… как История на мгновение остановилась

… как История на мгновение остановилась

Сегодня я увидела, как История на мгновение остановилась… Это случилось, когда перестал отсчитывать время Биг-Бен – старые часы, олицетворяющие еще более древнюю традицию. Люди, которые понимают сердце часов, говорят, что Биг-Бен «устал», что его металл не выдерживает нагрузки.

Конечно, тысячи часов ежедневно ломаются и останавливаются навсегда. Но Биг-Бен – это не просто часы. Это прототип всех часов, символ времени, значимый в истории образ.

Эти старые, усталые, но благородные часы, отдавшие свою силу миллионам отсчитанных минут, заставили меня задуматься. Задуматься о том, как, порой незаметно для нас, на мгновение останавливается ход жизни на пороге великих перемен, перед дверями истории, за которыми нас ждут другие времена.

Сердце, внутренние часы, – верный спутник жизни человека, и, когда сердце останавливается, когда заканчивается чья-то жизнь, мы вдруг испытываем грусть, боль, возможно, острую ностальгию по тому, что ушло и что, даже вернувшись, никогда не стало бы прежним. Исторические часы – это верный спутник циклов жизни человечества, и, когда они останавливаются, нас охватывает тоска, потому что нечто уходит от нас и приходит что-то новое, но ни это новое, ни мы сами уже не будем прежними.

Если подобное глубокое размышление повергает людей в печаль, нужно понимать, что эта печаль – не что иное, как дань всему тому, что когда-то служило очередной ступенью в жизни. Сегодня, когда все восхваляют перемены, когда всеобщее обновление с восторгом приветствуется во всех сферах жизни, когда воспоминания и тоска по прошлому считаются уделом стариков, – сегодня молодые философы стремятся вспоминать прошлое и отдавать ему должное, ведь именно благодаря этому мы можем день ото дня обновляться.

Может ли существовать лестница, состоящая лишь из одной последней ступени? Пренебрегает ли кто-нибудь первым шагом на пути из-за того, что цель находится в его конце? Неужели кому-нибудь стыдно от того, что он когда-то был ребенком? Разве мы презираем семя, дающее жизнь дереву? Я уверена, что именно так, а не иначе нам нужно смотреть на жизнь, на опыт, на проблемы и достижения, осознавая, что всякое событие есть ступень для грядущего.

Возлюбив одни лишь перемены, мы утратили память. Возведя на трон все новое, мы разрушили традиции. Мы обращаемся к памяти и традиции лишь затем, чтобы критиковать их. Что же будет, когда сегодняшние новшества станут достоянием памяти и традиции? Каково им будет ощущать на себе юношеское презрение? Смогут ли сегодняшние «новые» смириться с тем, что они станут никем и ничем?

В человеке живет беспредельная жажда вечности, хотя обычно ее трудно распознать. Эта жажда проявляется во всем, что бы он ни делал: в детях, в которых он обретет бессмертие, в домах, которые он строит, в книгах, которые он пишет, в словах, которые он произносит, в опыте, который он пытается передать. Жажда вечности имеет отношение не только к будущему; эта вечность ощущается именно потому, что устремлена из беспредельности прошлого в иную беспредельность, простирающуюся впереди. Именно эти две бесконечности – начало и конец, разворачивающиеся во времени, мы и называем Историей в самом широком смысле этого слова.

И потому нам дорого все, что связано с Историей, все, что имеет глубокие корни и в то же время может перейти в будущее – но не как нечто совершенно новое, а как нечто несомненное и хорошее во все времена.

«Новое» не всегда значит «хорошее»; вначале оно просто новое. Для того чтобы стать хорошим, оно должно «состариться», пройти испытание временем, выдержать множество «тик-так» почтенных часов, пока не подтвердит свои достоинства. Это новое должно служить всем: мужчинам и женщинам, детям и старикам; оно должно иметь свежесть воды и вкус выдержанного вина, смело встречать дни и ночи, сиять вместе с солнцем и луной… и лишь на один миг перестать сиять – чтобы сделать новый вдох и продолжать дальше. Как замерший сегодня Биг-Бен, как другие, будущие часы, которые останутся в нашей памяти настолько, насколько им удастся сопутствовать нам в течение многих лет, одинаково бесстрастно отсчитывая и хорошие, и плохие мгновения.

Для тех из нас, кто верит, что тишина тоже звучит, безмолвие часов, проживших долгую жизнь, более символично, чем звучание тех, которые сейчас идут. Молчание, отсутствие чего-то, бывшего прежде, – знак того, что это действительно было. Были часы, было гармоничное звучание истории, которая сейчас на мгновение затаила дыхание, прежде чем начать отсчет другого времени – может быть, в металле, а может быть, в памяти.