Реальное развитие событий
Реальное развитие событий
Когда система работает на стабильность, идет опора на соответствующий типаж героики, когда на изменения – на совершенно другой. При этом наблюдается интересный феномен захвата новыми типами героев не только информационного, но и виртуального пространства в виде кино, драматургии, литературы. Условный пример – «Лети Арбата», которые проходят следующую цепочку: партийный функционер – осужденный – забытый – реабилитированный – герой литературы и кино – герой учебника.
При этом все это разные этапы развития реальной ситуации, когда страна проходила бесконечное количество трансформаций. Сильный на одном этапе становился низверженным на другом, и наоборот. Убитые воскрешались в кино и на телевидении. Именно за счет виртуального пространства происходило нарушение всех физических законов.
Любое революционное действие развивается либо в пространстве торможения, либо в пространстве активации. При этом часто оппоненты специализируются либо в одной сфере, либо в другой. Пространство торможения в этом плане принадлежит власти, поскольку его основу составляют два основных вида торможения развития ситуации: физическое и информационное. В случае нереволюционной ситуации есть еще более привычный способ – бюрократическое торможение.
Физическое торможение осуществляется правоохранительными органами. В оранжевой революции в Киеве были также часто задействованы «КамАЗы», груженые песком, которые стояли в качестве препятствий. Информационное торможение осуществляют провластные СМИ, в то время как процессом активации занимаются оппозиционные.
Задачей активации является попытка выйти из инерции физического пространства, где реально все замедленно, где любое действие делается с определенной опаской.
Можно представить себе следующие виды инструментария для торможения и активации революционной ситуации: инструментарий торможения и инструментарий активации.
Инструментарий торможения:
• интернирование лидеров (как описывалось, например, списки на интернирование были в период путча 1991 года);
• освобождение физического пространства от демонстрантов (площадь Тяньаньмынь), от палаток (Киев в «дооранжевые» ситуации);
• перекрытие возможности приехать в центр для других сторонников;
• информационная изоляция лидеров оппозиции;
• советский метод осуждения действий общественностью.
Задачей в этом случае становится прекращение захвата оппозицией новых сегментов физического, информационного и когнитивного пространств. В последнем случае борьба идет за делегитимизацию действий оппозиции и за легитимизацию своих собственных действий. То же самое делает и оппозиция в случае своих шагов по активации своих сторонников.
Инструментарий активации:
• расширение круга сторонников путем привлечения известных лиц;
• демонстрация перехода на сторону оппозиции людей в форме;
• отвлечение аудитории;
• создание единения протестующих с помощью речевок, единообразных выкриков в ответ на вопросы с трибуны;
• сообщения о победах (в случае оранжевой революции это были сообщения о задержании машин для вывозки снега, где были найдены документы, за что отличившиеся были награждены революционным капканом – капканом с оранжевой лентой);
• информирование об однотипной работе сторонников в других городах;
• информирование о международной поддержке.
Задачей при этом становится захват все новых сегментов общественного пространства, особенно это касается заранее определяемых «точек уязвимости» системы. Здесь как бы скорость оказывается важнее качества, поскольку более сильной стороной оппозиции является динамика, проистекающая из быстроты принимаемых решений, чего по определению не может быть в бюрократической структуре, которая ей противостоит.
Поскольку в основе той или иной организации лежит своя информация (таковы, например, теоретические положения Дж. Арквиллы), можно продолжить этот постулат следующим, даже более прозрачным: в основе того или иного действия лежит та или иная информация, которая выталкивает индивида на действие.
Можно представить себе разнообразие этих переходов от информации к действию. Революционная информация ведет к революции, стабилизирующая – к стабильности. Брежневский период застоя был вариантом переполнения системы стабилизирующей информацией. Переполнение системы революционной информацией, вероятно, ведет к бездействию, а не действию.
То есть в результате мы имеем два постулата эквивалентности.
• Первый постулат эквивалентности (информационно-организационный): информационный набор эквивалентен организационной структуре.
• Второй постулат эквивалентности (информационно-деятельностный): информационный набор эквивалентен варианту действия.
Возникает возможность формулировки еще одного постулата.
• Третий постулат (информационной активации): информационная активация ведет к организационной активации и активации действия.
Политический игрок в своей самой яркой ипостаси – революционной – создает гиперсильную информационную активность. Вспомним, например, выступления Ю. Тимошенко или Ю. Луценко периода оранжевой революции.
Перечислим характеристики информационной активности революционного политического игрока в следующем виде:
• использование ультиматумов, которые отличаются привязкой к определенным срокам и наказанию при невыполнении этих требований;
• оперирование будущими ситуациями (например, «народный президент Ющенко», «колишнш президент Кучма»);
• включение взрывоопасных тем (например, обвинение противников в преступных деяниях и намерениях).
Этот спектр возможной активности политического игрока резко шире, чем у организационного (например, чиновника, работника правоохранительных органов), информационного (например, журналиста), культурного (например, певца).
Пересечение виртуального пространства и пространства реальности дает разнообразные возможности для эксплуатации свойств то одного, то другого пространства. «Пионеры», способные переходить из одного пространства в другое, всегда пользовались любовью у населения. Это не только писатели и режиссеры, но и политики, которые также оперируют будущей реальностью, пытаясь таким образом сформатировать настоящее.
В случае оперирования с виртуальностью у нас есть две теоретические возможности:
• отправить виртуальный поезд к реальной цели;
• отправить реальный поезд к виртуальной цели.
Второй вариант более распространен. Массовое движение формируется под конкретные цели и движется к ним. Если цели не будут достигнуты, можно предложить другие, объяснив случившееся происками врагов.
Первый вариант более сложен в своем начале. Под ним мы понимаем формирование воображаемой общности людей, включая национальную идентичность или партийную принадлежность. В области приватного бизнеса – это корпоративная идентичность. В случае революций – это формирование протестных масс. Например, оранжевая революция происходит в ситуации экономического улучшения, то есть отсутствуют явно выраженные материальные причины, в чем ее несходство с грузинской революцией роз.
В качестве примеров исторического свойства хотелось бы упомянуть два, где оперирование виртуальной реальностью проявилось наиболее ярко.
Бурская война – «нехорошие» буры к концу кампании в британской прессе стали очень хорошими борцами за свою свободу, что приводит к проигрышу.
Это в принципе очень интересный пример, который потом полностью повторился в первой чеченской войне. Если допущена интерпретация «борцы за свободу» (в случае Чечни это оказалось термином «борцы за независимость»), то против них уже невозможна война, поскольку возникает нарушение системности: «хорошие» не могут воевать против «хороших».
Эффект CNN – американские войска были выведены из Сомали после того, как CNN показало, как под улюлюканье толпы труп американского солдата протащили по улицам Могадишо. Здесь также нарушение системности: частный случай (война в Сомали) вступает в противоречие с системным правилом (жизнь американского солдата важнее всего). В этих двух примерах факт стал противоречить метаправилу, что в принципе может быть сделано как естественно, так и искусственно.
В этих случаях именно управление виртуальной действительностью приводит впоследствии к потере управления реальной действительностью: выигрыш в виртуальном пространстве повлек за собой выигрыш в пространстве реальности. Но это управление делается так, чтобы подвести под нарушение метаправила, в результате чего возникает определенный когнитивный диссонанс: мы, которые всегда «хорошие», вдруг оказываемся «плохими».
На этом также строится множество избирательных технологий, когда реальному кандидату вписываются нужные виртуальные характеристики, с которыми затем можно бороться или поднимать их на шит. Само название бархатная революция или революция роз (оранжевая революция также именовалась революцией каштанов) призвано спрятать реальный кардинальный поворот действительности за гораздо более мягким вариантом названия: виртуальность здесь прикрывает или освящает реальность.
Можем представить себе несколько вариантов соотношений виртуального и реального.
• Виртуальный удар – реальная зашита. Виртуальный удар (испуг) можно снять более мощными раздражителями. В случае оранжевой революции возможный страх блокировался музыкой, речевками, песенками. Например: «Нас багато, нас не подолати». Приезжающих в западные регионы Украины и в Киевскую область представителей Донецка встречали хлебом-солью, чем реально обезоруживали их.
• Виртуальный удар – виртуальная зашита. Любая армия выстраивает свою виртуальную защиту под разнообразные варианты ударов. Это офицерская честь, это знамя полка и так далее.
В качестве примера времен оранжевой революции можно перечислить ответное тиражирование оппозицией неудачных фраз и высказываний Виктора Януковича и его жены. У последней в контексте американской помощи оппозиции прозвучали валенки, после чего на Майдане появились валенки с надписью «made in USA».
• Реальный удар – виртуальная зашита. Вспомним фразу, которую произносят по отношению к детям: «Как ты можешь плакать, мальчики не плачут». В этом случае зашита строится в попытке вмонтировать негативные последствия в систему имеющихся ценностей.
В случае оранжевой революции в Киеве от реальных омоновцев защищались виртуальным способом, вставляя цветы в их щиты.
• Реальный удар – реальная зашита. Это самый прозрачный случай, в рамках которого протекает любое боевое столкновение. Тем самым он наиболее просчитан и является наиболее симметричным.
Эксплуатация разных аспектов виртуального пространства активно используется в некоторых национальных традициях, среди которых одно из первых мест занимает Китай [4].
Любое реальное действие в физическом пространстве всегда покоится на предварительной информационной и когнитивной подготовке этого действия. Чем существеннее это действие, тем серьезнее будет подготовка.
При этом оказывается возможным сформировать полный набор действующих лиц исключительно в виртуальном пространстве. Возникает соответствующая формула: виртуальный лидер, опирающийся на виртуальный народ, против виртуального оппонента.
Все члены этого треугольника являются частично реальными, частично виртуальными. У лидера выпячиваются его позитивные черты, у оппонента – отрицательные. Они могут быть взяты не только и не столько из мира реального, сколько из мира виртуального.
Рифат Шайхутдинов пользуется в данном случае термином «сконструированный народ». Он отмечает: «Фактически любую группу граждан можно объявить народом и сформировать такую ситуацию, что право так называться за этой группой будет признано. В этом и состоит демотехника. И тогда эта группа автоматически становится неприкасаемой – ведь власть же объявила, что она не может противостоять народу!»[5]. При этом под демотехникой он понимает «технику работы с народом, создания народа и «увода» народа, из-за чего любая власть теряет опору и рушится». То есть практически создается виртуальный объект, но делается это именно под параметры ненасильственного поведения власти.
Характеристики виртуальности прослеживаются и в сближении власти и оппозиции, отмеченном Глебом Павловским: «Время от времени (цикл, кстати, установлен Фурманом где-то около 10–15 лет) происходит резкое ослабление властвующей политической команды, и разом, единовременно, от нескольких месяцев до года, идеи оппозиции вдруг становятся идеями власти» [6]. То есть если посмотреть с точки зрения отмеченного срока в 10–15 лет, то получается, что перед нами вообще единый организм, что говорит, по крайней мере, об определенной нереальности войны / борьбы между властью и оппозицией. Получается, что власть и оппозиция едины.
Но весь этот виртуальный набор затем должен пройти процесс перехода в реальность, поскольку запланированный и полученный результат должен получить соответствующую легитимизацию. Причем не только в глазах своего народа, но и в глазах западного мира. Как пишет, например, Борис Долгин: «Киргизский режим не являлся сверхжестким, но и не был открытым, нормально приспособленным к смене власти в результате «легальной» конкуренции. Существенным фактором стала ориентация режима на сближение со странами, исповедующими либеральные ценности, а значит, неготовность вопреки мнению этих стран, пойти на большую кровь в попытке отстоять власть» [7]. Отсюда возникает необходимость «пропустить» всю подобную ситуацию через судебные органы, что и создает нужный уровень легитимизации. То есть все равно происходит определенная нейтрализация революции через судебный результат. Б. Долгин подчеркнул: «В Киргизии были использованы задействованные в Грузии и на Украине схемы легитимизации новой власти. Как и на Украине, принципиальную роль в формировании «коридора легитимности» к новому порядку играет суд» [7].
Революция у соседей начинает виртуально примеряться к себе. Так происходит с Россией, где Анна Гармонова пишет о специфике России следующее: «Все нынешние революции – это революции оппозиции. В России с этим сложно. Реальной оппозиции нет, поэтому такой бескровный сценарий может не сработать, а сработает сценарий национальных кровавых революций» [8].
Так происходите Казахстаном: «Революционная эйфория, охватившая наших южных соседей, неизбежно перекинется и к нам. Свержение акаевского режима породит у представителей Старшего жуза надежды на перемены и возродит мечты о лучшей жизни. Таким образом, революционное настроение в Киргизии найдет живой отклик в умах южных казахов» [9].
Виртуальная ситуация может получить неожиданное воплощение, как это произошло в Киргизии в процессе погромов магазинов и захватов административных зданий [10]. К счастью, украинская ситуация обошлась без подобных действий, поскольку активность толпы пытались удерживать на определенном уровне. С одной стороны, она должна быть такой, чтобы можно было совершить те или иные действия для устрашения действующей власти. С другой стороны, нельзя допускать самостоятельных вариантов реализации этой активности.
В принципе образуется определенная четкая дихотомия: попытки удержать власть всегда оказываются нелегитимными, попытки захватить власть, наоборот, всегда легитимны. В рамках такого парадоксального деления любое движение к смене власти становится обреченным на успех. Виртуальные объекты легко побеждают объекты реальные, поскольку пришедшие извне правила как раз строятся на базе виртуальных объектов. Возможно, в западном мире они строятся на базе реальных объектов. Но на нашей территории они принципиально искусственны.
И даже оранжевый цвет оказался в революционном наборе совершенно случайно, как говорил Алексей Ситников в своем выступлении в Санкт-Петербурге. «Всю аудиторию мучил сакраментальный вопрос: «Так почему же все-таки оранжевый?». Здесь опять все было просто и скромно. Как объяснил Алексей Петрович, «раз Янукович выбрал своим цветом голубой, а флаг Украины содержит два цвета – голубой и желтый, то нам ничего не оставалось, как взять желтый. А поскольку на крупных заводах наши заказы не брали, приходилось размешать их в подполье, где за качество продукции не ручаются. Вышло так, что первая партия шарфов получилась оранжевой. Ее сразу разобрали, а когда подошла вторая, уже правильного – желтого – цвета, люди говорили: «А мы не будем их брать, наш цвет – оранжевый» [11].
Виртуальность привлекает внимание создателей революционных технологий по причине расширенного спектра возможностей, которые предоставляет эта сфера. Герои и злодеи просто маркируются путем приклеивания действующим лицам ярлыков, что дает возможность форматировать действительность так, как это требуется для целей кампании. Затем происходит оперирование не с реальной, а с виртуальной действительностью, которая заранее выстраивается нужным способом.
Виртуальная действительность дает колоссальные возможности по управлению восприятием. Михаил Гефтер вспоминал интересную особенность довоенной жизни: «Железного занавеса для нас до войны не существовало. Не было ощущения отторженности – будто есть какой-то «мир там», не мой, меня в него не пускают, и я в течение жизни его не узнаю. Мир был дома. Эти революции в Китае, Германии, повсюду – мои!» [12. – С. 115]. Разрушение СССР началось с разрушения виртуальной зашиты, выстроенной в сталинское время. Пришли новые герои, новые контексты действий, разрушив старый виртуальный мир, а вслед за его разрушением состоялось и разрушение мира реального. Нельзя сохранить реальный мир в том же виде, если рушится мир виртуальный.
Базисная мифология, как признается, более сильно влияет на бессознательное, чем сознательное [1 3]. Именно в этой сфере находятся мотивы нашего поведения, задающие понятность и «внятность» окружающего нас мира.
Если американский миф строился на основе мифологии Дикого Запада, в рамках которого действует супергерой, то для советской мифологии были характерны три «строительные площадки»: революционная, производственная и военная. В революционной и военной парадигме советский герой боролся с врагами: внутренними в первом случае и внешними во втором. В производственной парадигме борьба шла с неживым противником (углем, стратосферой и так далее). Все три парадигмы близки американскому варианту в том, что враг ведет себя всегда некорректно и не по правилам.
Постсоветская революционная парадигма строится на мифологии, в рамках которой уже власть проявляет себя как враг, поскольку характеризуется и как бандитская, и как коррупционная. Именно она порождает жертвы, а герои из оппозиции должны защитить народ от этой власти. Здесь герой-оппозиционер, словно настоящий супергерой, также приходит ниоткуда (в данном случае он живет вне властной принадлежности). Он вызывает власть на дуэль, от которой та уклоняется. Тогда герой апеллирует к массам, призывая их определить, кто прав, а кто виноват. При этом враг в любую минуту готов нарушить мирное сосуществование. В изложении слушателей семинара Ситникова последний вариант развития событий представал в следующем виде: «Оранжевая революция гремела перед нами на экране проектора, а Ситников вешал откуда-то из темноты. Когда он дошел до слов: «Мы не решались вывести людей на улицы, так как не были уверены, что Кучма не выпустит танки и не будет крови», – я даже испугался: какие же все-таки могучие люди – эти пиарщики! Такие мощные инструменты у них в руках, что майдан Незалежности, сердце Украины, столько времени стоял на ушах и стал желанной Меккой не только для тех, кто за Ющенко, но и для тех, кто просто любит повеселиться, да и вообще для всех. Я думаю, даже электорат Януковича снимал свои голубые шарфы, чтобы «хоть одним глазком» [11].
Виртуальность вовлекает и увлекает, ведя за собой. Революционная виртуальность рождает новые миры, тем самым способствуя трансформации реального мира, который рушится и трещит по швам от ударов виртуальных героев.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.