принимают затяжной характер, подобно тому как нетерпеливые люди, заболевшие чесоткой, раздирают себя ногтями, пока боль не становится нестерпимой.

Подражание грекам и римлянам. Что касается восстаний, в частности против монархии, то одной из наиболее частных причин таковых является чтение политических и исторических книг древних греков и римлян. Ибо, поддаваясь сильному и приятному впечатлению от великих военных подвигов, совершенных полководцами этих народов, молодые и другие люди, которым не хватает противоядия солидного ума, получают вместе с этим яркое представление обо всем, что, кроме того, сделали народы, и воображают, что их великое преуспевание было обусловлено не соперничеством отдельных людей, а демократической формой правления. При этом такие люди не принимают во внимание тех частых мятежей и гражданских войн, к которым приводило несовершенство их политического строя. Благодаря чтению таких книг, говорю я, люди дошли до убийства своих королей, так как греческие и латинские писатели в своих книгах и рассуждениях о политике объявляют законными и похвальными такие действия, если только, прежде чем их совершить, человек назовет свою жертву тираном. Ибо они не говорят regicide – «цареубийство законно», а говорят tyrannicide – «тираноубийство законно». Благодаря этим книгам те, кто живет под властью монарха, получают представление, будто подданные демократического государства наслаждаются свободой, в монархии же все подданные – рабы. Я говорю, что такое представление составляют себе те, кто живет под властью монархии, а не те, кто живет под властью демократического правительства, ибо последние не имеют питательной почвы для такого представления. Короче говоря, я не могу себе представить более пагубной для монархии вещи, чем разрешение открыто читать подобные книги, без таких поправок благоразумных знатоков, которые могут противодействовать яду этих книг. Не колеблясь, я сравниваю этот яд с укусом бешеной собаки, вызывающим болезнь, которую врачи называют hudrophobia, или водобоязнь. Ибо, подобно тому как такой укушенный мучается непрерывной жаждой и все же боится воды и находится . в таком состоянии, как будто яд сейчас превратит его в собаку, так и монархия, раз укушенная теми демократическими писателями, которые постоянно ворчат на эту форму | правления, больше всего желает иметь сильного монарха | • в то же время из какой-то tyrannophobia, или тиранобоязни, страшится иметь его.

Подобно тому как были ученые, полагавшие, что человек имеет три души, так имеются ученые, полагающие, что государство может иметь более одной души (т. е. более одного суверена), и учреждающие верховенство против Суверенитета, каноны – против законов и духовную власть – против гражданской. Эти ученые оперируют слог. вами и различными определениями, которые сами по себе ничего не означают и лишь выдают своей неясностью, что здесь, в темноте, как некоторые думают, невидимо бродит другое царство, как бы царство фей. Так как мы знаем, что гражданская власть и власть государства одно и то же и что верховенство и власть делать каноны и жаловать привилегии подразумевают наличие государства, то отсюда следует, что там, где один является сувереном, а другой – верховным представителем духовной власти, где один может издавать законы, а другой – каноны, необходимо имеются два государства над одними и теми же подданными, а это значит, что государство раздвоено в самом себе и не может существовать. Ибо, несмотря на ничего не говорящее различие между светским и духовным, здесь имеются два царства, и каждый подданный подчинен двум властелинам. В самом деле, так как мы видим, что духовная власть требует для себя права объявлять, что есть грех, и, следовательно, требует для себя права объявлять, что есть закон (так как грех есть лишь нарушение закона), а, с другой стороны, гражданская власть требует для себя права объявлять, что такое закон, то всякий подданный вынужден подчиняться двум властелинам, причем оба требуют, чтобы их приказы соблюдались как закон, что невозможно. А если имеется лишь одно царство, тогда или гражданская власть, которая есть власть государства, должна быть подчинена духовной, и тогда имеется лишь духовный суверенитет, или же духовная власть должна быть подчинена светской власти, и тогда имеется лишь светское верховенство. Поэтому, когда обе эти власти противостоят друг другу, государство подвергается большой опасности гражданской войны и распада, ибо гражданская власть, будучи более очевидной и понятной естественному разуму, не может не перетянуть на свою сторону значительную часть народа. С другой стороны, сильнее всякого иного страха духовная власть, хотя и окутана тьмой различных схоластических определений и непонятных слов, не может не иметь на своей стороне партии, достаточной, чтобы внести смуту в государство, а иногда и разрушить его. И это есть болезнь, которую не без основания можно сравнить с эпилепсией, или падучей (принимаемой евреями за известный вид одержимости духом), в естественном теле. Ибо, подобно тому как при этой болезни имеется неестественный дух, или дуновение, в голове, который парализует корни нервов и, насильственно двигая нервы, лишает их движений, которые они естественным образом получили бы от мозга, и этим сообщает сильные и непрерывные движения (которые люди называют конвульсиями) частям тела, так что человек, охваченный ими, падает, как бы лишенный чувств, иногда в воду, иногда в огонь – точно так же и в политическом теле, когда духовная власть движет члены государства страхом наказаний и надеждой на награду (которые являются нервами государства) не так, как они должны были бы быть движимы гражданской властью (которая является душой государства), и странными и непонятными словами путает разум людей, то этим она неминуемо вносит смуту в умы и или подавляет государство насилием, или бросает его в огонь гражданской войны.

Смешанное правление. Иногда бывает более одной души и при чисто гражданском правлении. Например, в тех случаях, когда право взимания податей и налогов (питательная способность) зависит от решения общего собрания, право управления и командования (двигательная способность) принадлежит одному человеку, а власть издавать законы (разумная способность) зависит от случайного согласия не только этих двух сил, но также и третьей. Такое положение подвергает государство опасности иногда вследствие того, что отсутствие согласия мешает изданию хороших законов, но чаще всего вследствие недостатка той пищи, которая необходима для жизни и движения. Ибо хотя некоторые люди и понимают, что такое правительство есть не правительство, а государство, поделенное между тремя партиями, и называют такую форму правления смешанной монархией, однако в действительности имеется в этом случае не одно независимое государство, а три независимые партии, не одно представительное лицо, а три.

В Царстве Божием могут быть без нарушения единства Бога, который царствует, три независимых лица; но там, где царствуют люди, которые могут поддаваться различным мнениям, это невозможно. Поэтому если король является носителем лица народа и общее собрание также является носителем лица народа, а другое собрание является носителем лица части народа, то перед нами не одно лицо или не один суверен, а три лица и три суверена.

Я не знаю, с какого рода болезнью человеческого тела можно точно сравнить указанное ненормальное устройство государства. Однако я видел человека, из бока которого вырос другой человек с собственной головой, руками, грудью и желудком. Если бы у этого человека вырос из другого бока еще один человек, сравнение с этой аномалией могло бы быть точным.

Недостаток денежных средств. До сих пор я называл наиболее серьезные и чреватые опасностями болезни государства. Бывают и другие, не столь серьезные болезни, которые, однако, нельзя обойти молчанием. Первой из этих болезней является трудность взимания денег, необходимых для потребностей государства, особенно когда надвигается война. Эта трудность возникает из того мнения, которое каждый подданный имеет о своем праве собственности на свои земли и движимое имущество, а именно будто это право исключает право суверена пользоваться им. Следствием этого бывает, что верховная власть, которая предвидит нужды и опасности государства,– замечая, что приток средств в государственное казначейство вследствие упорства народа прекратился, между тем как должен был бы расшириться,– чтобы иметь возможность встретить и предупредить опасность в самом начале, пока можно, сокращает свои расходы; когда же это становится дольше невозможным, она начинает бороться с народом орудием закона, чтобы получить небольшие суммы, но так как эти суммы недостаточны, то в конце концов верховная власть вынуждена или насильственными мерами собрать необходимые ей средства, или же погибнуть. И если верховная власть часто бывает вынуждена прибегать к этим крайним мерам, она в конце концов приводит народ к требуемому повиновению, иначе государство должно погибнуть. Эту болезнь мы можем вполне обоснованно сравнивать с лихорадкой, при которой мясистые части застывают или бывают закупорены каким-нибудь ядовитым веществом, вследствие чего вены, которые при нормальном состоянии организма являются проводниками крови к сердцу, не получают ее в той мере, как это должно быть от артерий. Результатом этого бывают в первый момент холодное сжатие и дрожь членов, а затем горячее и энергичное усилие сердца протолкнуть кровь. Но прежде чем сердце может сделать это, оно довольствуется освежительным действием вещей, которые временно его охлаждают, пока (если организм достаточно силен) оно не сломит упорства закупоренных частей и не испарит яда в пот, иначе (если организм слишком слаб) больной умирает.

Монополии и злоупотребления в области государственных откупов. Кроме того, бывает иногда болезнь государства, похожая на плеврит. Это бывает тогда, когда государственные финансы, оставив русло, по которому они обычно текут, в слишком большом количестве концентрируются в руках одного или немногих частных лиц – монополистов или откупщиков государственных доходов, подобно тому как при плеврите кровь, концентрируясь в грудной оболочке, производит здесь воспаление, сопровождающееся лихорадкой и острой болью.

Популярность отдельных лиц. Опасной болезнью является также популярность могущественных подданных, если государство не имеет очень хорошего залога их верности. Ибо народ, который должен бы быть подвигнут авторитетом суверена, получает отвращение к повиновению законам вследствие лести и славы какого-нибудь честолюбца, чтобы следовать за ним, хотя нравственных качеств и намерений его он не знает. Это обычно более чревато опасностями при демократии, чем при монархии, ибо армия представляет собой такую силу и охватывает собой такую массу людей, что ей легко внушить, будто она является народом. Такими именно средствами Юлий Цезарь – он был поддержан народом в борьбе с сенатом, завоевав любовь своей армии,– и сделал себя властелином над народом и сенатом. Этот образ действия популярных и честолюбивых людей представляет собой явный мятеж и может быть сравним с действием колдовства.

Чрезмерная величина одного города, множество корпораций. Другим недугом государства является наличие в нем неумеренно большого города, если тот имеет возможность снарядить из среды своего населения и за свой счет большую армию. Болезнью является также наличие большого числа корпораций, представляющих собой как бы много маленьких государств в недрах одного большого, как черви во внутренностях живого человека.

Свобода высказываний против верховной власти. К этим болезням может быть прибавлена свобода высказываться против абсолютной власти, предоставленная людям, претендующим на политическую мудрость. И хотя эти люди в большинстве случаев являются выходцами из низов народа, однако, будучи воодушевлены ложными учениями, они своими непрерывными нападками на основные законы производят беспокойство в государстве и подобны в этом отношении маленьким червячкам, которых врачи называют аскаридами.

Мы можем, далее, прибавить к болезням государства:

неутомимую жажду расширения своих владений, имеющую часто своим следствием неисцелимые драмы, полученные от врагов; опухоль неприсоединенных завоеванных земель, которые часто являются бременем и теряются с меньшей опасностью, чем приобретаются, а также летаргию изнеженности и мотовство пиршеств и ненужных расходов.

Распад государства. Наконец, когда в войне (внешней или внутренней) враги одержали решительную победу, так что подданные не находят больше никакой защиты в своей лояльности (ибо военные силы государства покинули поле сражения), тогда государство распадается, и каждый человек волен защищать себя теми средствами, какие ему подскажет собственное разумение. Ибо суверен есть душа государства, дающая ему жизнь и движение, и, когда эта душа умирает, члены управляются ею не более, чем труп человека управляется покинувшей его (хотя и бессмертной) душой. И хотя право суверенного монарха не может быть уничтожено актом другого, однако обязательство членов – может. Ибо тот, кто нуждается в защите, может ее искать где угодно, и если он имеет ее, то обязан защищать своего защитника, пока хватит его сил (не прибегая к мошеннической отговорке, что он, мол, подчинился ему из страха). Если же низвержена власть собрания, то его право угасает раз и навсегда, ибо само собрание прекратило свое существование и, следовательно, не может снова стать носителем верховной власти.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.