Идея историзма

Идея историзма

Господство метафизических понятий в науке XVIII в. является признанным фактом. Однако нельзя забывать, что в этот век накопились материалы в области как общественных, так и естественных наук, которые явились основой победы диалектики как теории и метода познания мира.

Отдельные идеи, мысли и результаты конкретных исследований Коллонтая указывают на попытки преодолеть метафизическую картину мира и связанные с ней методологические постулаты. Особо высокий теоретический ранг с этой точки зрения занимает прежде всего его попытка применить принцип историзма[18] в общественных науках, а также методологические и теоретические концепции, связанные со сформулированной им новаторской геологической теорией.

Идея историзма — результат многолетних исторических исследований Коллонтая и его размышлений над проблемами моральной науки— является одним из важных достижений его «Критического разбора основ истории». Уже во время идейно-политической борьбы в период 1788–1792 гг. Коллонтай осознавал, быть может впервые во всей полноте, необходимость исторического понимания фактов, событий и социальных учреждений. Выступив в полемике с консервативно-феодальным идеологом Жевуским (см. 19, 16–17) против механического перенесения общественно-политических принципов и образцов из одних стран в другие, Коллонтай писал: «Никогда дух подражания не должен приниматься как рабское подчинение чужим примерам. Тот, кто хочет использовать мысли чужих светил, должен знать все отношения, которые существуют в его [стране] и в той, которую он берет образцом для подражания» (там же, 75).

Однако эта борьба в период Четырехлетнего сейма явилась, очевидно, лишь толчком, давшим начало идее историзма Коллонтая. Наиболее полное отражение идея историзма получила в одном из двух его главных теоретических сочинений: «Многие философы, метафизики и законодатели думали, что ввиду недостатка исторических источников можно довериться одному только разуму и при его помощи глубоко заглянуть в природу человека, проследить всю историю человечества от истоков его до теперешнего состояния… Таким способом они могли открыть только то, что они уже раньше допустили в своем воображении. Исторические истины никогда не являются результатом метафизических спекуляций, но вытекают либо из действий человека, либо из действии природы. Они не могут быть открыты никаким другим способом, как только путем терпеливого наблюдения действий людей и действий природы, как они обнаруживаются в тех событиях, которые нам описывает история. Без этого единственного средства философ или законодатель, мирно работающий в своем кабинете, не испытывающий чувств, которые обуревали людей прошлого, не волнуемый их страстями, но занятый только своим воображением, никогда не будет в состоянии познать и понять истинное положение первых людей, которое могло их склонить к тем или другим моральным поступкам. Он не будет в состоянии представить себе их нужды, страсти, привычки, а тем более случайные обстоятельства, в которых они находились, он захочет вывести их из своей собственной учености, теперешнего состояния общества, из законов и обычаев, под властью которых он живет и к которым он привык» (15, 425–426).

Людвик Кшивицкий в своем исследовании «Развитие морали», приведя во вступлении процитированные выше слова Коллонтая, подчеркивал: «…взгляды Коллонтая, высказанные в то время, когда теории, построенные на априористских началах, повсеместно господствовали в науке и морали, сохранили свою силу и в настоящее время. Сегодняшние исследователи могли бы его слова привести как признание своей веры и скорее всего своего метода» (60, 234). Эта оценка выдающегося социолога, который одним из первых в Польше применил для исследования общества марксистский метод, уже сама по себе является весьма положительной характеристикой взглядов польского мыслителя, тем более что сформулированный им постулат конкретно-исторического исследования имел огромное значение для будущего, так как включал в себя признание необычайной для того времени в Польше идеи эволюции и общественного прогресса. Теоретической же основой этого постулата был взгляд, согласно которому «образ жизни каждого человека зависит от способа удовлетворения его потребностей. В зависимости от степени их удовлетворения создается его моральный характер» (15, 434). Из этого взгляда следовал вывод, что люди, «находящиеся в определенных обстоятельствах, должны были действовать так, а не иначе, принимать такие, а не иные принципы моральной жизни» (23, 3, 289).

Поскольку подобные или даже точно такие же общие принципы могут иметь совершенно противоположное содержание в зависимости от исторической ситуации, в которой они возникли, то исследователь должен соблюдать принцип конкретности истины: «…исторические истины должны согласовываться со временем определенной эпохи… исторические споры слишком часто теряют свою ясность не из-за недостатка доказательств, а из-за того, что они не относились к надлежащей эпохе» (там же, 4, 201–202). И далее: «Немало истинных событий, перенесенных в другое место и время, оказывалось неправдоподобной сказкой, но, будучи возвращенными и поставленными на свое собственное место, они приобретали характер исторической достоверности» (там же, 228). Следует отметить, что эти общие принципы приводили именно в области истории к формулировке той программы, которая стала исходным пунктом бурною развития польской историографии в XIX в. Отсюда, собственно, вытекает та высокая оценка исторических работ Коллонтая, данная Лелевелем, вслед за которым Коллонтая как историка высоко ценил Дембовский. В польском Просвещении Коллонтай прежде всего принадлежал к тем «нескольким дельным работникам, подготовившим важные основы для высшего понимания отечественной истории» (47, 300–301), — писал Э. Дембовский.

Коллонтай весьма рано осознал новые теоретические перспективы исторической науки и необходимость выработки новой методологии этой ветви знания. Во взглядах на предмет, задачи и метод истории он отталкивался от критики концепции Нарушевича, несмотря на то что высоко ценил заслуги последнего в области возрождения исторических исследований в Польше[19]. Одной из несомненных заслуг Нарушевича, по мнению Коллонтая, была первая попытка проводить исторические исследования, отираясь на научную критику источников, а не на теологию. Коллонтай идет дальше в формировании основ нового понимания предмета и метода истории. Внушительная издательская и исследовательская программа в области истории Польши, содержащаяся в письме к Яну Майя, является ярким подтверждением этого (см. 23, 1, 21). Историческая наука должна охватить историю культуры в широком значении этого слова, а именно народную культуру.

В программе работ, которые все вместе должны были составить широкую и подробную панораму истории Польши, Коллонтай намеревался осуществить следующие исследования: «1) о религии языческой, христианской и многообразных сектах, 2) о воспитании в Польше, о свободных науках, о способностях, 3) о пастушестве, 4) о городах, 5) о польском государстве от его наиболее ранних этапов вплоть до падения, 6) о способе ведения войны поляками, 7) о польской дипломатии, 8) о финансах, 9) о полиции страны» (там же, 1, 24 и сл.).

В этом новаторском проекте уже не короли и даже не шляхетский «народ», но простонародье вместе со всей его сложной культурой оказывается предметом исторического исследования. Этот народ отчетливо представляет собой выделенную и неповторимую индивидуальность. Его своеобразные судьбы, закономерности его развития должны быть открыты в историческом исследовании.

Постулат историзма Коллонтай пытается применить также к своему размышлению о познании, хотя в данной области он не смог представить его так же отчетливо, как по отношению к историческим исследованиям. Но мысль об исторической относительности человеческого познания появляется в размышлениях Коллонтая неоднократно. Человек «путем заблуждений и ошибок приходит… к открытию истины» (30, 209). Никакая эпоха не открывает абсолютной истины о мире — каждая эпоха является этапом непрерывного прогресса познания. У Коллонтая мы находим многократно повторяемую им мысль о том, что «в будущем после нас придут поколения», которые подвинут вперед, усовершенствуют познание, и многое из того, что казалось окончательной истиной даже для просвещенного века, они будут вынуждены признать только ее частью либо полностью ложью. Необычайно ценной идеей, выдвинутой Коллонтаем, является историческое понимание самой «силы познания». Человеческий разум он понимает не как что-то раз и навсегда данное и неизменное, но как то, что подлежит господствующему во всем принципу развития. Одновременно с развитием способов удовлетворения потребностей человека, по мере развития «отношений общения совершенствовалась речь, за речью совершенствовалась сила познания» (там же, 271).

Однако следует обратить внимание на то, что коллонтаевская попытка применить принцип историзма в общественных науках не охватила всей его теории. В противоречии со сформулированным правилом историзма ему было свойственно абстрактное размышление о человеке, соответствующее принятым в его веке схемам. Он искал и считал, что открыл в этой области «физическо-моральный порядок», или «права и обязанности» человека, основанные на «вечных, неизменных и необходимых законах природы». Следовательно, человек рассматривался им вне истории вопреки его собственному предостережению не выводить знания о людях иных времен и других культур «из собственной учености, из сегодняшнего общества».

Таким образом, во взглядах Коллонтая сосуществуют два различных методологических принципа, которые в некоторых случаях взаимно исключают друг друга. Это отчетливо видно, например, из его размышлений о происхождении религии. Обе эти концепции встречаются преимущественно в одном из его главных сочинений — в «Критическом разборе», в котором он предпринимает попытку осуществить синтез принципа историзма и закона природы. Видимые нами ограничения в истолковании Коллонтаем принципа историзма все же не перечеркивают его заслуг в том, что он первым в истории польской философской культуры попытался применить принцип историзма в научных исследованиях.

Отождествление историзма с определенным набором методологических правил в области общественных наук либо с социальной философией является необоснованным. Такое понимание сужает материалистическое определение данного принципа. Историзм является существенной составной частью диалектического метода и соответствующей ему общей картины мира — как общественной, так и природной. Поэтому необходимо обратить внимание на то, как принцип историзма проявляется в естественнонаучных исследованиях Коллонтая.

Идеи и мысли, содержащиеся в теоретических размышлениях в области науки о Земле, позволяют говорить о Коллонтае как о мыслителе, который впервые в Польше высказал догадки о диалектической картине мира. Наиболее существенным философским достижением Коллонтая было признание им непрестанной изменяемости поверхности земного шара, к которому он пришел на основе своих геологических исследований. «Предположение… о стольких изменениях, в результате которых возникали совершенно новые материки и происходило преобразование их поверхностной коры, должно говорить о непрестанной креации, либо, что одно и то же, о непрестанном уничтожении и обновлении поверхности Земли…» (33, 208). «Сейчас мы не знаем и не можем знать первичного состояния поверхности нашей планеты; все, что мы на ней видим, является более поздним делом природы: совсем другие моря, другие суши, иные горы, иные долины и реки…» (там же, 202). Сформулированный принцип изменяемости касается не только поверхности Земли, поскольку, «согласно законам природы, все существа не могут быть вечными» (там же, 160). Было бы преувеличением усматривать в приведенных высказываниях Коллонтая то, что он признавал и понимал развитие и эволюцию в природе в том значении, в котором эти категории выступили в европейской мысли после Дарвина. Замысел Коллонтая более скромен. Он рассуждает только о господствующих в природе непостоянстве и вечном изменении, т. е. о тех факторах, которые способствовали разработке настоящих методологических правил.

Конечно, эти идеи не были совершенно новыми в XVIII в. Но господствующим в то время еще оставался противоположный взгляд, провозглашающий неизменность порядка, установленного в природе актом сотворения или же данного каким-нибудь иным способом. В этой ситуации выступление Коллонтая против санкционированного религией, а также провозглашавшегося многочисленными нерелигиозными мыслителями взгляда о стабильности, «неподвижности» существующего геофизического порядка было настоящим новаторством. Отдавая себе отчет в этом новаторстве («мало кто задумывается над тем, что мы живем на земле, которая была когда-то дном моря», — там же, 85), Коллонтай подчеркивал, что его выводы режут «глаза, привыкшие к старому способу видения…» (там же, 72). Понятие данного раз и навсегда, неизменного мира должно было быть заменено понятием его «непрестанной креации» (непрестанного возникновения).

Этот новый способ мышления пробивал себе путь не без труда. Его немногочисленных сторонников можно найти наряду с Коллонтаем в Польше (Сташиц в геологии, Е. Снядецкий как сторонник эпигенеза в биологии) и в России (Ломоносов в теории Земли). Объясняя причины изменяемости земной коры, непостоянство и изменяемость «всех существ», Коллонтай пишет: «…такое свойство приобрели их первоэлементы из рук творца; от этого свойства они никогда не смогут освободиться; оно заключается в непрерывном воздействии одних первоэлементов на другие. Поэтому все природные явления, обычные для нас или чрезвычайные и удивляющие, происходящие весьма редко, являются следствием этого свойства тел» (там же, 160). Здесь Коллонтай высказывает догадку о спонтанном характере движения материи, о внутреннем динамизме телесного бытия. Все же он воздерживается от решительного и последовательного принятия этой идеи, сохраняя в качестве первотолчка «руки творца».

Исходным пунктом общей характеристики и оценки метода философии Коллонтая является для нас разграничение двух принципиальных точек зрения на метод — метафизики и диалектики. Поэтому само собой разумеется, что принципиальным моментом для оценки точки зрения Коллонтая на развитие метода является установление его места в истории диалектики. Здесь следует сделать оговорку, что на основе представленного материала можно высказать лишь некоторые общие положения. Только полный анализ философии Коллонтая во всей ее целостности, включая и его социальную философию, может стать основой для синтетической оценки.

Делая предварительные выводы, можно утверждать, что Коллонтай сыграл в польских условиях особую роль в преодолении метафизики. Он одним из первых в Польше отважился выступить против, казалось бы, непоколебимого мнения о том, будто мир дан раз и навсегда, и провозгласить всеобщую и непрерывную изменяемость вещей.

В области естествознания подобные взгляды появлялись в то время в более или менее развитом виде во всей теоретической и научной европейской мысли. Поэтому можно сказать, что наиболее самостоятельным и творческим вкладом Коллонтая была его попытка включить принцип историзма в исследования, проводимые общественными науками. Своеобразие и одновременно ограниченность этого принципа заключались в том, что он соединился с метафизической концепцией природы, которая оказывала влияние на общественные науки того времени. Конечно, это было определенной непоследовательностью, приводившей Коллонтая к многочисленным теоретическим трудностям. Однако его заслугой является попытка разработать принцип историзма, который именно в исторической науке принес в дальнейшем богатые научные плоды.

Таким образом, Коллонтай благодаря своему методу выходит за рамки метафизики и оказывается на грани двух форм мышления о мире: метафизики и диалектики. Отсюда понятна его существенная роль в развитии современной ему польской науки как одного из выдающихся создателей ее методологических основ. Коллонтай способствовал тому, что в течение жизни одного поколения польская наука от застоя «саских времен» поднялась до мирового уровня, закрепив в ней эмпиризм, рационализм и историзм.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.