Единство и дифференциация наук

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Единство и дифференциация наук

Рассмотрим теперь главные идеи польского мыслителя на тему о внутреннем порядке науки. Как уже отмечалось, эти идеи высоко ценили его современники, о чем свидетельствует уже цитированное высказывание Т. Чацкого о Коллонтае как о «деятеле, который дал стране логику науки» (23, 2, 344–345). К этой логике относятся внутренний порядок и возможная иерархия наук, т. е. классификация наук, их взаимная связь, место отдельных наук в системе человеческого знания и т. д. Взгляды Коллонтая на эту тему можно реконструировать исходя из его сочинений, относящихся к периодам краковской реформы и организации Кременецкого лицея, а также из его главных теоретических трактатов. С этой точки зрения важны также проекты и сама реформа университетского образования.

В основе коллонтаевского взгляда на науки лежит убеждение в их взаимосвязи и единстве. Это убеждение опирается на принципиальное утверждение его философии, касающееся единства законов, которым подчиняются все «разряды вещей»: «…все существа соединены общими законами, как цепью, которая связывает все вещи в единый порядок…» (14, 367). Эти законы связывают в единое целое как неорганический мир («минералы»), так и мир животных, под которым «представляем себе человека, птиц, животных, рыб, пресмыкающихся и т. п.» (30, 155). Коллонтай утверждает это, чтобы показать, что, «хотя мы привыкли разделять наши науки по их отдельным предметам, все же они имеют между собой определенную связь и соединяются в единый пучок, причем связь этих наук заходит так далеко, что одни без других вообще невозможно хорошо понять» (30, 154). В основе всех социальных, общественных закономерностей лежит моральная наука. Отсюда понятно утверждение Коллонтая, что невозможно развивать моральные науки (в его терминологии это означает общественные науки) без знания физических наук, ибо «принципы моральных наук вырабатываются на основе физического знания человека (естественная история человека, сравнительная анатомия и физиология)» (23, 3, 311).

Подобным образом история перестает быть наукой, если она не связывает своих исследований с такими науками, как политическая и физическая география, хронология и даже математика и геология (см. там же, 4, 4–5). В своих исследованиях Коллонтай отчетливо показал взаимосвязи этих наук.

Убеждение в единстве наук Коллонтай сочетал с интересным взглядом об их разделении. Теоретическая проблематика классификации наук появилась в его сочинениях сначала в связи с вопросами организации и структуры университетского образования. Уже в конце жизни, критикуя введенные Геронимом Стройновским в Виленском университете отделения, Коллонтай писал: «Почему же не пойти вслед за тем естественным делением, которое показывают нам сами предметы наук? Науки, над которыми мы трудимся, являются либо математическими и физическими, либо моральными. То, что не „принадлежит“ к этим собственно наукам, делится либо на свободные науки, либо на свободные искусства. В удовлетворении человеческих потребностей науки имеют первенство перед свободными науками и искусствами, потому что первые отвечают нашим потребностям, вторые же делают жизнь приятной и только с этой точки зрения они нам необходимы; свободные науки пробуждают в нас истинный вкус и охраняют от педантизма, свободные же искусства делают нашу жизнь более приятной и более удобной» (там же, 1, 136).

В приведенном высказывании уже имеется как основа деления наук, так и главные разделы всей системы человеческого знания, в которую, согласно традиции, ведущей свое начало еще от Бэкона и обновленной энциклопедистами, Коллонтай включал также «свободные науки и искусства», т. е. то, что сегодня можно причислить скорее всего к сфере художественного творчества и рефлексии об этом творчестве. Здесь нас интересуют главным образом «науки» (Umiejetnosci), что соответствует и современному их пониманию. В качестве основы деления Коллонтай принимал предмет наук. По его мнению, существуют два вида наук: 1) математические и физические (естествознание) и 2) моральные (общественные) науки. Эти виды связаны между собой, поскольку человек, являясь предметом интереса общественных наук, является вместе с тем частью природы и подчиняется общим естественным законам, открытым естествознанием. Однако существуют своеобразные явления, которые выступают только в человеческом мире. Ими являются свойственные только человеку физические закономерности, но прежде всего моральные закономерности, которыми и занимаются общественные науки (30, 27–29).

Принцип классификации по предмету наук нашел выражение уже в основах первой реформы Краковской академии. Перед реформой в этом учебном заведении существовали четыре отделения: теологии, права, философии и медицины. Реформа уничтожила это деление и разделила академию на две коллегии: физическую и моральную (что было важно с точки зрения подрыва влияния теологии и перипатетической философии). В первую вошли школы: математическая, физическая и медицинская; во вторую — теологическая, права и литературы (см. 43, 157).

Оказывается, коллонтаевский принцип деления наук по их предмету противостоял как распространенной энциклопедистами классификации Ф. Бэкона, так и точке зрения по этому вопросу Я. Снядецкого. Во вступительной статье к «Энциклопедии» Д’Аламбер также рассматривает возможности деления наук. Деление по принципу предмета наук представляется ему «наиболее естественным», но он отбрасывает его, утверждая, что «небольшое количество известных нам существ» не позволяет упорядочить науки «по незаметным оттенкам, служащим одновременно для их разделения и соединения» (37, 124; 123). Не удовлетворяет его также деление наук по принципу их достоверности. В конечном счете он принимает с некоторыми поправками деление, введенное Бэконом. Принципом этого деления являются познавательные силы субъекта. В соответствии с этим принципом вся система человеческого знания оказывается разделенной на три больших отделения — историю, философию и изящные искусства, что отвечает возможным способам отнесения субъекта к предмету — памяти, рефлексии и подражанию. «Силы души» — память, рассудок и воображение — должны были быть критерием деления наук. Кроме того, в плоскости как бы горизонтальной этот принцип был дополнен делением согласно тому, о чем говорит наука — о духовном бытии или материальном. Таким образом, теология и наука о сотворенных духах занимают место впереди наук о природе и человеке (см. там же, 123–126). Коллонтай не пошел вслед за Д’Аламбером, концепция которого, между прочим, появилась хронологически значительно раньше. Коллонтаевская защита принципа классификации наук по их предмету является еще одним аргументом против попыток квалификации его теории науки как предшествовавшей позитивистской в стиле Д’Аламбера.

Я. Снядецкий также не признавал концепцию классификации наук, изложенную во вступлении к «Энциклопедии». Однако он высказывался, подобно Д’Аламберу, в пользу субъективного принципа деления наук. По мнению Снядецкого, степень достоверности (полностью достоверным является только то, что удается доказать математически) утверждений данной науки решает вопрос о ее принадлежности к одному из двух отделений, на которые распадается система наук: либо к «наукам комбинации» (математическим), обладающим абсолютно достоверными утверждениями, либо к «наукам поступков и следствий» (все нематематические науки), которые являются чаще всего «трясиной непрестанно изменяющихся теорий и мнений» (94, 386). Коллонтай был далек как от этой субъективной классификации, так и от отрицания возможности научной достоверности и ценности нематематических утверждений.

И все же попытка реконструкции какого-либо систематического свода наук у Коллонтая была бы обманчивой. Он не оставил развернутой системы классификации наук, а попытка педантического воссоздания ее на основе существующих материалов грозила бы неоправданной модернизацией его взглядов. Следовательно, здесь можно лишь перечислить указанные Коллонтаем наиболее важные дисциплины обоих больших отделений — естествознания и моральных наук. К первому отделению относятся математические науки, которые включают в себя арифметику, теоретическую и практическую геометрию, «солидометрию», тригонометрию, алгебру и логику (см. 23, 1, 380–381). Физические науки, включаемые им в это отделение, охватывают механику, астрономию, геологию и географию, химию, ботанику, зоологию, медицину (понимаемую им широко, как науку о физических закономерностях, свойственных человеку) и, наконец, естественную историю. Во втором большом отделении — в моральных или общественных науках — наиболее важными являются: теория о законе природы (закон «общения» между людьми в отдельной стране и «общения» между «народами»), моральная наука (в узком смысле — этика), политическая экономия и история.

Типичный для Просвещения культ точных и естественных наук наложил свой отпечаток также и на взгляды Коллонтая. Математика, механика — вот образцы для остальных наук. Коллонтай превозносил эти науки не только с точки зрения их практической важности, но также как школу научного мышления и необходимую методологическую основу для иных отраслей знания. «Если мы хотим иметь настоящих философов, — писал он, — то нам необходимо иметь глубоко знающих свой предмет математиков» (там же, 2, 379).

Однако именно здесь возникает вопрос: какое место в этой системе занимает философия, о которой до сих пор не было речи? Этот вопрос вполне закономерен, в особенности если принять во внимание тот факт, что Коллонтая пытаются иногда представить как «антифилософа», предшествующего с этой точки зрения позитивизму, который отказался выделить область общефилософских исследований как самостоятельную ветвь познания. Этот взгляд, как будет показано в соответствующих главах книги, опрометчиво ставит знак равенства между отбрасыванием схоластической метафизической спекуляции и отбрасыванием философии вообще. Но вот что писал на эту тему сам Коллонтай: «Истинная философия является последним результатом всех физических наук; она, без сомнения, начинается там, где кончаются они, и ее нельзя рассматривать иначе, как самый зрелый плод разума. Философия поэтому не является первой в числе наук, которые изобрел человек; ей должны были предшествовать математика, физика и астрономия. Лишь тогда, когда благодаря этим наукам человек при помощи наблюдений добыл столько истин, он, будучи восхищен единообразным порядком всей природы, начал переходить от частных причин к общим, так что в конце концов дошел до открытия первой и всеобщей причины» (15, 438). В другом месте Коллонтай добавляет, что если бы философы не были «так скоры на выводы», сделанные независимо от естествознания, то «не было бы столько легкомысленно блистательных домыслов, но зато вместо этого было бы больше истины» (22, 2, 314–315).

Такое понимание философии было направлено именно против схоластики в том ее виде, в каком она существовала в Польше в конце XVIII в. Эта схоластическая философия «забавлялась познаванием природы, причин и следствий, выводов и случаев, а также терминами, необходимыми в других науках», независимо от достижений естествознания и вопреки этим достижениям; она объяснялась не иначе как только либо по Аристотелю, либо по Фоме Аквинскому. Коллонтай отбрасывает ту философию, главным предметом которой было «учение о различении терминов для облегчения споров между схоластами; пневматологию — для лучшего познания духовной сущности, макрохтонологию — о небе и земле; метеорологию — об испарениях и выделениях, — и тому подобные части старой философии» (16, 456). Вместо этих спекуляций философия должна исследовать (в тесной связи с естествознанием) причины и общие закономерности мира, а также наиболее общую причину. Очевидно, что этот последний тезис подводил Коллонтая к деизму. В данном случае важно подчеркнуть мнение Коллонтая, что философия не может отказаться в пользу теологов и религии от существенной мировоззренческой проблематики.

Если определять задачи философии, как их понимал Коллонтай, по отношению к религии, то следует сказать, что философия была призвана устранить религию и выработать антирелигиозное мировоззрение, опирающееся на наблюдение и опыт и объясняющее мир без домыслов о мистическом и сверхприродном бытии. Взгляды Коллонтая на философию как мировоззренческое орудие управления миром являются яркими и прогрессивными для той эпохи, особенно если учесть последующий упадок идеи Просвещения в Польше. В этом значении философское творчество Коллонтая принадлежит к высшим достижениям того длительного процесса в польской культуре XVIII в., который Владислав Смоленский назвал «духовным переворотом» (см. 83).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.