Деизм как космогоническая гипотеза

Деизм как космогоническая гипотеза

Основной категорией этой гипотезы является понятие первопричины. Предпосылкой этого понятия являются очевидные истины, которые, как считает Коллонтай, «дают понять сами себя без любого объяснения». Этими очевидными и само собой понятными истинами являются утверждения: 1) «нет ни одного следствия без причины, т. е. без силы, которая их вызывает» и 2) «ничто не возникает из ничего» (30, 162).

На этой основе Коллонтай формулирует свой тезис следующим образом: «… как нам удается познать причины отдельных следствий, точно так же мы не можем сомневаться в том, что то общее следствие, которое мы называем миром, те физические законы, которые являются общими следствиями… должна была вызвать какая-то одна причина, или сила, давшая вещам бытие и постоянный, неизменный и необходимый способ существования. Наличие этой причины, или силы, обнаруживается в наблюдении общих следствий, которые мы называем физическими законами, либо в том великом следствии, которое мы называем миром. Во-вторых, этот мир и его части не могли начаться из ничего: следовательно, он должен был начаться из этой единой и присущей себе причины. В-третьих, любые следствия не только не могли быть причинами самих себя, но, сверх того, они не могли придать себе законов, согласно которым все есть так, как есть. В этих трех утверждениях содержится вся наука о первопричине» (30, 163).

Коллонтай много раз заявляет о том, что он воздерживается от каких-либо более точных характеристик первой причины. Например, он пишет, что «метафизики всячески стараются представить природу не только как первую и необходимую причину, но даже как отличающуюся от материи, подчеркивая ее особенности, специфику и совершенства…для нас достаточно познать эту первую причину в ее действиях и законах» (14, 365–366). Главная идея такой постановки представляется достаточно отчетливой. Возможно и необходимо научно исследовать мир и законы, которые им управляют. Абстрактные рассуждения о первой причине могут иметь место только на почве произвольной метафизической спекуляции либо теологии; следовательно, они не относятся к области научного познания, принципов которого Коллонтай стремится придерживаться.

Нетрудно заметить, что приведенная выше точка зрения Коллонтая во многом подобна взглядам представителей просветительского деизма. Об этом свидетельствует ее совпадение со следующим высказыванием Вольтера: «Философия показывает нам безошибочно, что бог существует, но она неспособна показать нам, кто есть бог, что он делает, как и для чего делает, существует ли он во времени или в пространстве, проявил ли он свою волю однажды или действует непрестанно, находится ли он в материи или же его в ней нет и т. д. Необходимо самому быть богом, чтобы обо всем этом знать» (103, 12).

Даже внешние формулировки Вольтера отличаются от выводов Коллонтая; последний вообще не употребляет понятия «бог» для обозначения первой причины. «Дадим ей имена, какие только мы считаем наиболее приличествующими ей, — подчеркивает Коллонтай, — назовем ее высшей сущностью, бесконечной способностью понимания, всеобщим провидением, богом; но мы должны будем признать, что под всеми этими именами мы представляем себе первую, единую и необходимую причину» (14, 366).

По сути дела здесь Коллонтай перечисляет все существовавшие в научном обращении названия первопричины. Однако сам он не обозначает первопричину словом «бог», а употребляет другой термин: «Единую и необходимую причину всех вещей мы будем называть „природой“» (там же, 365). Если принять во внимание, что употребляемый здесь термин «природа» (przyrodzenie) должен был быть эквивалентом латинского natura, то коллонтаевское терминологическое предложение может иметь более глубокое значение, потому что если первая причина — «бог» и «природа» — является одним и тем же, то можно допустить, что здесь мы имеем дело с некоей пантеистической или же зашифрованной материалистической концепцией мира.

С точки зрения Коллонтая, природа как первая причина всех вещей существовала раньше, чем те вещи, которые являются ее следствием, так как их рождение не могло совершиться без причины и законов, согласно которым они остаются таковыми, каковы они суть. Все же он считает, что термин «природа» как с точки зрения традиции, так и в его обыденном понимании лучше всего передает характер первой причины как начала и виновницы мира. Уточняя свою точку зрения по этому вопросу, Коллонтай отбрасывает формулировку X. Вольфа «natura est principium actuosum entis internum» (природа есть начало актуализации вечной сущности). По мнению Коллонтая, это определение касается скорее всего законов, «согласно которым каждый предмет есть и должен существовать» (30, 165).

Несмотря на все это, имеются основания предполагать, что деистическую гипотезу Коллонтай трактовал как открытую проблему, показателем чего было его колебание в понимании категорий «природа» и «первая причина». К сожалению, ни один из исследователей философии Коллонтая не обратил внимания на полемический очерк «Заметки о сочинении Делисле» (1803), а ведь именно в нем содержится важный материал, проливающий свет на понимание Коллонтаем природы. Итак, чем же является природа? Она является прежде всего целесообразно устроенным порядком, вечно изменяемым, состоящим из преходящих единичных видов бытия, но неуничтожимым и вечным, как целое. Ни в каком другом произведении Коллонтая мы не найдем подобного обожествления природы, утверждения ее вечности и безграничных творческих сил: «О природа! Всегда новая и всегда древняя, извечная и сегодняшняя, непрерывно действующая едиными и неизменными законами. Кто же способен познать тебя во всех твоих следствиях, более того, кто сумеет открыть тайны твоих причин? Тщеславные и высокомерные, скудными нашими знаниями мы пытаемся разгадать твою систему устройства всего мира, но не можем постичь, а зачастую даже и понять, что делаешь ты перед нашими глазами» (32, 210).

Рассуждения Делисле о постоянном убывании воды на Земле дали польскому философу повод для развития взгляда о неуничтожимости материи. Согласно выводам Коллонтая, в природе не может убыть ни одной капли воды; возникновение и развитие, а в последующем разрушение или смерть отдельных видов бытия — это только проявление целесообразной «экономии природы», которая ничего не утрачивает из массы своих первоэлементов, являющихся строительным материалом Вселенной. Наряду с термином «экономия природы» Коллонтай для определения околоземной атмосферы выдвигает убедительную и познавательно плодотворную метафору — «всеобщая лаборатория природы». Наконец, можно отметить, что в полемике с французским философом Коллонтай сформулировал тезис о естественном происхождении человека: природа так подготовила поверхность Земли, что она стала «способной произвести его [человека] и всех животных» (там же, 224).

Знаменательным является то, что в полемике с Делисле вообще не появляется понятия первопричины — ее место заняла по сути дела «природа»; остался только бледный след деистической гипотезы в виде вопроса о том, «кто способен открыть тайны твоих причин», т. е. причин, действующих в природе. Итак, может ли полемика с Делисле свидетельствовать об отказе Коллонтая от деистической точки зрения? Видимо, нет. Зато оказывается, что Коллонтай связывал деизм с таким пониманием природы, которое в истолковании мира могло обойтись без концепции причины, трансцендентной по отношению к нему. Эта связь подчеркивала гипотетический характер деизма и создавала возможность перехода к философскому материализму.

Понимание Коллонтаем природы отличалось от общепринятой точки зрения, присущей просветительскому деизму. Но, несмотря на это, он солидаризировался с деизмом, о чем свидетельствует также состав авторов, на которых Коллонтай ссылается в своих выводах: Ньютон, Локк, Кедворт, Паскаль, С. Кларк. Интересно при этом, что Коллонтай не ссылается на французских просветителей, в частности на Вольтера, что, очевидно, объясняется расхождением взглядов того и другого мыслителя на деизм. Это различие видно уже в самой постановке вопроса. Вольтер постоянно возвращается к вопросу: есть бог или его нет? В конечном счете он считал, что следует признать существование бога не столько с точки зрения рациональных и теоретических аргументов в пользу его существования, сколько с практической точки зрения, а именно с точки зрения моральных постулатов индивида и общества.

Совершенно иначе обстоит дело у Коллонтая. У него вообще нет нигде прямо сформулированного вопроса о существовании бога. С его точки зрения, спор между теизмом и атеизмом (по крайней мере в этическом плане) не имеет смысла. Его этика не нуждается в боге как в сверхбытии, гарантирующем удовлетворение, ответственность, моральное равновесие и гармонию мира. Коллонтай ищет свой «физическо-моральный порядок» в самом чувственном мире, а не в боге, находящемся вне мира и несущем моральную ответственность, распределяющем награды и наказания. Поэтому первопричина, которую среди прочих определений можно назвать также и богом, является у Коллонтая гипотезой, в то время как вольтеровский бог является прежде всего моральным постулатом. Это расхождение во взглядах польского и французского мыслителей является наиболее вероятной причиной отсутствия Вольтера среди тех авторов, на авторитет которых Коллонтай ссылается по вопросу о деизме.

Характер и происхождение коллонтаевского деизма останутся невыясненными до конца, если не обратить внимания на связь его взглядов с доктриной физиократов, деизм которых исследован, в частности, в работе польского исследователя К. Опалека (см. 75).

Коллонтай отчетливо видел физиократическое течение во французском Просвещении и, наверное, хорошо ориентировался в полемике, возникшей вокруг этого направления. Относясь критически к отдельным решениям (в области политической экономии) физиократов, Коллонтай поддерживает общие принципы физиократизма и на их основе развивает некоторые из своих философских положений. Главным в его философии было понятие объективного естественного порядка, конечным звеном которого является также человек. Понятие первопричины и коллонтаевский вариант деизма оказываются в сущности «мертвой частью» его философии. Если у Вольтера бог являлся необходимым и постоянно актуальным условием морали, то первопричина у Коллонтая была условием возникновения мира, отодвинутым в бесконечное прошлое. Но этот мир, как физический, так и моральный, является с самого начала его существования самодостаточным. Первопричина — это не постоянно действующее провидение, а лишь предмет рассмотрения в рамках космогонической гипотезы.

Данный вариант деизма в истории польской духовной культуры был первой формой мировоззрения, освобождающегося от религии и схоластики. Это близкое соседство повлияло, несомненно, на то, что такой деизм обнаруживает еще немало связей со схоластическо-религиозной картиной мира. Это подтверждается, быть может, не столько содержанием и направлением решений, сколько самим способом постановки философских вопросов. Так, вопрос о причине мира обременен схоластической познавательной перспективой, в которой мир понимался как данный, законченный во времени и требующий для своего объяснения какого-то внешнего по отношению к нему принципа. Здесь не умещалось понимание мира как существующего спонтанно и динамично в бесконечном времени. Коллонтай освобождался от схоластической познавательной перспективы, что было показано в цитированных нами его размышлениях о понятии «природы», но он не отрицал деистической гипотезы.

Все же, с другой стороны, знаменательным для этого нового видения была своеобразная секуляризация самого бога, этой причины причин, лишенной ореола святости и низведенной до ранга бытия, вынесение приговора о существовании или несуществовании которого было предоставлено свободному разуму в исследованиях, естественнонаучных и философских гипотезах. Поэтому можно сказать, что просветительский деизм был по сути дела формой разрыва с теоцентрическим мировоззрением и выступал как элемент философского целого, ориентированного аитропоцентристски, т. е. как элемент той философии, которая главным предметом рассуждений сделала человека, его положение и разнообразные связи с миром. Понимание Коллонтаем судьбы человека в мире было отмечено оптимизмом, обоснованным онтологически. Бог как прибежище от зла и шаткости мира перестал быть необходимым; этот мир сам по себе устроен хорошо, а зло проистекает единственно из незнания или из различных преходящих причин нарушения людьми законов «физическо-морального порядка». Достаточно познать этот порядок и устранить преходящие преграды, мешающие его реализации, и таким простым способом раз и навсегда будет положен конец злу в мире.

Наукой, «самой первой и самой важной для человека», Коллонтай считал «познание самого себя». Главная цель собственных исследований и размышлений представлялась ему как поиск ответа на вопрос: каким образом человек мог бы быть свободным, равноправным, счастливым? Существовавшие в Польше и других странах Европы социальные системы он считал противоречащими принципам свободы, равенства и справедливости, так как они были основаны на принципе привилегий и индивидуальной зависимости; они закабаляли большинство рядовых членов общества. В политике эта система представляла собой деспотизм властелина, но, так же как в случае Польши, и анархию, произвол, своеволие магнатов и шляхты.

Таким образом, итог исследования Коллонтая был однозначным: общественный мир устроен плохо, господствующие в нем системы неразумны. Чем вызвано такое состояние дел? Можно ли его исправить и каким образом это осуществить — вот вопросы, которые он ставил перед собой.

Отвечая на них, Коллонтай выдвинул почетную для себя задачу — начать «совершенно новую работу», в которой он намеревался создать собственную науку о человеке, собственную «моральную философию».

Основой этой науки явилась идея «физическо-морального порядка», ведущая свое начало от физиократов. В свете этой идеи человек понимается как естественное звено в цепи существ, «которая связывает все вещи в единый порядок» (14, 367). Весь мир, «доступный чувствам», состоит из предметов, или вещей, «существующих через самих себя». Все существующие предметы делятся на «три разряда» («царства»): минералы, растения и животные. Под «минералами» подразумеваются любые неорганические тела; к растениям причисляются «органические тела, которые растут на поверхности земли»; к миру животных относится также и человек (см. 30, 154–155).

Коллонтай неоднократно говорит об относительном характере представленного выше деления всего, что существует. Он подчеркивает, что это деление человек установил для себя с целью «подтверждения своего понимания», так как нет точных границ между отдельными разрядами, в которые входят определенные предметы; есть посредничающие виды бытия, которые невозможно отчетливо отнести к какому-либо из названных разрядов. Более того, имеются свойства, общие для предметов всех трех разрядов. Основу этого явления он видит в однородности материального вещества, из которого построена вся Вселенная: «Все существа имеют общее между собой благодаря единой сущности частичек, из которых они состоят» (там же, 392).

Человек не является исключением. Он принадлежит к миру животных, но имеет некоторые свойства, присущие растительному миру. Наконец, «его тело имеет общее с минеральными предметами благодаря тем элементам, из которых он состоит… Все эти существа имеют одну и ту же участь: все они возвращаются в землю и, утратив свой первоначальный вид, ничем больше не являются, как только землей» (там же, 393).

Однако, несмотря на то что мир представляет собой неразрывную цепь, в «которой все существа связаны друг с другом», можно все же выделить различия между частями, включающими в себя разнообразные предметы. Признаком, положенным в основу такого выделения, является «живая организация», свойственная растениям и животным. В животном мире растения выделяются единственно тем, что обладают «живой организацией», т. е. материальными факторами, составляющими способность жить. Животные кроме этого свойства обладают способностью двигаться и испытывать ощущения. Отличительная особенность человека в животном мире заключается в его способности «совершенствовать собственные силы» и в существовании свойственных только ему моральных закономерностей, вытекающих из отношений между людьми.

Существование жизни Коллонтай пытается объяснить с натуралистических позиций, что соответствует общей тенденции его философии. Решающее влияние на формирование его взглядов в этой области оказала работа Е. Снядецкого «Теория органических естеств». Об этом свидетельствует как терминология, которой пользуется Коллонтай, так и непосредственные ссылки на указанное сочинение.

Способность организовываться в живые естества свойственна не всей материи. Некоторая ее часть вовлечена в движение исключительно силой тяжести и притяжения; эта часть постоянно остается в границах неорганического мира. Другая часть способна к организации жизни и вовлечена в движение специальной «органической силой». Впрочем, этот термин, употребляемый также и Е. Снядецким, у Коллонтая имеет смысл, существенно отличающийся от тогдашней традиции в области теории жизни. Он не означает никакой сверхъестественной витальной силы как мистической тайны жизни. «Органическая сила» поддается научному исследованию так же, как и физическая сила тяжести, и означает некоторый еще не исследованный состав свойств определенной части материальных первоэлементов, образующих живые существа (см. 15, 443–444). Эту часть первоэлементов Коллонтай обозначает понятием «материи, входящей в состав органических тел» (materia odzywna). Гарантией постоянства жизни на Земле является своеобразный процесс круговорота «этой материи» в природе. В результате этого круговорота первоэлементы, образующие жизнь, переносятся в виде разложившихся остатков живых существ в более глубокие геологические слои при помощи воды. Однако вулканы, а также периодически повторяющиеся потопы снова выносят на поверхность Земли необходимые для жизни первоэлементы. Таким образом, отдельные живые существа преходящи, а жизнь длится вечно (см. 33, 166–167). Следовательно, Коллонтай включает жизнь в общий порядок и движение всей природы. Она утрачивает характер мистического и сверхъестественного феномена. Эта концепция тем более важна, что в этот порядок она включает человека.

«Доступный чувствам» мир как целое, по мнению Коллонтая, не является обособленным бытием: «…мир нельзя рассматривать как нечто, существующее отдельно от тех частей, из которых он состоит; он выступает как совокупность предметов, из которых каждый в отдельности и все вместе подчиняются физическим законам. Следовательно, порядок, благодаря которому все следствия соединяются в единую цепь, не является единичной силой, но совокупностью всех сил и отдельных следствий, которые связаны между собой и таким образом создают единую целостность мира» (30, 167).

Такое (дистрибутивное) понимание мира связано с номиналистской тенденцией философии Коллонтая. Истолкование мира как обособленного от его составных частей бытия являлось бы словесным злоупотреблением, затемняющим философскую картину мира. Эти свои размышления Коллонтай направляет, между прочим, против взгляда одного из учеников X. Вольфа — Карла Мартини, который выделял три вида бытия: natura naturans, natura naturata, naturae particulares[22]. Согласно Коллонтаю, не существует никакая natura naturata: признание ее как силы, посредничающей между первой причиной и миром предметов, является «пустым вымыслом», который может только затруднить понимание физических законов, функционирующих в самих предметах, а не при помощи выдуманного бытия вне их.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.