Под пятой

Под пятой

К концу ХХ века в международном пространстве прочно утвердились новые субъекты мировой экономики — транснациональные корпорации (ТНК), ареной деятельности которых стали не конкретные государства, но весь мир.

В самом общем виде корпорацию можно определить как сообщество людей, объединенных общими интересами. В этом смысле корпорациями являются политические партии, профсоюзы, творческие союзы, различные клубы.

В более узком, экономическом смысле корпорация — это объединение физических лиц, создающих юридическое лицо, которое обладает определенной независимостью в своей деятельности.

Первые корпоративные объединения возникли еще в Древнем мире для защиты интересов торговцев и производителей. В Средние века корпорации были структурно оформлены в виде ремесленных цехов и гильдий купцов, имевших свои правила торговли и производства. В период колониальных империй начался выход корпораций в глобальный мир. Первыми транснациональными корпорациями по традиции считаются Британская Ост-Индская компания и Голландская Ост-Индская компании, основанные в начале XVII века и обладавшие громадными денежными и людскими ресурсами. Британская Ост-Индская компания, например, имела даже собственные войска и вела боевые действия во всем регионе Индокитая.

Мощным толчком для развития корпораций послужило возникновение собственно финансовых инструментов, прежде всего акционерного капитала, позволявшего привлекать в корпорации огромные средства «со стороны». К концу XIX — началу XX века в США и развитых европейских странах образовались гигантские концерны и тресты, контролировавшие большие сферы материального производства: металлургическую промышленность, угольную промышленность, нефтяную промышленность, транспорт и т. д. и т. п. А после периода мировых войн, существенно глобализовавших национальные экономики, корпорации окончательно стали самостоятельными персонажами всемирного экономического театра.

Считается, что в мире сейчас наличествует около 500 крупных ТНК, аффилированных, как правило, с мощными транснациональными банками, что значительно увеличивает их возможности. «Они владеют четвертью мирового валового общественного продукта и контролируют 70 процентов глобальной торговли⁹». Бюджеты некоторых ТНК превышают бюджеты многих национальных государств.

Можно, вероятно, без преувеличений сказать, что современный мир в значительной мере принадлежит корпорациям. Они являются подлинными хозяевами новой постиндустриальной реальности.

Эффективность корпораций обусловливается особенностями корпоративной структуры.

Во-первых корпорации строго иерархичны. Конечно, в большинстве корпораций имеется множество мелких акционеров, формально обладающих правом голоса, однако все решения, имеющие стратегическое значение, принимаются мажоритариями — владельцами крупных пакетов акций, круг которых весьма ограничен. Никакой демократии в корпорациях нет. «Управленческий лаг» здесь стянут до минимума. И потому корпорации значительно мобильнее государства, вынужденного во многих случаях соблюдать громоздкие демократические процедуры.

Во-вторых, корпорации обладают трансграничной свободой. Любое национальное государство может использовать лишь те ресурсы, которые существуют в пределах его официальных границ. Экспансия государства рассматривается как агрессия. В то время как корпорация может открывать свои отделения в любой точке мира, использовать любые ресурсы, любые финансовые возможности. Экспансия корпораций является экономической нормой и ограничена лишь конкуренцией на международных рынках.

И, в-третьих, современные корпорации стремятся обеспечить своим сотрудникам максимум всех возможных социальных услуг, которые раньше находились в ведении государства — то есть, жилье, медицинское обслуживание, повышение квалификации, страхование, организацию отдыха, в том числе и семейного, юридическую защиту в случае каких-либо конфликтов с «внешней средой». Фактически, каждая корпорация создает целый мир, собственную страну, выходить за границы которой нет никакой необходимости. Служащий корпорации получает даже суррогат высших ценностей в виде корпоративной идеологии, корпоративной этики, корпоративного образа жизни, корпоративного гимна, в виде эмблемы корпорации, униформы, подарков, значков. Словом, всего того, что обладает признаками «подлинного бытия». Даже семейное положение, наличие у служащего детей тоже поощряется (или не поощряется) корпорацией. Фактически, корпорация изымает человека из социальной реальности и предоставляет ему «малую родину», становящуюся для него единственной. Ничего удивительного, что корпоративная идентичность начинает в конце концов преобладать над этнической, культурной, государственной, религиозной. Для служащего корпорации важным становится уже не столько состояние государства, гражданином которого он формально является, сколько его собственное карьерное положение внутри корпоративной системы¹⁰.

В общем, корпорации все больше напоминают собой феоды Средневековья: самодостаточные замкнутые миры, представительствующие во внешнем мире только через своих сюзеренов. Они имеют собственные вооруженные силы в виде частной охраны, собственную разведку, собственных дипломатов, ведущих переговоры. Сходство проявляется даже во внешних признаках. Офисы крупных фирм сейчас все чаще похожи на укрепленные средневековые замки: мощная система слежения и безопасности отделяет их от остального мира¹⁰. Внутри них — свои законы, часто приоритетные по отношению к законам «страны пребывания».

Впрочем, государство в этом отношении тоже не отстает. «Некоторые государственные учреждения, например президентские дворцы, напоминают крепости и окружены подобием земляного вала, который защищает их от портативных ракетных установок»¹¹.

Само государство становится совокупностью корпораций. Формально оно еще сохраняет за собой монополию, скажем, на силовой ресурс, но уже президент Кеннеди признавал, что не может полностью контролировать Пентагон, поскольку тогда придется посвящать этому все свое время¹². Аналогично обстоит дело и с другими государственными институтами. Они обретают все большую корпоративную самостоятельность. «И потому армия может вести войну, нужную только ей самой, центральный банк — осуществлять финансовые операции, нужные только центральному банку, и никто более не заинтересован в существовании и укреплении наркомафии, чем Управление (департамент, агентство) по борьбе с наркотиками: чем сильней наркомафия, тем больше средств ему выделяют»¹³.

Первоначальной реакцией государства на усиление корпораций стали антимонопольные (антитрестовские) законы, которые начали возникать в конце XIX — начале ХХ века. Ограничивая, по крайней мере, механический рост корпораций, государство, а в лице его — общество, защищало себя от опасной экономической диктатуры. В частности, еще в 1911 г. одна из крупнейших корпораций Америки «Стандарт Ойл», контролировавшая две трети нефтеперерабатывающих заводов и нефтепроводов, была принудительно разделена более чем на 30 самостоятельных фирм, которые начали конкурировать уже не с государством, но друг к с другом. А уже в наше время таким же принудительным образом была ограничена в своих амбициях гигантская империя «Майкрософт», принадлежащая Биллу Гейтсу¹⁴.

Однако более перспективным оказался союз корпораций и государства, складывавшийся в течение всего ХХ века. От такого союза выигрывают обе стороны: корпорации обеспечивают государству основные финансовые поступления, позволяющие формировать социальную, бюрократическую и военную части бюджета, а государство, в свою очередь, используя дипломатические и силовые ресурсы, поддерживает и продвигает «свои» корпорации в пространстве мировой экономики. Большинство военных конфликтов последних десятилетий можно интерпретировать как борьбу за зоны сырья или стратегических коммуникаций.

О том, что союз государства и корпораций давно сложился, свидетельствуют многие признаки. Однако наиболее показательным является, на наш взгляд, «административный трансферт». Чиновники, работающие в аппарате правительства, переходят после отставки в правления банков и корпораций, а топ-менеджеры банков и корпораций, напротив, вливаются в государственный аппарат. Это, конечно, не означает, что государственные чиновники напрямую лоббируют интересы тех фирм, с которыми они связаны (хотя, конечно, случается и такое), но несомненно, что при выработке решений по стратегии государства интересы корпораций становятся приоритетными.

Вместе с тем у государства и корпораций разные цели. Целью государства, по крайней мере провозглашаемой, является максимизация социальных благ: гражданских свобод, гражданского мира, высокого уровня жизни. Целью же любой корпорации, напротив, является исключительно максимизация прибыли. Собственно для этого корпорации и создаются. Никаких других целей у них нет и не может быть. Более того, к этому их вынуждает острая рыночная конкуренция: корпорация, которая ставит прибыль не на первое место, будет скорее всего разорена. Такая ориентированность корпораций подтверждена юридически. Еще в начале ХХ века, когда Генри Форд, фактически основатель автомобильной промышленности США, решил отменить дивиденды акционеров, а прибыль использовать для снижения стоимости продукции, мотивируя это в полном согласии с протестантской этикой, что «бизнес — это служение, а не золотое дно», то суд, куда обратились акционеры, постановил, что «коммерческая структура создается и работает преимущественно в интересах своих акционеров и нельзя допускать, чтобы ее основной целью становилось соблюдение чьих-то посторонних интересов, тогда как акционеры уходят на второй план»¹⁵. Данное решение легло впоследствии в основу принципа «оптимальных интересов корпорации», который проявляется ныне в корпоративных законах многих западных стран: руководители корпораций должны руководствоваться прежде всего интересами акционеров, то есть прибылью, а вся остальная деятельность корпораций, например социальная или экологическая, обязательной не является¹⁵.

Ничего удивительного, что деловая активность большинства корпораций сопровождается чудовищным эгоизмом, нарушением многих, казалось бы, очевидных человеческих норм. В 2001 г. немецкие журналисты Клаус Вернер и Ганс Вайс выпустили «Черную книгу корпораций», где привели множество документированных фактов подобного рода: поддержка диктаторских режимов, преследование профсоюзных активистов и сотрудничество с головорезами из «эскадронов смерти», пренебрежение экологией, опасный монополизм, эксплуатация нищенски оплачиваемых рабочих в странах третьего мира. Причем в список нарушителей попали крупнейшие транснациональные корпорации, чьи торговые бренды известны всему миру: «Coca-Cola», «Bayer», «McDonald’s», «Mattel», «Monsanto», «ExxonMobil», «Adidas», «Nike»… Интересно, что, по словам авторов книги, корпорации, упомянутые в данном исследовании, не пытались опровергать обвинения через суд, признавая тем самым их справедливость¹⁶.

Именно этому мировому тренду следует и Россия. Еще в 2006 г., выступая на экономическом форуме в Санкт-Петербурге, будущий президент страны Дмитрий Медведев (находившийся тогда в ранге вице-премьера), заявил, что «в жесткой конкуренции на мировом рынке наши товары зачастую проигрывают не столько из-за низкого качества или высоких цен, сколько от отсутствия эффективной системы государственной поддержки». А потому «мы должны ориентироваться на создание крупных корпораций и поддержку их внешнеэкономического продвижения»¹⁷.

Слова в данном случае с делом не разошлись. Именно с 2006 г. в России начали возникать гигантские корпорации, бравшие под контроль целые отрасли российского производства: «Объединенная авиастроительная корпорация», «Объединенная судостроительная корпорация», «Банк развития» (созданный на основе «Внешэкономбанка»), «Роснанотех», «Росатом», «Фонд содействия ЖКХ», «Ростехнологии».

Правда, в отличие от западных корпораций, которые возникали сами собой, российские корпорации создавались непосредственно государством и потому сразу же наделялись колоссальными привилегиями. Петербургский экономист Андрей Заостровцев в свое время писал: «Образуются эти корпорации примерно так. Берется большой кусок государственных активов, при необходимости к нему присоединяются и частные (прикупаются, конечно, но попробуй не продай!), а затем все это объявляется госкорпорацией, которой управляет не правительство, а ответственные товарищи, лично назначаемые президентом РФ. Каждый раз под новую госкорпорацию наша сугубо независимая законодательная власть штампует особый федеральный закон. Наделяет ее статусом «некоммерческой организации». Действительно, за безубыточность деятельности эти новообразования не отвечают и банкротству не подлежат. Зато щедро накачиваются бюджетными средствами»¹⁸. В частности, только в ноябре 2007 г. и только «Банк Развития», «Роснанотех» и «Фонд содействия ЖКХ» получили из бюджета для пополнения уставного капитала 550 млрд. рублей, то есть 8,3 % общего объема расходов федерального бюджета в 2008 г. А когда создавалась корпорация «Ростехнологии», то она заявила претензии более чем 500 предприятий¹⁸.

Однако помимо государственных привилегий, обретенных российскими корпорациями, и помимо добровольно-принудительной передачи частных активов на их баланс, каковое явление получило название «государственного рейдерства», то есть пиратства, российские корпорации обладают еще одной характерной чертой, отличающей их от корпораций западных стран. Руководящие посты в российских госкорпорациях занимают люди, являющиеся членами единой команды. Причем здесь можно согласиться с мнением другого петербургского экономиста Дмитрия Травина, что «данную группировку в строгом смысле слова нельзя назвать ни чекистской, ни даже питерской¹⁹», как это обычно делают. Это скорее союз людей, возникший в ожесточенной конкурентной борьбе за большую власть и большие деньги.

Так какое государство представляет собой нынешняя Россия? Бывший советник президента РФ по экономике Андрей Илларионов характеризует его как «корпоративистское государство», «закрытое акционерное общество», в котором «собственность на российское государство перешла в руки корпорации, неподконтрольной его номинальным собственникам — гражданам России… Суть этой модели — в государственном перераспределении ресурсов «своим». Ее главный принцип — «приватизация прибылей, национализация убытков». Механизм ее действия — избирательность: «своим» предоставляются все возможные льготы, государственная поддержка, кредиты, субсидии, «чужим» — налоговые претензии, завышенные требования, ограничения. «Неравные условия ведения бизнеса, экономическая и политическая дискриминация возводятся в абсолютный принцип»²⁰.

В свою очередь, Андрей Заостровцев характеризует такой тип государственного устройства как «клановый капитализм» и считает, что его «главным отличительным признаком… является вовсе не частная собственность, а… «частная власть», которая закрепляет за собой эксклюзивное право определять доступ к капиталу (включая, естественно, и земельные ресурсы) и форму распоряжения таковым». Это власть «частная», потому что «все государственные полномочия монопольно и на неопределенный срок (как бы навсегда) принадлежат кучке функционеров — клану, приватизировавшему государство»²¹. И далее Андрей Заостровцев пишет: «Бизнес обязан служить «такой» власти как обладателю теневого права решающего контроля. Служение может принимать различные формы — от простой уплаты дани облеченным властью до прямого исполнения их поручений. Невольно напрашивается историческая аналогия — ярлык, вручавшийся русским князьям монгольскими ханами и вытекавшие из него обязательства»²¹.

Эффективность данного государственного устройства для извлечения «кланом» прибылей из национальных ресурсов вполне очевидна. Однако, быть может, такой государственный механизм эффективен вообще? Быть может, он позволяет сконцентрировать государственные усилия в наиболее значимых областях экономики, тем самым развивая страну и повышая доходы граждан? Ведь не случайно корпоративно-государственное устройство преобладает сейчас в большинстве западных стран.

Это утверждение весьма сомнительно.

Западные корпорации при всех их тесных связях с соответствующим государством находятся, тем не менее, в остро конкурентной среде: над каждой из них как дамоклов меч висит эвентуальная возможность краха. Они просто вынуждены быть экономически эффективными. Российские корпорации, напротив, являются продолжением государства, никакой конкуренции, по крайней мере внутри страны, они не испытывают, разориться такие корпорации не могут даже в принципе, а это сразу отодвигает вопрос об их экономической эффективности на задний план.

Характерен в этом смысле пример «Газпрома», называемого в рекламных роликах «национальным достоянием России». Имея превосходные стартовые условия, получив в собственность мощности и инфраструктуру советского времени, находясь в исключительно благоприятных условиях непрерывного роста цен на сырье, «Газпром» за период 1999–2008 гг. сумел увеличить свое производство лишь на 0,4 % и, по мнению Владимира Милова, президента Института энергетической политики, «находится на пороге масштабного производственного спада, угрожающего кризисом газоснабжения как нашей стране, так и европейским потребителям. Смехотворные 7 долларов 30 центов, уплачиваемые государству в виде налога с барреля добытых нефти и газа, против 40 с лишним долларов на баррель у российских нефтяных компаний. Фантастические неэффективность и коррупция — трехкратный рост операционных расходов и долга за семь лет, десятки миллиардов долларов в виде выведенных активов и закопанных в землю «…» на реализацию газопроводных авантюр, подаваемых как «геополитические победы». Полностью проваленная деятельность по разработке новых газовых месторождений и подсаживание на иглу стремительно дорожающего среднеазиатского газа. Череда громких газовых скандалов на постсоветском пространстве с сомнительным экономическим эффектом, но оглушительными репутационными потерями. Уровень долга, превышающий две трети годовой выручки и реально угрожающий Газпрому корпоративным дефолтом²²».

Эффективность российских госкорпораций, по сравнению с западными, иллюзорна. Зато их экономический эгоизм сомнению не подлежит. Здесь можно указать хотя бы на то, что стоимость электроэнергии и тепла в России с 1999 г. выросла в четыре с половиной раза, что на 50 % выше уровня потребительской инфляции. В результате «энерготарифы в нашем отечестве не только намного превзошли уровни хорошо обеспеченных энергоносителями экономик, но и оказались выше, чем в некоторых энергодефицитных странах вроде США»²³. То же самое происходит с ценами на бензин и авиакеросин. Даже в период кризиса, когда нефть резко подешевела, российские нефтяные компании уменьшили цены на бензин лишь на 5 %, в то время как в США аналогичные цены снизились вдвое²³.

Финансовый кризис вообще многое прояснил. В частности, он показал, как государственные корпорации и аффилированные с ними банки в действительности относятся к интересам страны. Получив на первом этапе кризиса колоссальные дотации от государства, они вовсе не стали, как предполагалось, поддерживать кредитами производство, а купили на эти деньги валюту и вывели ее за рубеж. Цены на евро и доллар в России, естественно, подскочили. Соответственно подскочили цены на импорт, обеспечивающий повседневную жизнь россиян. То есть, бог с ней, с Россией, прибыль — важнее всего. Причем интересно, что если в Германии, скажем, выдача стабилизационных кредитов обуславливалась, помимо прочего, снижением зарплат и премий топ-менеджерам, у которых они, по мнению немецкого общества, были непозволительно высоки, то в России это никому и в голову не пришло. Фантастические оклады менеджеров госкорпораций и банков, многомиллионные бонусы, которые они выплачивают сами себе, даже во время кризиса остались на прежнем уровне. Впрочем, о чем еще говорить, если в Санкт-Петербурге в самый пик кризиса, который уже напрямую затрагивал всех россиян, возобновились переговоры о возведении на Охте грандиозного офисного центра «Газпрома»²⁴. То есть, на реальное производство у корпорации денег нет, а на строительство чудовищного архитектурного монстра — пожалуйста.

Однако, самое неприятное из того, что скрыто от глаз общественности, — колоссальные долги государственных корпораций, сделанные ими за последние несколько лет. Пользуясь дешевизной кредитов на Западе, полагая, по-видимому, что дождь нефтедолларов будет орошать страну без конца, российские госкорпорации осуществили в это время такие заемы, которые давят теперь на всю экономику. По данным председателя Счетной палаты РФ, внешний корпоративный долг России в первом квартале 2008 г. составил 430 млрд. долларов²⁵. Это превышает внешний долг самого государства почти в 10 раз²⁶. Симптоматично также, что 100 млрд. долларов этих заимствований приходится на долю только двух госкомпаний — «Газпром» и «Роснефть»²⁷. Причем, корпоративный долг представляет собой двуликую сущность. С одной стороны — это долги корпораций, и государство формально по ним ответственности не несет, с другой стороны — это в основном долги государственных корпораций, и государство за них все-таки отвечает. Видимо, рассчитываться по этим долгам придется всем нам. Что, кстати, полностью совпадает с идеологией российских госкорпораций: «приватизация прибыли, национализация убытков».

В общем, картина понятна.

Финансовый кризис, разразившийся осенью 2008 года, со всей отчетливостью показал, кому в действительности принадлежит власть в России.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.