… музу Танца

… музу Танца

Сегодня я увидела музу Танца. Древние греки называли ее Терпсихорой, и уже в самом этом имени есть нечто от ритма и гармонии…

Но имя это уже никто не произносит, а этим искусством уже никто не занимается. В нашем мире признаки разрушения появились уже на всех уровнях, и трон музы Танца оказался захвачен выродившимися формами движения и ритма, которые превратили танец в непристойное воплощение животных инстинктов.

Терпсихора не была выдумкой древних греков, а сам танец возник не ради развлечения и приятного времяпрепровождения. И муза и танец были результатом вдумчивого созерцания Природы, где все движется в согласии с законами, подчиняясь определенному ритму и определенному рисунку.

Чтобы постичь дух танца, достаточно окунуться в густую листву дерева и ощутить, как ветер колышет ее… Не отрываясь от ветвей, листья поют и танцуют, рождая симфонию зеленых оттенков, чарующую глаз и слух. Достаточно минуту посидеть у моря и отдаться неизменному ритму, в котором волны изящно накатываются на берег. Достаточно увидеть полет птицы или танец падающего листа, когда осенью приходит его час… Достаточно увидеть, как бегут в небе облака – будто танцуя, принимая тысячи фантастических форм. В конце концов, достаточно просто уметь читать ту открытую книгу, которую каждый день предлагает нам жизнь, но в которой мы ценим – да и то не всегда – лишь обложку.

Но если глаза не видят, тогда и тело не может танцевать. Тогда от нас остается лишь некий кусок материи (то, что мы называем телом), который мечется и корчится, словно в болезненных конвульсиях, а не движется в красивом ритме. Остается лишь существо, захваченное своими инстинктами, которое, не таясь, ищет прежде всего удовольствия и вовсе не испытывает томления духа по красоте. Если глаза не видят, тогда нет и звуков, чтобы сложить музыку… Если бы звуки были упорядочены и образовывали гармоничное сочетание, они пробудили бы в нашем теле согласованный и соразмерный отклик. Но нас окружает другая музыка – или неблагозвучная, резкая, агрессивная, или предательски слащавая и лицемерно сентиментальная, а тексты песен рассказывают либо о модных сексуальных отклонениях, либо о популярных политических тенденциях.

Однако все это – только маскировка, прикрытие. Истинное послание, подписывающее смертный приговор танцу, сохраняется в тайне: это призыв к торжеству материи, обещание ложной свободы, которую невозможно завоевать по той простой причине, что ее нет в нашем мире. Это призыв «делай что хочешь, пока это будет то, что хочу я». Это призыв «двигайся свободно», пока следуешь за навязанной тебе модой. Это означает принимать отвратительное за прекрасное; это означает безумно кружиться и скакать, закатив глаза, втаптывая в грязь само воспоминание о благородной Музе ритма и гармонии.

Среди всей этой фальши, среди стольких бессмысленных слов, в окружении молодежи, совсем не умеющей танцевать, разучившейся даже ходить грациозно, среди прыжков и судорог, среди неопрятных, вялых, неуклюжих тел я воззвала к Терпсихоре. Я звала ее, так тоскуя по ней, что во мне пробудилась сила, которая коренится в глубине души, вне всех видимых противоречий.

И она пришла ко мне, и каждое движение Музы, облаченной в тунику, излучало грацию. Она шла сквозь вре мя, и сама ее походка была танцем, а жесты ее были музыкой. Я думала, что муза умерла, но Прекрасное никогда не умирает… Я думала, что ее присутствия никто не замечает, но Подлинное всегда найдет себе дорогу…

Это было мимолетное видение, в этот миг время и пространство утратили свою пугающую безусловность, а мода съежилась от стыда перед тем, что было, есть и будет всегда.

Муза Танца была среди нас лишь мгновение. Никто уже не знает ее имени, никто не помнит ее искусство, но она оставила тоску, запечатленную в тех бедных телах, которые, потеряв крылья, не умеют ни летать, ни ходить. Они способны только поднимать глаза вслед промелькнувшим видениям, в то время как их душа молится, чтобы видения эти стали реальностью.

Ведь душа умеет танцевать; она живет в каждом из нас – пленницей за теми решетками, которыми мы пожелали ее ограничить. Душу, охваченную трепетом, греки называли Терпсихорой, именем, обозначающим грацию и гармонию. А когда она в нас плачет, как нам ее называть?