Влияние Махатмы Ганди

Влияние Махатмы Ганди

Ганди вернулся из Южной Африки в 1906 году для того, чтобы принять участие в работе Индийского национального конгресса в Калькутте. На этом съезде Гокхале произнес речь, которую Джинна помог написать для болеющего парсийского президента Индийского национального конгресса Дадабхая Наороджи (1825–1917). Призыв Ганди от имени южно-африканской индийской общины, находящейся в довольно тяжелом положении, был тепло принят конгрессом, благодаря сильной поддержке Гокхале и популярности, которую получило недавно созданное Ганди движение под названием Сатьяграха (стремление к истине), и которое должно было вот-вот начаться в Трансваале. Ганди отправился в Южную Африку в 1893 году в качестве адвоката для того, чтобы представлять там ведущую фирму индийских мусульман, но вскоре он пережил ужасный психологический шок, в результате вопиющего акта жестокой расовой дискриминации, проявленной по отношению к нему: его выбросили из вагона первого класса, куда он купил билет, только из-за того, что у него был другой цвет кожи. Холодная и горькая ночь, которую Ганди провел в размышлениях о том, что с ним произошло, изменила его жизнь, а впоследствии и курс Индийского национального конгресса. В деле создания революционной тактики борьбы против южно-африканской дискриминации и ненависти Ганди вдохновляли ранние концепции христианства, такие как любовь и аскетизм, а также недавняя борьба такого гения, как Лев Толстой.

Он организовал Индийский национальный конгресс в Южной Африке и подвиг общину поселившихся там индийцев на героическое, но ненасильственное сопротивление «Черному законодательству», введенному правительством Трансвааля. Ганди вернулся в Индию перед началом Первой мировой войны. Он больше не одевался в костюмы с улицы Севил Роу в Лондоне, где продавалось самое дорогое мужское платье в мире, а начал носить (дхоти), одежду бедных индийских крестьян, и питаться тем же, чем и они. Он решил вернуться к древнему ведическому верованию в «Реальность» и «Правду», сделав слово Сатья ключевым в названии революционного движения, которое он возглавил, связав его довольно сложным способом с джайнистским, буддистским, а позднее и с индуистским понятием ненасилия, ахимса, которое он также называл «Любовь». Соединив Правду и Любовь, заявлял Ганди, «можно сдвинуть мир». И он его сдвинул.

Бессмысленность Первой мировой войны помогла Махатме (Великая Душа) Ганди убедить многих его последователей в том, что западная цивилизация была «дьявольской». Вся могущественная структура урбанистического, индустриального общества, настаивал Ганди, была жестокой, репрессивной, чудовищной машиной, которая разрушала человеческие души и уничтожала все хорошее и прекрасное, что существовало в природе. Подобно Генри Торо и Льву Толстому он выступал за самый скромный образ жизни, что сильно приблизило его к большинству индийского народа, по большей части проживающего в деревне и ведущего более чем скромный образ жизни. Его призыв был настолько традиционно индуистским в большинстве аспектов, что на него начали смотреть скорей как на йога или садху, миллионы индусов поклонялись ему как махатме[17].

Большинство англичан и мусульман считали Ганди не совсем понятным для себя и определенно не очень привлекательным. Британский государственный секретарь по делам Индии во время Первой мировой войны, член либеральной партии Эдвин Монтегю считал его «троцкистом» и «мечтателем», абсолютно не осознавая того огромного влияния на народные массы, которым обладал Ганди, проповедуя свои идеи настолько простым способом. В отличие от Ганди, Мухаммада Али Джинну, который к этому времени возглавил Мусульманскую лигу, британцы к середине Первой мировой войны считали одним из самых талантливых молодых лидеров Индийского национального конгресса, считалось, что он даже более блестящий политик, чем вице-король лорд Челмсфорд. «Конечно, очень жалко, — признался Монтегю в своем дневнике после встречи с Джинной, — что у такого великого человека нет никаких шансов на то, чтобы управлять своей страной». Все же в 1916 году казалось, что Джинна был близок к тому, чтобы стать лидером объединенного национального движения, которое бы включало в себя Индийский национальный конгресс и Мусульманскую лигу, и чье совместное требование, «Пакт», провести конституционные реформы после окончания войны он помог составить. Кроме того, Монтегю официально заявил в парламенте в середине 1917 года о том, что «политика правительства Его Величества, с которым правительство Индии полностью согласно, это увеличение участия индийцев в каждом административном органе и постепенное развитие институтов самоуправления с целью достижения прогресса в деле создания в Индии ответственного правительства». Все это было похоже на то, что статус доминиона для Индии только ожидал окончания войны.

Однако окончание войны принесло в Индию только еще более ужасные репрессии, вызванные введением военного положения. Закон Роулетта, который Ганди заклеймил «Черным законом», продлил отмену гражданских свобод и правовых гарантий, введенных в военное время, став первым законом, принятым правительством Индии после окончания войны. «Фундаментальные принципы справедливости были вырваны с корнем, а конституционные права людей нарушались в то время, когда уже не существовало никакой опасности для государства», — писал Джинна лорду Челмсфорду в своем письме с просьбой о его отставке из Законодательного собрания. «Эти нарушения совершались излишне капризной и абсолютно некомпетентной бюрократией, которая не отвечала перед народом и не осознавала реального положения дел». Ганди призвал индийцев молиться и поклясться никогда не подчиняться этим гнусным законам. Марши протеста и забастовки движения Сатьяграха проходили от Бомбея до Дели, от Бенгалии до Пенджаба.

В апреле 1919 года к битве присоединился Амритсар, где городской парк Джаллианвала-багх, расположенный менее чем в полумиле от Золотого Храма сикхов, стал наполненным болью местом рождения индийского революционного национализма. Реджинальд Дайер, обезумевший британский бригадный генерал, отдал своим солдатам гуркхам и белуджам приказ открыть огонь без предупреждения по тысячам безоружных людей, оказавшихся в западне окруженного стенами парка в тот момент, когда они праздновали индуистский весенний фестиваль Вайсакхи.

Позднее он заявил, что действовал таким образом для того, чтобы «произвести необходимый моральный эффект». Он убил около 400 абсолютно невинных людей и ранил, по крайней мере, 1200, затем быстро вывел своих солдат, у которых заканчивались патроны, из Джаллианвала-багха, оставив бедных, стонущих, умирающих людей, разбросанных по всему парку, без медицинской помощи. Лорд Челмсфорд объявил такие действия просто «ошибкой суждения, повлекшей за собой временные последствия». Монтегю по крайней мере хоть настаивал на немедленном отзыве и досрочной «отставке» Дайера. Но британская Палата лордов собрала для него внушительную сумму денег, чтобы выразить свою признательность Дайеру за его «отважную службу» британской Короне, выдав в качестве награды деньги и украшенный драгоценными камнями меч, на котором была выгравирована надпись «Спаситель Пенджаба». Бойня в Джаллианвала-багхе произвела огромный моральный эффект на всю Индию, убедив многих умеренных лидеров Индийского национального конгресса в том, что постепенной конституционной эволюции власти уже было недостаточно. На протяжении всей войны индийцам говорили, что Британия и ее союзники воевали против прусского «варварства» и «политики запугивания». Теперь же британцы вели себя не лучше пруссаков; даже хуже, с точки зрения индийцев.

Ганди начал свою первую общенациональную Сатьяграху в августе 1920 года. Он призвал индийцев по всей стране бойкотировать британские товары, британские суды, британские школы, британские почести, британскую работу, короче, лишить огромную, чудовищную машину империи индийской поддержки до тех пор, пока она не встанет. Он также пытался привлечь на свою сторону массы индийских мусульман наравне с индусами, приняв на вооружение панисламистские требования от имени понесшего поражение в Первой мировой войне турецкого Халифата, сделав, таким образом, первый шаг в этом направлении внутри своего движения. Он призвал своих учеников принять страдания, навлекать своим поведением арест, если нужно без страха смотреть смерти в лицо и не прибегать в ответ к насилию. «Ни одна страна в истории не могла подняться без очищения огнем страданий», — напоминал индийский лидер миллионам, которые присоединились к его революции. «Мать страдает ради того, чтобы ее ребенок мог жить. Для того чтобы выросла пшеница, зерно пшеницы должно погибнуть. Жизнь выходит из смерти. Сможет ли Индия когда-либо выйти из своего рабства, не выполнив этот вечный закон очищения?» Десятки тысяч людей заполнили тюрьмы Британской Индии на протяжении менее года. Вся Индия, казалось, превратилась в одну гигантскую тюрьму к концу 1921 года в ответ на призыв Махатмы. Затем, всего несколькими месяцами позже, весной 1922 года, разъяренная толпа сатьяграхистов сожгла две дюжины индийских полицейских, находившихся внутри их собственного участка в городишке Чаури-Чаура, превратив его в огромный погребальный костер. Когда эти ужасные новости стали известны Ганди, он публично признал, что совершил «ошибку гималайских размеров», предположив, что его безграмотные последователи были в действительности достаточно очищены и дисциплинированы для того, чтобы проводить массовые мирные протесты. Генерал Махатма объявил об окончании своей кампании, оставив многих своих самых пылких молодых сторонников, находящихся за решеткой, удивляться тому, зачем же они нарывались на арест ради такого лидера. Сам Ганди удалился в свой ашрам — деревенскую общину, где он ткал и прял, посвящая свое время и таланты на протяжении большей части последующего десятилетия своей «конструктивной программе» социально-экономических реформ, которые включали в себя работу во имя «поднятия» неприкасаемых, которых Ганди называл Хариджаны (дети божьи). Он больше не проведет ни одной кампании Сатьяграхи вплоть до Соляного марша в 1930 году.

Разочарование Джинны тем, как Ганди, по его мнению, нереалистично, иррационально и непредсказуемо руководил Индийским национальным конгрессом после 1920 года, привело к тому, что вначале он вообще отошел от политики, но позднее вернулся, однако уже в качестве президента более воинственно настроенной и сепаратистской Мусульманской лиги. Другие консервативные политические лидеры-англофилы, индусы и парси, покинули ряды Индийского национального конгресса для того, чтобы основать новую, Либеральную партию, совсем небольшую по размеру, или другие похожие крошечные политические группы, которые имели некоторое влияние в правительственных кругах, но не имели абсолютно никакого влияния в обществе. Пандит Мотилал Неру (1861–1931), отец, дед и прадед трех премьер-министров независимой Индии, организовал свою свараджистскую партию как фракцию внутри Индийского национального конгресса, таким образом дав возможность прагматично настроенным политикам, таким как он сам и Ч. Р. Дас, получить место в новой Центральной ассамблее «Парламенте» Британской Индии. Там они имели возможность в полной мере информировать вице-короля и других британских чиновников обо всех проблемах, существующих, с их точки зрения, в стране и о том, что необходимо сделать, чтобы их исправить. Мотилал, брахман из Кашмира, будучи президентом Индийского национального конгресса, также был одним из самых богатых его спонсоров. Он передал в дар конгрессу свой великолепный дом в Аллахабаде, ставший штаб-квартирой организации, и помог подготовить своего единственного сына Джавахарлала (1889–1964) к тому, чтобы он смог унаследовать руководство партией и нацией. Будучи космополитичным, аристократичным адвокатом, не менее элегантным в своем платье и манерах, нежели мистер Джинна, Мотилал сначала, так же как и Монтегю, абсолютно не воспринимал Ганди, но позже он изменил свое отношение к Махатме, в значительной степени благодаря тому восхищению, которое революционный идеализм Ганди вызывал у его сына.

Мотилал Неру возглавил престижный комитет, создавший конституцию для Индийского доминиона в 1928 году, которая стала светским, демократическим отражением парламентской системы Великобритании. Джинна и возглавляемая им Мусульманская лига настаивали на большем количестве гарантий для мусульман в качестве платы за их поддержку проекта конституции, выдвинутого комитетом Неру. С другой стороны, Джавахарлал и другие молодые, радикально настроенные лидеры Индийского национального конгресса, среди которых также был Субхас Чандра Бос из Бенгалии, считали рекомендации Мотилала слишком консервативными и поставили себе цель добиться полной независимости страны (Дурна Сварадж). Махатма в это время был далек от всего этого, предпочитая прясть свой хлопок, ожидая, когда его вновь призовут возглавить следующую Сатьяграху. Неспособность Мотилала организовать поддержку своей конституции широким спектром индийских политических партий обрекла ее на преждевременную кончину.

Семья Неру, Мотилал Неру сидит в центре

emp1

В 1930 году Ганди во главе отряда верных учеников отправился из своего ашрама на реке Сабармати в Гуджарате к побережью, неподалеку от селения Данди, где они стали добывать «незаконную» соль, бросив вызов монополии британской империи на добычу и продажу соли, которую можно было купить только в правительственных магазинах и которая облагалась очень высоким налогом на территории всей Британской Индии. Вскоре миллионы последовали примеру своего Махатмы и вновь в течение всего нескольких месяцев британские тюрьмы оказались забитыми до отказа. По совету Джинны британский премьер-министр, член лейбористской партии Рамсей Макдональд, в декабре того же года созвал в Лондоне первую из целой серии конференций круглого стола, призванной адресовать и найти решение конституционных проблем Индии. Князья, мусульмане, либералы и британские чиновники во всем своем великолепии провели встречу, в то время как Ганди и многие другие политические лидеры находились в тюрьме. Индийский национальный конгресс не был представлен на первой Лондонской конференции, что было равносильно попытке поставить Гамлета без участия в нем принца Датского. Нетрудно догадаться, что, в результате, это продолжительное и дорогостоящее мероприятие с треском провалилось.

На следующий год вице-король лорд Ирвин освободил Ганди и встречался с ним до тех пор, пока они не достигли перемирия, так называемого «Пакта», который дал возможность Махатме по доброй воле отплыть в Лондон для участия там в работе второй конференций в качестве единственного представителя Индийского национального конгресса. Эта поездка оказалась тщетным жестом, так как мусульмане и многочисленные князья предъявляли множество требований, так же как и англо-индийцы, сикхи, неприкасаемые, либералы и чиновники британской администрации. Каждый из них требовал себе гарантий, обеспечивающих их бесценные конституционные права. Ну конечно, как могли столь разные, непримиримые, испытывающие крайнюю неприязнь по отношению друг к другу группы людей, представляющие интересы определенных слоев общества достичь договоренности по какому-либо вопросу, да еще в течение дней, недель или даже месяцев? Они бы не смогли ни о чем договориться даже и за десять лет. Конечно, это было абсолютно невероятно. Поэтому Ганди вернулся в Индию в свой ашрам и многими годами позже начал «конструктивную программу», надеясь перестроить мир по образу и подобию своей деревенской общины — индусского варианта примитивного христианского коммунизма. «Реальным „бременем белого человека“, — заявлял Ганди, — является сопротивление лицемерию, которое съедает его. Пришло время белым людям научится относиться ко всем другим людям как к равным… „Относитесь к ближнему своему так, как бы вы хотели, чтобы относились к вам.“ Или они понапрасну используют имя Того, кто сказал это? Неужели они выбросили из своего сердца Того, кто дал миру это послание?»

Провал конференций Круглого стола стал предвестником раздела Индии, так как пропасть между революционно настроенными националистами, возглавляющими Индийский национальный конгресс, и намного более консервативными мусульманами, а также еще более консервативно настроенными князьями оказалась настолько большой, что преодолеть ее было просто невозможно. Либеральные и лейбористские политические лидеры Британской империи оказались достаточно мудрыми и дальновидными для того, чтобы осознать тот факт, что годы, если не дни, британского правления в Индии были сочтены. Однако представители консервативной партии Тори, такие как Биркенхед и Болдуин, отказывались принимать этот факт как неизбежность, а Уинстон Черчилль думал так до самого последнего дня своей жизни. Но, в действительности, к середине 30-х годов единственным реальным вопросом в сложившейся ситуации, за десять лет до окончания эпохи британского Раджа, был только один вопрос: как все это завершить? Кому вручить дирижерские палочки? Как сделать все таким образом, чтобы не были разорваны тысячи миль железнодорожного полотна, чтобы не были разрушены плотины и каналы, чтобы не были сожжены мосты — все, что было построено на протяжении этого времени и стоившее сотни миллионов фунтов стерлингов? И кто возглавит армию? Кто будет контролировать полицию? Как сделать все так, чтобы не вызвать бунты, которые могут легко привести к гибели половины населения, потому что другая половина была возмущена несправедливостью по отношению к ней? Как долго мусульманские войска будут готовы маршировать под командованием индусов? И что станет с сикхами? А с христианами? Чем глубже вдавались в эти вопросы, тем более невозможными становились любые предлагаемые решения. В стране оказалось слишком много «Индий», чтобы их примирить в рамках одной конституционной формулы. Как вообще британский радж умудрился просуществовать так долго, удивлялись теперь, задав все эти вопросы, своему достижению многие из тех, кто отвечал за его существование.

Затем они все же составили некое подобие конституции и невероятно сложную федеральную структуру, целью которой являлся контроль центральных органов британских властей над индийскими князьями. Но все это никогда так и не заработало, эту огромную и неуклюжую систему даже не смогли вытолкнуть на испытательный аэродром. Такой громоздкий самолет никогда бы не взлетел. После того как эта суперструктура успешно пошла на дно в 1937 году, в одиннадцати провинциях британского Раджа провели выборы, на которых Индийский национальный конгресс, Мусульманская лига и десятки мелких партий выставили своих кандидатов. Эти выборы стали великим предвоенным индийским экспериментом в «провинциальной автономии». Неру и Валлабх Патель, первый заместитель премьер-министра Индии, получили под свой контроль министерства в семи провинциях. Джинна был вне себя и решил переделать Мусульманскую лигу, превратив ее в партию мусульман, основанную на одной единственной платформе — создании своего собственного мусульманского государства, своей собственной нации, того, что вскоре назовут Пакистан. Ганди в это время продолжал ткать в своем новом ашраме, расположенном в центральной Индии, где он жил в скромности и бедности, однако Верховному Совету Индийского национального конгресса это стоило целого состояния, так как они вынуждены были время от времени организовывать целые паломничества руководящих деятелей к Махатме для проведения консультации о текущем моменте и насущных проблемах страны.

Вторая мировая война ускорила процесс, который принес конец британскому Раджу, передав власть после окончания войны двум новым нациям — Индии и Пакистану. Когда в сентябре 1939 года вице-король сделал автократическое заявление о вступлении Индии в войну, Неру и его коллеги по Верховному Совету Индийского национального конгресса отказались поддержать британский Радж в этом вопросе, отдав приказ всем министерствам, находившимся под контролем конгресса, подать в отставку в соответствующих провинциях. Семидесятилетний Махатма вернулся к активной службе в качестве лидера Индийского национального конгресса, организовав целую серию сатьяграх, проведенных во время войны, что вернуло его, Неру, Пателя, а также большинство активистов конгресса в британские тюрьмы, где они и провели большую часть войны. Джинна объявил «День Освобождения», как только узнал о решении конгресса отказаться от власти в провинциях, настаивая на том, что мусульмане всей Индии должны «благодарить бога» за то, что он «избавил» их от «тирании индуистского раджа». В то время как Индийский национальный конгресс и его индуистское руководство стали «трусливыми предателями» британской Короны в самый тяжелый для Великобритании момент в глазах большинства англичан в Индии, а также в Лондоне, Мусульманская лига и ее лидер стали восприниматься как самые верные друзья. Поэтому неудивительно, что британские вице-короли и высокопоставленные политики из Уайтхолла, Вестминстера и Даунинг-стрит делали все возможное, чтобы удовлетворить то, что они считали «справедливыми требованиями» мусульманского меньшинства Индии, по крайней мере, на протяжении войны. Мусульманские солдаты составляли непропорционально высокий процент в рядах индийской армии. С начала 1940 года Мусульманская лига под руководством Джинны объявила создание «Пакистана», представляющего «всех мусульман» Южной Азии, единственной целью партии.

В 1942 году, когда японские войска стремительно приближались к восточным воротам Индии, британский кабинет министров послал в Индию сэра Стаффорда Криппса, члена лейбористской партии для того, чтобы он предложил Индии в целом «статус доминиона» сразу после окончания войны, но с одним условием, что любая провинция, которая проголосует против вступления в доминион, имела бы право «выйти» из доминиона, таким образом недвусмысленно предрекая рождение мусульманского Пакистана. Ганди и Неру были вне себя от этого предложения, угадывая в нем очертания клина раздела, вбиваемого в страну. «Если это все, что вы можете предложить, зачем вы ехали так далеко?» — спросил Ганди Криппса. Вскоре Махатма призвал всех англичан «покинуть Индию». Его мантра собственному народу была аналогично короткой: «Сделай или умри!». На следующее утро, 9 августа 1942 года, он был арестован. В трагические месяцы начавшегося после этого насилия британская индийская армия получила приказ бомбить и обстреливать с бреющего полета бунтующих индийцев в нескольких северных провинциях, особенно в Бихаре и Бенгалии. Тысячи индийцев были убиты, десятки тысяч ранены, сто тысяч или более были арестованы в ходе необъявленной войны, которую вел британский Радж против того, что перестало быть «самым ярким бриллиантом» в короне Его Величества.

Хотя большая часть индийской армии оставалась верной британской Короне, около 60 000 британско-индийских солдат, взятых в плен японцами в Сингапуре, впоследствии вступили в Индийскую национальную армию, созданную временным правительством свободной Индии, носившим название Азад Хинд (Свободная Индия), руководил им Субхас Чандра Бос. В составе этой армии они прошли с боями Бирму в надежде «освободить» Бенгалию. Войска Боса были остановлены муссонами, когда в 1944 году они уже стояли у ворот города Импхал в штате Манипур. Затем, когда дожди прекратились, союзники доставили по воздуху подкрепление, и индийская национальная армия вынуждена была отступить. После окончания войны в Красном форте Дели начался суд над «предателями» — индуистскими, сикхскими и мусульманскими офицерами Индийской национальной армии (ИНА). Неру лично выступил в их защиту, и они стали национальными героями. Британский фельдмаршал, генерал-губернатор Индии лорд Уэйвелли, и его главнокомандующий вооруженными силами к тому времени, в 1945 году, уже осознали, что британский Радж был обречен, так как ряды их армии «начали колебаться». Последние два года британского правления были направлены исключительно на то, чтобы сохранить некую «иллюзию власти», в то время как новоизбранное лейбористское правительство отчаянно пыталось найти решение того, чтобы приближающаяся передача власти в индийские руки прошла как можно спокойней.

Трехуровневая федеральная схема построения государства, предложенная в 1946 году миссией британского кабинета министров, была последней надеждой на независимое перевоплощение Индии в единое государство. Джинна фактически согласился принять этот план, даже несмотря на то, что его «Пакистан» все еще находился в зачаточном состоянии среди преимущественно мусульманских провинций на северо-западе и северо-востоке страны. Ганди также благословил план как «добросовестное выполнение» британских обещаний, данных Индии, но Неру и Патель считали, что план миссии мог значительно сократить «полную суверенную независимость» конституционной ассамблеи Индии. После этого, в августе 1946 года, Джинна, оставив все надежды на мирное урегулирование взаимоотношений с Индийским национальным конгрессом, призвал Мусульманскую лигу к началу «прямых действий». Практически это стало началом состояния гражданской войны, которой, однако, все еще можно было избежать, если бы не последний генерал-губернатор Индии, лорд Луис Маунтбеттен. Он был слишком нетерпелив, пытаясь до июня 1948 года (крайний срок, который ему дал кабинет премьер-министра Эттли) привести Индийский национальный конгресс и Мусульманскую лигу к согласию на каком-либо варианте плана, предложенного миссией британского кабинета министров в 1946 году, а затем в середине августа 1947 года стремительно принял решение в пользу поспешного раздела Британской Индии. Катастрофический раздел многонациональных провинций Пенджаб и Бенгалия, произошедший всего за десять, раскаленных до невероятия, недель, привел к тому, что десять миллионов, обезумевших от страха индусов, мусульман и сикхов вынуждены были покинуть свои дома в поисках убежища по другую сторону новой, еще даже не демаркированной «границы» между Индией и Пакистаном, границы, которая превратилась в реки крови, после того как более миллиона ни в чем не повинных людей погибли в результате межэтнических столкновений. Премьер-министр Неру поднял флаг независимой Индии над Красным фортом, построенным Шах-Джаханом в старом Дели, призывая всех индийцев помнить, что «служба Индии означает службу миллионам страждущих. Это означает конец нищете, невежеству и болезням».

Махатма Ганди и Мухаммад Али Джинна

emp1

Махатма Ганди не присутствовал на праздничных церемониях в Нью-Дели, отправившись вместо этого на поезде в Калькутту, чтобы молиться там и попытаться предотвратить резню между индусами и мусульманами в этот ужасный месяц убийств и боли. Он был единственным среди всех лидеров Индийского национального конгресса, кто категорически возражал против раздела «Матери Индии». Он сохранял свою веру в ахимсу, проповедуя божественные силы любви. Люди всевозможных религий склонялись перед ним, касаясь его ноги, обожествляя его доброе лицо, однако, как только он покидал их и шел дальше, безумие возвращалось, хаос и кровопролитие начинались вновь. В самом Дели имели место ужасающие акты дикого насилия по отношению к мусульманским семьям, которые жили здесь в мире и благополучии на протяжении целых поколений. Это произошло после того, как в город хлынули беженцы из Пенджаба, рассказавшие о пакистанских мусульманах, убивавших и насиловавших, вызвав таким образом неимоверную ярость индусов, требовавших возмездия. Тогда Махатма решил вернуться и попытаться успокоить бурлящий Дели. Каждый вечер он проповедовал мир и любовь и молился, читая выдержки из Корана, из Библии и из Бхагавадгиты. Обезумевшие от ненависти фанатики, называли его «Мохаммад Ганди» и обвиняли его в предательстве его собственной индуистской веры и народа. В то время как безумство насилия расползалось по всей стране, мечта Ганди о Рама-раджье угасала.

Затем, в пятницу, 30 января 1948 года, незадолго до того, как солнце село над Нью-Дели, Махатма Ганди, направлявшийся на молитву, был убит обезумевшим от ненависти индуистским брахманом, который считал Великую Душу, отца нации, «наихудшим врагом» Индии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.