IV
IV
Данте не отступается от мысли вернуться во Флоренцию. Но ранняя смерть императора Генриха, упадок папской власти, укрепление силы и рост притязаний национальных правителей, а также раскол в Италии создавали крайне неблагоприятные для Данте обстоятельства. Он понимал, что политическими средствами добиться возвращения едва ли возможно. Когда в одной из последних песней «Рая», видимо написанной всего за несколько лет до смерти, он мечтает о возвращении, то выступает уже не в качестве пророка, призывающего мировластителя к огню и мечу. Теперь он выражает надежду, что великое произведение, над которым он работал долгие годы и которое уже снискало ему славу, ибо песни его распространялись в списках, станет тем тараном, что сломит все препятствия. И в Песни двадцать пятой пишет:
Коль в некий день поэмою священной (il роета sacro),
Отмеченной и небом и землей,
Так что я долго чах, в трудах согбенный,
Смирится гнев, пресекший доступ мой
К родной овчарне, где я спал ягненком,
Немил волкам, смутившим в ней покой, —
В ином руне, в ином величье звонком
Вернусь, поэт, и осенюсь венцом
Там, где крещенье принимал ребенком;
Затем что в веру, души пред Творцом
Являющую, там я облачился
И за нее благословен Петром.
(ст. 1-12)
Почти все видные дантоведы отдали дань дискуссии о том, в какой степени и каким образом Данте развивается как политический мыслитель. Одинаково или по-разному смотрит он на происходящие в мире события в те годы, когда активно участвует в европейской политике, и в те, когда пишет «Комедию»? Такая дискуссия, разумеется, предполагает, что Дантовы произведения поддаются мало-мальски точной датировке. Все согласны, что книга «О народном красноречии» и «Пир» написаны до «Монархии» и что «Монархия» возникла примерно в 1312 году, когда император Генрих находился в Италии, хотя, в общем, не исключается и возможность, что «Монархия» была закончена уже после смерти императора в 1313 году. Далее, «Комедии» отводят последние восемь лет жизни Данте (поэт умер в 1321 году. – Перев.). Памятуя о колоссальных внутренних и внешних масштабах «Комедии» и о том, что еще в «Новой Жизни», написанной, как принято считать, в 90-е годы во Флоренции, Данте анонсирует большое произведение, где главным действующим лицом будет Беатриче, мы, однако, не можем не поставить под сомнение тезис, что «Комедия» была создана лишь за последние восемь-десять лет жизни поэта. Твердо и однозначно здесь ничего утверждать нельзя. Материал слишком спорный. Попытки датировать те или иные части «Комедии» сугубо умозрительно, сопоставляя ее с другими работами, на мой взгляд, свидетельствуют только о честолюбии.
Но, даже если рискнуть и положиться на обозначенную выше общепринятую хронологию, будет весьма трудно проследить Дантово развитие. «Монархия» представляет собой политический трактат. Данте выступает там как сильный полемист, логически точный в своих рассуждениях. Развивая свои идеи с такою же решительностью и ловкостью, с какою рыцарь управляет конем на ристалище, он полемизирует с политическими идеологами прошлого и современности, и позиции его можно установить с максимальной определенностью. «Комедия» же – произведение поэтическое, со сложным символико-аллегорическим аппаратом. Живой организм, а не абстрактная теория. Сопоставлять и сравнивать идеи, которые Данте высказывает в «Монархии» и в письмах, с соответствующими пассажами «Комедии» все равно что вводить в математическое уравнение живой цветок или птицу. Проф. А.П. д’Антрев (А.P. d’Entreves), автор интересной монографии о Данте – политике и философе, проводит мысль
о том, что в период между «Монархией» и «Комедией» Данте изменился настолько радикально, что в некотором – и весьма важном – отношении «Комедию» следует рассматривать как искупительное произведение раскаявшегося грешника. В «Комедии» Данте якобы сожалеет, что поддерживал императора Генриха, а главное – раскаивается, что сравнивал его с Христом. Согласно христианскому учению, человечество спасется благодаря внутреннему очищению каждого человека, а не вмешательством извне. По мнению д’Антрева, Данте видел в универсальной монархии такую же боговдохновленную силу, как и универсальная церковь. Вот за это-де кощунство Беатриче и укоряет Данте, когда любящие наконец встречаются в Песни тридцатой «Чистилища».
Теория д’Антрева не могла не вызвать возражений. Чарлз Тилл Дэвис (Charles Till Davis) в своей работе «Данте и римская идея» («Dante and the Idea of Rome») резонно замечает, что в Средние века сравнение императора с Христом было частью традиционного церемониала. Можно добавить, что в Раю Данте указывает то место на небесах – одно из самых высоких, – куда после смерти попадет император Генрих. Стало быть, непохоже, чтобы он в этом плане испытывал раскаяние. Я лично считаю, что нет никакой необходимости выстраивать процесс развития. Данте одержим любовью к Флоренции, но эту любовь дополняет универсализм, красной нитью проходящий через всю его жизнь. Д’Антрев бесспорно прав, говоря, что в изгнании Данте был вынужден стать гражданином мира. О Катоне говорили, что он жил не ради себя, а ради всего человечества. То же справедливо и для стареющего флорентийца Данте Алигьери. Однако в любом периоде жизни поэта можно без труда найти доказательства его универсального мировоззрения – наследия универсальной Римской империи и универсальной античной культуры, которую он стремился возродить. Уже в трактате «О народном красноречии» он, полемизируя с теми, кто везде и всюду ставит на первое место собственную страну, пишет: «Но мы, кому отчество – мир, как рыбам море…»[37] и т. д. Эта фраза заимствована из «Со-кровища» Брунетто Латини, из той самой работы, которую Брунетто при встрече с Данте в Аду особенно ему рекомендует. Может статься, Данте именно об этом и думал, когда говорил, что Брунетто научил его, как стать бессмертным. Ибо один из путей к бессмертию для Данте – перебороть флорентийский национализм и писать, ориентируясь не на Флоренцию, а на общечеловеческое благо. Это было не только обязательство, но и утешение. Поэт и мыслитель не имеет отечества. Его дом всюду, где можно свободно размышлять и писать, а там, где ему отказано в такой свободе, он всюду в изгнании. Где мысль свободна, там и земляки. Или, как Данте писал в 1315 году флорентийскому другу, когда до него дошли слухи, что на определенных унизительных условиях ему разрешат вернуться на родину: «Разве не смогу я в любом другом месте наслаждаться созерцанием солнца и звезд? Разве я не смогу под любым небом размышлять над сладчайшими истинами, если сначала не вернусь во Флоренцию, униженный, более того – обесчещенный в глазах моих сограждан?»[38]
«Комедия» повествует об общности вне времени и пространства, и в царствах смерти Данте встречает главным образом поэтов и философов, людей, живущих под знаком универсализма и чувствующих ответственность за все человечество. И в самой высокой степени это относится к Вергилию, написавшему «Энеиду» во имя золотого века, который наступит, когда все народы объединятся под справедливой властью.
Весной 1311 года в письме императору Генриху Данте процитировал строки римского поэта Лукана, одного из тех, с кем он встречался в Лимбе. Эти строки Лукан вложил в уста римлянина Куриона, который вмешался в ход истории, энергично призвав Цезаря перейти Рубикон и тем решить битву за власть. «Прочь замедленье отринь!» – так у Лукана кричит Цезарю Курион. Теперь, когда партийные группировки охвачены сомнениями и сил у них мало, самое время нанести удар. Данте применяет эти слова к ситуации Генриха VII. Ему следует немедля двинуться на Флоренцию, как Цезарь двинулся на Рим. Подобно Данте, Курион жил в изгнании и имел личные причины желать, чтобы Цезарь захватил власть. Совет, который он дал Цезарю, способствовал усилению раскола в Римской империи. Любопытно, что в «Комедии» Данте поместил Куриона в Аду среди зачинщиков раздора (XXVIII, 94). Курион является перед нами пораженный ужасным недугом: он лишен языка в наказанье за то, что слишком много говорил у Рубикона. В раскаянье Курион терзается мыслью о совете, который некогда дал.
Есть ли у нас здесь возможность констатировать перемену в политических взглядах Данте? В ГЗГГ году Курион – добрый советчик, и его совет Цезарю сплавляется с Дантовым советом императору Генриху. Но в «Комедии» Курион упомянут лишь потому, что сеял раздор меж соотечественниками. Д’Антрев делает вывод, что Данте сожалеет о своих попытках уговорить Генриха на поход против Флоренции и Курион в Аду отбывает наказание за самого Данте. К этому заключению целиком и полностью присоединяется Колин Харди (Colin Hardie), который более всех других исследователей отстаивает односторонний взгляд на «Комедию» как на самоанализ. Чарлз Тилл Дэвис, напротив, и здесь настроен скептически. Если Данте порицает свой совет, данный императору Генриху в ГЗГГ году, значит, он порицает и свой взгляд на императорскую власть как единственную гарантию мира. А это противоречит логике. В «Комедии» нет кары страшнее, чем назначенная Кассию и Бруту, предателям империи.
Но вправду ли так важно, когда именно Данте поместил Куриона в Аду – до или после письма императору Генриху? Курион в «Комедии» находится среди зачинщиков раздора. Данте, должно быть, адресовал себе подобные обвинения, поскольку призывал императора уничтожить Флоренцию. В Курионе, пораженном в Аду гнойными язвами и онемевшем, можно увидеть образ самого Данте, тоже изгнанника, мучимого язвами угрызений совести. Но тот Курион-Данте, что вмешался или пытался вмешаться в мировую историю, призывая Цезаря перейти Рубикон, а Генриха – выступить против Флоренции, тоже присутствует в «Комедии». На моральном уровне Курион, возможно, прообраз величайшего из всех сеятелей раздоров, Люцифера, который сеял рознь в небесах. Но «Комедия» не только этический трактат и не только поэтическое произведение. Она еще и трактат политический, ратующий за всемирную империю, где владыка получит полномочия не от папы, а непосредственно от Бога. «Комедия» прямо указывает противников этой идеи и, значит, противников Бога: Флоренцию, Францию и папу Бонифация VIII, ведь именно они противостоят универсальной монархии. Нелепо думать, что Курион оказался в Аду за поддержку универсальной монархии.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.