Как полюбить ближнего своего?

Как полюбить ближнего своего?

Милосердие предполагает некую способность, усилие воли, дар души. Оно осуществляется в дарении, т. е. в отдавании. Именно потому, что милосердие есть преодоление — себя как самости, своего стремления к покою и себя как обладателя благ, своего стремления к сбережению, своей жадности, — милосердие непросто, оно представляет собой трудную личную задачу.

Атеистически настроенный человек может выставить аргумент, что милосердие, традиционно освященное Божеской заповедью, невозможно при убеждении, что Бога нет. В продолжение этого тезиса он может добавить, что и для верующего человека милосердная любовь, как правило, неискренна, поскольку это — не любовь вовсе, а наложенная на себя в порядке самоотречения обязанность. Подобного рода аргументы высказываются и развиваются, например, Иваном Карамазовым и некоторыми другими персонажами романа Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» — романа, в котором в наибольшей степени отразилась та особенность творчества великого русского писателя, на которую обратил внимание Н.А. Бердяев. Творчество Достоевского представляет собой трагическое движение идей, его герои поглощены какой-нибудь идеей, и все разговоры в его романах представляют диалектику идей[175]. Одна из ведущих идей «Братьев Карамазовых» — деятельная любовь, милосердие.

В своем глубоком убеждении в невозможности милосердной любви Иван признается неоднократно. В разговоре с братом Алешей в трактире он восклицает:

«Я тебе должен сделать одно признание: я никогда не мог понять, как можно любить своих ближних. Именно ближних-то, по-моему, и невозможно любить, а разве лишь дальних. Я читал вот как-то и где-то про «Иоанна Милостивого» (одного святого), что он, когда к нему пришел голодный и обмерзший прохожий и попросил согреть его, лег с ним вместе в постель, обнял его и начал дышать ему в гноящийся и зловонный от какой-то ужасной болезни рот его. Я убежден, что это он сделал с надрывом лжи, из-за заказанной долгом любви, из-за натащенной на себя эпитимии. Чтобы полюбить человека, надо, чтобы тот спрятался, а чуть лишь покажет лицо свое — пропала любовь»[176].

Но и верующий человек может испытывать серьезные затруднения в любви — из-за ощущения недостатка веры, как, например, г-жа Хохлакова в том же романе. Старец Зосима дает совет, который значим как для верующего, так и для неверующего. Милосердие — деятельно. И поэтому для того, чтобы начать быть милосердным, не надо ожидать каких-то особенных внутренних состояний. Достаточно начать делать то, что можешь. Так что возможность милосердной любви — не в воззрениях, не в вере, не во внутреннем настрое, а в практическом действии, и без надежды на скорый успех; поскольку деятельная любовь требует, по словам Достоевского, «работы и выдержки», а то и «целой науки».

Если для Ивана нужна была вера, чтобы начать милосердствовать, то старец Зосима предлагает начать с обратного: «Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии Бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно» (II, IV).

Характерно, что о том же говорил И. Кант: «Когда говорят: полюби своего ближнего, как самого себя, то это не значит, что ты должен непосредственно (сначала) любить и посредством этой любви (потом) сделать ему добро, а наоборот — делай своим ближним добро, и это благодеяние пробудит в тебе человеколюбие (как навык склонности к благодеянию вообще)»[177].

Однако совет начинать с добродеяния хорош при условии, что само доброе дело совершается ради тех, в отношении кого оно предпринимается. В нравственной практике нередки случаи, когда добро делается не «по идеалу» и не ради другого человека, а из эгоизма: из стремления заслужить уважение, понравиться, развлечься, получить поддержку, установить связи и т. д. Таково мнимое благодеяние.