II

II

В моей статье «Будущее одной иллюзии» речь идет не столько о глубинных источниках религиозного чувства, сколько о том, что средний рядовой человек понимает под своей религией, – о системе учений и обетов, которая, с одной стороны, с завидной полнотой разъяснит ему все загадки этого мира, а с другой стороны, даст уверенность, что о нем позаботятся в этой жизни и избавят от страданий в жизни потусторонней. Это заботливое провидение рядовой средний человек не может представить себе иначе как в образе великого возвышенного отца. Только такой отец может знать потребности дитяти человеческого, откликаться на его мольбы, жалеть и принимать знаки раскаяния. Все это настолько инфантильно, настолько чуждо действительности, что человеколюбивому уму трудно свыкнуться с мыслью о том, что подавляющее большинство смертных никогда не сможет подняться выше этого уровня. Еще больший стыд испытываешь, узнав, что значительная часть живущих ныне людей, которые должны бы хорошо понимать, что подобная религия не стоит того, чтобы ее исповедовать, продолжает ее яростно защищать в арьергардных боях. Стоило бы влиться в ряды верующих, чтобы предостеречь философов, пытающихся спасти религию заменой бога неким безличным призраком: не упоминайте имя божье всуе! Если так поступали великие духовные наставники прошлого, то это еще не повод следовать сегодня их примеру. Все знают, почему они должны были это делать.

Но вернемся к простому человеку и его религии, к религии, которая одна только и заслуживает, чтобы ее так называли. Здесь нам приходит в голову высказывание нашего великого поэта и мыслителя о том, в каких отношениях находятся религия, искусство и наука.

Wer Wissenschaft und Kunst besitzt,

hat auch Religion;

Wer jene beiden nicht besitzt,

der habe Religion![99]

С одной стороны, в этом изречении религия противопоставляется двум высшим достижениям человечества, а с другой стороны, поэт утверждает, что искусство и наука могут выступать вместо религии, замещать ее. Если мы вздумаем спорить с простым человеком о религии, то авторитет поэта будет отнюдь не на нашей стороне. Попробуем пойти иным путем, чтобы приблизиться к истинной оценке этого афоризма. Жизнь в том виде, в каком она нам дана, тяжела и беспросветна, она доставляет нам боль, разочарования, ставит перед нами неразрешимые проблемы. Для того чтобы вынести бремя жизни, нам не следует пренебрегать успокаивающими средствами. (Без подпорок нам не обойтись, говаривал Теодор Фонтане.) Эти средства могут быть троякого рода: отвлекающие, заставляющие нас презирать наши бедствия; замещающие удовольствия, уменьшающие страдание; опьяняющие, делающие нас нечувствительными к бедам и страданиям. Нам необходимо хотя бы одно из перечисленных выше средств[100]. На отвлекающее средство указывает Вольтер, советуя своему Кандиду возделывать сад; к тому же роду средств относятся и занятия наукой. Замещающие удовольствия в том виде, в каком их предлагает искусство, – это противопоставленные реальности иллюзии, обладающие сильнейшим психологическим воздействием благодаря той роли, которую играют в психической жизни фантазии. Опьяняющие средства воздействуют на обмен веществ в нашем организме, изменяют его химизм. Очень не просто определить в этом ряду место религии. Придется расширить поиск.

Вопрос о цели и смысле человеческой жизни ставился великое множество раз. Удовлетворительный ответ на него пока не найден, и, возможно, его просто не существует. Некоторые из задающих этот вопрос добавляют: если выяснится, что жизнь не имеет цели, то она потеряет всякую ценность. Но эта угроза ничего не меняет. Более того, представляется, что мы имеем право отказаться от постановки этого вопроса. Предпосылкой его является, как мне думается, человеческое высокомерие, масса проявлений которого нам и без этого хорошо известна. Никто не говорит о смысле жизни животных, если речь не идет об их пользе для человека. Но и такой подход не выдерживает критики, ибо с некоторыми животными человек не делает ничего, если не считать того, что он их описывает, классифицирует и изучает. К тому же есть бесчисленное множество биологических видов, которые избегли даже этой участи, так как вымерли до того, как человек успел их увидеть. И лишь религия знает ответ на вопрос о смысле и цели жизни. Едва ли мы ошибемся, если скажем, что идея смысла жизни устоит или падет только вместе с религиозной системой взглядов.

Обратимся поэтому к более скромному вопросу: что открывается самим людям в их деятельности и отношениях как смысл и цель жизни, чего они от нее требуют, чего хотят в ней добиться? Едва ли мы ошибемся с ответом: люди желают счастья, они хотят его достичь и остаться счастливыми. У этого стремления есть две стороны – положительная и отрицательная. С одной стороны, люди хотят избегнуть боли и неудовольствия, а с другой – хотят добиться максимума удовольствия и радости. В узком смысле слово «счастье» относится только ко второму устремлению. В соответствии с этой дихотомией цели деятельность человека разворачивается в двух направлениях, в зависимости от того, первой или второй цели – частично или исключительно – хочет человек достичь.

Это, как очевидно, и есть программа элементарного принципа удовольствия, задающего цель жизни. Принцип этот изначально направляет деятельность психического аппарата; в целесообразности его функционирования нет никаких сомнений, но все же такая программа вступает в конфликт со всем окружающим миром – как с макрокосмом, так и с микрокосмом. Данный принцип вообще невозможно осуществить до конца, ему противодействует само устройство мироздания. Можно даже сказать, что намерение сделать человека «счастливым» не входило в план «творения». То, что человек понимает под счастьем в узком смысле этого слова, есть не что иное, как внезапное удовлетворение давно копившейся потребности, и по своей природе такой всплеск удовольствия может быть лишь кратковременным эпизодом. Любое длительное сохранение состояния, которого требует принцип удовольствия, порождает лишь чувство индифферентного благополучия. Мы устроены так, что можем наслаждаться лишь контрастами, но редко – устойчивыми состояниями[101]. Таким образом, наша способность к счастью ограничена нашей конституцией. Намного меньше проблем мы испытываем с переживанием неприятностей и трудностей. Страдания угрожают нам с трех сторон: со стороны нашего собственного тела, склонного к упадку и разрушению, и для нас болезненны даже их предупреждающие сигналы – боль и страх; со стороны окружающего мира, грозящего обрушиться на нас со всей своей первозданной, неукротимой и неумолимой яростью; и наконец, со стороны других людей. Страдания, угрожающие нам из этого последнего источника, мучительнее остальных. В известной мере мы считаем их избыточными, хотя они не менее фатальны и столь же неотвратимы, как и страдания любого другого происхождения.

Нет ничего удивительного в том, что под давлением возможности этих страданий люди умеряют свои претензии на счастье. Как и сам принцип удовольствия под влиянием окружающего мира преобразуется в принцип реальности, в согласии с которым человек чувствует себя счастливым уже от того, что ему удалось избежать несчастья и преодолеть страдание, – когда сам принцип удовольствия оттесняется на задний план под влиянием необходимости избежать страдания. Размышления на эту тему учат нас, что решение этой проблемы можно искать множеством способов. Все эти способы родились в лоне житейской мудрости, и все были испробованы людьми. Неограниченное удовлетворение своих потребностей – это самая соблазнительная приманка соответствующего образа жизни, но вести такую жизнь – это значит ставить наслаждение впереди осмотрительности, и наказание за такую ошибку обычно не заставляет себя ждать. Другие способы, преимущественно направленные на избегание неудовольствия, подразделяются в зависимости от источника неудовольствия, на который направлен тот или иной способ. Существуют умеренные и крайние способы, односторонние и такие, которые действуют одновременно на нескольких направлениях. Добровольная самоизоляция, отчуждение от других людей – это самая разумная мера защиты от страдания, вызываемого межличностными отношениями. Мы понимаем: счастье, которого мы достигаем таким путем, – это счастье покоя. Самая лучшая защита от внушающего страх окружающего мира – это отвернуться от него, если речь идет об одном человеке. Существует, однако, другой, лучший путь – объединиться с другими людьми и, призвав на помощь современную технику, перейти в наступление на природу, чтобы подчинить ее человеческой воле. Тогда мы работаем вместе со всеми ради достижения счастья для всех. Но самые интересные способы защиты от страдания – это способы, с помощью которых мы стараемся повлиять на собственный организм. В конце концов, любое страдание есть не более чем ощущение, оно существует лишь до тех пор, пока мы его чувствуем, а чувствуем мы его благодаря определенному строению нашего организма.

Самым грубым, но и самым действенным методом такого воздействия является химическое воздействие, то есть интоксикация. Я не уверен, что кто-то до конца понимает механизм ее действия, но фактом остается то, что существуют чужеродные для организма вещества, присутствие которых в крови и тканях создает ощущение удовольствия, и при этом условия функционирования организма изменяются до такой степени, что мы становимся неспособными воспринимать неприятные раздражители. Это не синхронное воздействие того или иного вещества; просто оба состояния связаны между собой некоей внутренней связью. Должно быть, в нашем организме присутствуют какие-то эндогенные вещества, производящие аналогичный эффект, ибо мы знаем по крайней мере одно патологическое состояние – манию, когда больной испытывает эйфорию опьянения без введения соответствующих опьяняющих ядов. Помимо этого, для нормальной психической жизни характерны колебания от легкости до затруднений в получении удовольствия, и эти колебания совершаются параллельно снижению или повышению чувствительности к неудовольствию. Достойно сожаления, что эти токсические эффекты психической жизни до сих пор не стали предметом научного исследования. Применение опьяняющих средств в борьбе за счастье и за избавление от страданий будет расценено как величайшее благодеяние, и отдельные индивиды, как и целые народы, найдут для таких средств достойное место в системе своих влечений. Мы будем благодарны этим средствам не только за доставленное ими чувство удовольствия, но и за желанное ощущение независимости от окружающего мира. Мы понимаем, что с помощью «таблеток беззаботности» мы сможем в любой момент избавиться от гнета реальности и бежать от нее в наш собственный, лучше устроенный мир. Известно, правда, что именно это свойство опьяняющих средств обусловливает их опасность и вред. В определенных обстоятельствах именно они ответственны за то, что огромная энергия, которая могла бы быть направлена на улучшение человеческой участи, пропадает напрасно.

Сложное строение нашего психического аппарата допускает, однако, существование целого ряда других методов воздействия. Как удовлетворение инстинктивных влечений есть счастье, так причиной тяжелых страданий является избегание такого удовлетворения, обусловленное влиянием окружающего мира. Можно надеяться, что путем воздействия на стимулы к влечению нам удастся отчасти освободиться от страдания. Этот способ защиты от страдания заключается не в воздействии на психический аппарат, а во влиянии на внутренние источники потребностей. В крайних своих проявлениях этот способ предусматривает умерщвление влечений, как того требует восточная мудрость, а йога осуществляет на практике. Если это удается, то человек одновременно отказывается от всякой деятельности (жертвует жизнью), обретая на этом пути лишь счастье покоя, то есть абсолютной бездеятельности. Тот же путь можно использовать для достижения более умеренной цели – например, для влияния только на инстинктивные влечения. В этих случаях управление берут на себя высшие психические инстанции, подчиненные принципу реальности. Здесь ни в коем случае нет намерения отказываться от удовлетворения желаний; в известной мере защита от страдания достигается тем, что отказ от удовлетворения подавленных влечений воспринимается не так болезненно, как воздержание от неподавленных инстинктов. С этим сочетается неизбежное ослабление наслаждения. Чувство счастья от удовлетворения дикого влечения, не обузданного «эго», несравненно сильнее, чем насыщение влечения подавленного. Непреодолимость извращенных побуждений и вообще запретных импульсов находит здесь свое рациональное объяснение.

Другой способ защиты от страдания осуществляется за счет переключения либидо, что становится возможным благодаря необычайной гибкости нашего психического аппарата. Задача заключается в таком смещении цели инстинктивного влечения, чтобы оно не встречало противодействия со стороны окружающего мира. Этому способствует сублимация влечения. Наилучших результатов достигает тот, кто умеет получать максимум психического и интеллектуального удовольствия от своей работы. К таким людям судьба обыкновенно бывает милостива. Удовлетворение такого рода, как радость художника, создающего произведение силой своей фантазии, или радость ученого, решающего сложную проблему и открывающего истину, имеет особое качество, которое мы когда-нибудь сможем охарактеризовать метапсихологически. Пока же можно, прибегая к наглядной аналогии, сказать, что эти радости кажутся нам «тоньше и выше», но их интенсивность слаба в сравнении с радостью от удовлетворения грубых первобытных влечений; они не потрясают нашу телесную сущность. Недостаточность этого способа заключается еще и в том, что он доступен очень немногим. В качестве предпосылки такой способ требует редких способностей и дарований. Но даже немногим избранным такой способ не предоставляет гарантированной защиты от страдания, он не выковывает для них непробиваемый стрелами судьбы панцирь и отказывает всякий раз, когда источником страдания становится само тело[102].

Если уже при этом способе отчетливо выражено намерение стать независимым от окружающего мира и находить удовлетворение во внутренних, психических процессах, то эти же черты еще яснее проступают при следующем по счету способе. Здесь связь с реальностью ослабевает в еще большей степени, удовлетворение черпают в иллюзиях, которые распознаются именно как таковые, но при этом несовпадение их с действительностью не мешает получать от них удовольствие. Источником, откуда черпают фантазии, является воображаемая жизнь. В свое время, когда завершилось становление восприятия реальности, эта воображаемая жизнь уклонилась от испытания действительностью и осталась для мнимого осуществления неисполнимых желаний. На первом месте среди этих желанных фантазий стоит наслаждение произведениями искусства, наслаждение, которое дает созерцателю с помощью художника самому приобщиться к творчеству[103]. Кто восприимчив к чарам искусства, тот знаком с источником удовольствия и утешения, до сих пор недостаточно оцененным. Но мягкий, поверхностный наркоз, в который погружает нас искусство, является не более чем мимолетным бегством от тягот реальной жизни; эта эйфория недостаточно глубока, чтобы заставить нас забыть о наших реальных бедах и невзгодах.

Намного сильнее и основательнее действует другой способ, способ, который видит своего единственного врага в реальности, каковая является источником всех бед и страданий, реальность, непригодная для жизни, с которой надо порвать все связи, если человек хочет быть хотя бы отчасти счастлив. Отшельник поворачивается к миру спиной, не желая впредь иметь с ним дела. Но человек может пойти еще дальше, он может переделать мир и вместо реального мира создать свой собственный, самые неприемлемые черты которого устранены и заменены желанными чертами и свойствами. Тот, кто в отчаянии избирает этот путь к счастью, как правило, не достигает ничего; действительность оказывается для такого человека слишком сильным противником. Тот, кем овладевает такой бред, может сойти с ума, если не получит вовремя действенную помощь. Правда, такой человек будет утверждать, что каждый из нас – остальных – ведет себя как параноик, и станет упорно подгонять под желаемую картину те стороны жизни, которые не приносят ему страданий, внося этот бред в реальную жизнь. Особое значение приобретают случаи, когда большое число людей совместно предпринимают попытку создать себе гарантированное счастье и защиту от страданий с помощью бредового извращения реальности. Религия является весьма характерным для человечества проявлением такого массового бреда. Естественно, те, кто приобщен к этому бреду и верит в него, не распознают его как таковой.

Я не уверен, что список перечисленных мной методов обретения счастья и избавления от страданий является исчерпывающим; я также сознаю, что этот материал можно по-другому организовать и упорядочить. Правда, я не привел еще один способ, и не потому, что я о нем забыл, но потому, что им мы займемся позже в иной связи. Да и разве можно забыть об этом виде умения жить! Это умение проявляется совершенно поразительным соединением нескольких характерных черт. Естественно, этот способ или, если угодно, метод направлен на то, чтобы уничтожить зависимость человека от судьбы. Пользуясь этим методом, удовлетворение влечений перемещают в область внутренних психических процессов, поскольку – как мы уже упоминали – либидо поддается переключению, но в данном случае оно отвращается не от внешнего мира, а, наоборот, направляется на его объекты, – и обретают счастье от чувственного отношения к этим объектам. При этом не удовлетворяются усталым примирением с простым избеганием неудовольствия, наоборот, мимо него проходят, не обращая на него ни малейшего внимания, увлекаясь страстной тягой к позитивному переживанию счастья. Возможно, такой способ приближает к цели намного успешнее, чем все прочие. Естественно, я имею в виду то отношение к жизни, которое ставит в ее эпицентр любовь и ожидает полного удовлетворения влечений от любви и влюбленности. Такая психическая установка вполне естественна и предсказуема; одно из проявлений любви – половая любовь – представляет собой образец ни с чем не сравнимого удовольствия и наслаждения, являясь образцом нашего представления о счастье. Что может быть более естественным, чем упорствовать в поиске счастья на той же дороге, где мы повстречали его в первый раз. Уязвимая сторона такого подхода очевидна: иначе не нашлось бы ни одного человека, который добровольно согласился сменить эту проторенную дорогу на другую. Никогда мы не бываем так беззащитны перед страданием, чем когда любим, никогда не бываем так безнадежно несчастны, как в моменты, когда теряем предмет своей любви. Но тема счастья, обретаемого посредством любви, этим не исчерпывается, о ней можно сказать еще очень многое.

Сюда же можно добавить другой интересный факт: счастья в жизни ищут – преимущественно в наслаждении красотой – везде, где нам указывают на нее наши мышление и суждение: красотой форм и осанки человеческого тела, природных объектов и ландшафтов, художественных и даже научно-технических творений. Эта эстетическая установка смысла жизни весьма слабо защищает нас от угрожающих нам страданий, но может реально их смягчить. Наслаждение красотой обладает мягким опьяняющим и притупляющим воздействием на наши ощущения. Трудно оценить пользу красоты, в нашей культуре мы не видим ее практической необходимости, но без нее мы не представляем нашу жизнь. Научная эстетика исследует условия, при которых те или иные предметы представляются нам прекрасными; тем не менее о природе и происхождении красоты эта наука не может нам ничего сказать; как это обыденно и скучно – прикрывать полную бесплодность таких попыток велеречивыми, но абсолютно бессодержательными словами. К сожалению, психоанализ практически тоже ничего не может сказать о красоте. Единственно надежными представляются выводы, почерпнутые из области сексуальных ощущений, где мы видим образцовый пример целенаправленного возбуждения. «Красота» и «возбуждение» изначально были свойствами сексуальных объектов. Примечательно, что вид гениталий почти всегда вызывает возбуждение, но их почти никогда не называют красивыми. Это обозначение закрепилось по большей части за определенными вторичными половыми признаками.

Невзирая на такую неполноту наших представлений, я все же осмелюсь, в конце нашего исследования, высказать несколько замечаний. Программа, которая навязывает нам принцип удовольствия как средство достижения счастья, не может быть выполнена, но тем не менее человек смеет или, лучше сказать, сохраняет способность не оставлять повторных попыток на этом ристалище. Люди прокладывают к счастью множество дорог – это либо положительная цель получения удовольствия, либо отрицательная цель избегания неудовольствия. На обеих этих дорогах мы не в состоянии полностью добиться того, к чему так сильно стремимся. Счастье в том умеренном объеме, в каком оно признается возможным, является проблемой индивидуальной рационализации либидо. Не существует универсальных советов, которые могли бы помочь всем без исключения. Каждый должен сам, методом проб и ошибок, найти собственный уникальный способ обрести радость и счастье. На выбор пути могут повлиять самые разнообразные факторы. Речь идет о том, удовлетворения скольких своих влечений субъект ожидает от окружающего мира, насколько этому субъекту по силам изменить предметы своих влечений. Решающую роль здесь, помимо внешних условий и отношений, играет психическая конституция индивида. Эротичный человек на первое место поставит чувственные отношения с другими людьми; самодостаточный нарцисс будет искать удовлетворения в процессах своей внутренней психической жизни; деятельный человек не станет отрываться от окружающего мира, в котором он будет непрестанно пробовать свои силы. Люди промежуточного типа определяют область смещения своих интересов в зависимости от своих дарований и меры возможной сублимации влечений. При этом каждое экстремальное решение наказуемо, так как оно подвергает индивида опасностям, делая недостаточным избранный им метод. Как предусмотрительный коммерсант никогда не вкладывает все свои деньги в одно предприятие, так, вероятно, и любой человек не станет ожидать удовлетворения всех своих влечений посредством одного-единственного устремления. Успех не может быть гарантированным, ибо зависит от взаимодействия множества разных моментов, из которых самый важный, видимо, – это способность психической конституции приспосабливать душевную жизнь к требованиям окружающего мира и использовать эту адаптацию для получения удовольствия. Тот, кто обладает особенно неблагоприятной комбинацией влечений, кто не смог правильно перестроить и заново упорядочить структуру либидо, необходимую для получения удовольствия, тому будет тяжело извлечь радость из внешних обстоятельств, тем более оказываясь перед лицом трудных проблем. Последним средством, сулящим по крайней мере мнимое удовлетворение, является бегство в невротическое заболевание, которое возникает по большей части еще в ранней молодости. Те, кто терпит фиаско в своих усилиях достичь счастья, находит утешение в хронической опьяняющей интоксикации или, отчаявшись, отвергает мир и обретает убежище в психозе[104].

Религия нарушает эту тонкую игру в выбор и приспособление, так как навязывает всем свой собственный и единственный путь к достижению счастья и защите от страданий. Метод этот заключается в том, что религия преуменьшает ценность жизни и замещает истинную картину мира бредовым о нем представлением, что в качестве предпосылки требует устрашения интеллекта. Такой ценой, за счет насильственной фиксации психического инфантилизма и внедрения в массовое сознание бредовой идеи, религии удается уберечь многих людей от индивидуального невроза, но едва ли этот метод способен на нечто большее. Как уже было сказано, существует множество путей, способных привести к счастью, но ни один из этих путей на дает гарантированного результата. Религия также не может гарантировать исполнение своих обещаний. Когда верующий наконец оказывается вынужденным положиться на неисповедимую божью волю, он тем самым признает, что последним утешением и радостью в его жизни остается полное и безоговорочное подчинение. Возможно, готовность к такому исходу сокращает время поиска иного выхода.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.