Л. Февр. В каком состоянии находилась рукопись «Ремесло историка»

Л. Февр. В каком состоянии находилась рукопись «Ремесло историка»

Подготовка для публикации незавершенной рукописи, которую автор не смог окончательно просмотреть и в которой даже части, отданные в перепечатку на машинке, наверняка подверглись бы отделке, прежде чем автор отдал бы их в печать, — задача щекотливая и вызывающая немало сомнений. Но чего стоят эти сомнения рядом с удовольствием, которое получаешь, открывая прекрасное — даже в изувеченном виде — произведение!

Марк Блок, как и я сам, давно мечтал изложить в связном виде свои мысли об истории. Я часто с горечью говорю себе, что когда еще было для этого время, нам следовало объединиться и написать для молодых некоего «Ланглуа и Сеньобоса»¹, который был бы манифестом другого поколения и выражением совсем иного духа. Слишком поздно! Марк Блок, по крайней мере когда события заставили его отклониться от его пути, попытался самостоятельно осуществить план, который мы часто обсуждали вдвоем.

Я уже говорил² о том, как он, мобилизованный в один из эльзасских штабов и тяготясь праздностью на этой «странной дойне», пошел однажды к первому же прибывшему из Мольсхейма мелочному торговцу и обзавелся школьной тетрадкой, наверное, совершенно такой же, в какой Анри Пиренн, сосланный в другую деревню, где-то в глубине Германии, написал свою «Историю Европы»³. На первой странице Блок дал название: «История французского общества в рамках европейской цивилизации». Далее следовало посвящение:

Памяти Анри Пиренна,

который в то время, когда его страна сражалась рядом с моей за справедливость и цивилизацию, написал в плену «Историю Европы».

После чего Блок, по своей привычке, изложил «Введение»:

Размышления, предназначенные для читателя, интересующегося методом,

за которыми следовал ряд страниц, оставшихся в рукописном виде и представлявших первую главу, названную: «Рождение Франции и Европы».

События, о которых Блок сам рассказал в «Странном поражении»⁴, остановили эту работу. А когда, возвратившись во Францию после трагического круга Дюнкерк — Лондон — Бретань, Блок возобновил работу, он принялся за создание своей «Апологии истории». С какого именно времени? Точно не могу сказать. Первая дата, которой я располагаю, поставлена внизу посвященной мне волнующей страницы: «Фужер (деп. Крёз), 10 мая 1941 года». — А на отдельном листке в одной из его папок значится еще:

«Состояние работы: 11 марта 1942 года:

1. Написать для конца IV: общие мысли, цивилизации — и перечитать.

2. Перейти к V (изменения, опыт)».

10 мая 1941 г., 11 марта 1942 г.; после этого Блок действительно закончил главу IV и начал главу V, которой не дал окончательного названия. И это все.

* * *

Как Блок закончил бы свою книгу? В переданных мне бумагах я не нашел точного плана задуманной книги. Вернее, нашел один план, но предшествовавший выполнению работы и сильно отличающийся от того, которому Марк Блок в ней следовал. Там намечено семь глав со следующими названиями:

1. Историческое познание: прошлое и настоящее.

II. Историческое наблюдение.

III. Исторический анализ.

IV. Время и история.

V. Исторический опыт.

VI. Объяснение в истории.

VII. Проблема предвидения.

В качестве заключения Блок собирался написать этюд о «роли истории в государстве и в образовании». И еще он думал дать приложение, посвященное преподаванию истории.

Нет надобности говорить об отличиях этой программы от той, которую осуществил историк в своем труде. Поскольку то, что предусматривалось для первых пяти глав, содержится в первых четырех завершенных главах «Апологии», то получается, что Блок должен был еще коснуться понятия случая, проблемы индивидуума, проблемы «детерминирующих действий или фактов» и, наконец, проблемы «предвидения», которой он намеревался посвятить целую главу. Судя по всему, можно думать, что в нашем распоряжении — две трети работы, оставшейся незаконченной. Пожалуй, будет полезно привести здесь конец невыполненной программы:

«VI. Объяснение в истории.

В качестве введения: „Поколение скептиков“ (и сциентистов).

1. Понятие причины. Развенчание причины и мотива (бессознательное). Романтизм и спонтанность.

2. Понятие случая.

3. Проблема индивидуума и его дифференцирующего значения. Дополнительно — эпохи, в документации которых нет индивидуумов. Является ли история только наукой о людях в обществе? История массы и элиты.

4. Проблема „детерминирующих“ действий или фактов.

VII. Проблема предвидения:

1. Предвидение — потребность ума.

2. Обычные ошибки предвидения: экономическая конъюнктура, военная история.

3. Антиномия предвидения в области человеческого: предвидение, уничтожаемое предвидением; роль осознания.

4. Предвидение на короткий срок.

5. Закономерности.

6. Надежды и сомнения».

Можно глубоко сожалеть об отсутствии более конкретных и подробных записей Блока, относящихся к последним частям его книги. Они, наверное, принадлежали бы к числу самых оригинальных. Хотя я хорошо знаком с его мыслями — они также и мои — по вопросам, затронутым в главе VII, мы, если не ошибаюсь, никогда не беседовали о проблеме предвидения, которую Блок так умно и оригинально собирался трактовать в конце своего труда и которая, возможно, была бы наиболее индивидуально окрашенной во всей книге.

* * *

Готовя текст к печати, я располагал тремя толстыми папками, в каждой из которых находился почти полный экземпляр текста. В основном эти экземпляры состоят из страниц, отпечатанных на машинке, среди которых попадаются рукописные, написанные рукой Марка Блока, чаще всего на обороте им же перечеркнутой страницы с первоначальным текстом. Моя работа издателя состояла главным образом в установлении на основе этих трех экземпляров сводного экземпляра с полным числом страниц и с учетом всех рукописных исправлений, сделанных Марком Блоком после машинки. Никакие добавления, никакие исправления, даже чисто формальные, в текст Блока не вносились; именно этот текст в его цельном и нетронутом виде напечатан в данной «Тетради»⁵.

В книге предполагались примечания. Мы нашли лишь несколько набросков, сделанных рукой нашего друга. Они помещены ниже. Нам казалось, что мы не должны заполнять этот пробел. То был бы труд огромный и лишенный всякого интереса, к тому же сопряженный на каждом шагу с неразрешимыми проблемами.

Добавлю, что все три упомянутых экземпляра заканчиваются одной и той же фразой: «Причины в истории, как и в любой другой области, нельзя постулировать. Их надо искать».

* * *

Не мне характеризовать мысли Блока об истории — по причинам, которые им с такой нежностью и, я бы сказал, с таким блеском изложены на посвященной мне странице в начале книги. Я сделаю лишь одно замечание. Если не ошибаюсь, во всей книге ни разу не произнесено слово «эволюция»⁶.

* * *

Наконец, поскольку речь шла о посвящении и о дорогом воспоминании, я не могу не сказать следующего.

Есть человек, кому Марк Блок, перед тем как уйти навсегда, несомненно, посвятил бы одну из своих больших работ, которых мы от него ждали. Человек, которого все знавшие и любившие Марка Блока ценили за исключительно нежную заботу о нем и о его детях, за самоотверженный труд в качестве секретаря и помощницы. Я чувствую своей обязанностью, которой ничто — даже стыдливость чувства, столь сильная у Марка Блока, — не может помешать, чувствую своим настоятельным долгом упомянуть здесь имя госпожи Блок, умершей за то же дело, что и ее муж, и с той же верой во Францию.[13]