Глава IV. Полуденное Солнце

Глава IV. Полуденное Солнце

На шестом году правления Царь Эхнатон проплыл вверх по Нилу к месту приблизительно в 190 милях к югу от территории современного Каира, и он заложил там фундамент своей будущей столицы, города Ахетатона— «Горизонт Атона»— руины которого ныне известны как Телль эль-Амарна.

Город должен был быть построен на восточном берегу реки в красивом заливе, окруженном низкими холмами. Царь сам выбрал место для города и установил его границы. Сопровождаемой знатью, он появился в торжественном великолепии, с юной царицей Нефертити. Он совершил подношения еды и вина, золота, ладана и душистых цветов Атону и торжественно посвятил Ему Город и всю территорию вокруг по обоим берегам Нила до белых холмов пустыни, закрывающих горизонт. Огромные пограничные камни были установлены на севере, юге, западе и востоке, отмечая границу священной территории. «Территория в пределах этих границ принадлежит Атону, моему Отцу: горы, пустыни, луга, острова, земная поверхность, недра, земля, вода, деревни, берега рек, люди, звери, рощи и все вещи, которым Атон, мой Отец, даровал жизнь во веки веков», — так гласила надпись на одном из граничных камней.

Фараон построил два других города, которые он посвящал Атону: один на севере — в Сирии, другой на юге — в Нубии — так, чтобы и Север и Юг могли бы услышать его послание Истины, и иноземцы, так же как и египтяне, поклонялись бы Богу вселенной. Он ожидал, что из тех отдаленных центров его учение распространится даже за границы Империи, и великая радость охватывала его, когда он мечтал о будущем.

По приказу Фараона, сотни землеройных машин и каменщиков, строителей и мастеров всех видов стекались к месту новой столицы. В окрестностях были открыты каменоломни; гранит и алебастр, слоновая кость, золото и лазурит, кедр и различные виды ценных пород дерева были доставлены из Верхнего Египта и Нубии, Сирии и Синая, и даже из более отдаленных областей. Вся Империя делала свой вклад в работу Фараона. И в течение двух-трех лет, храмы, сады, дома и виллы восстали посреди пустыни. Город был еще далек от завершения строительства, но уже пригоден для жилья. Царь и царица оставили Фивы и поселились в городе вместе со своим двором и многими тысячами людей, принявших учения Фараона.

Новый город — пять миль длиной и четверть мили шириной — простирался между пустыней и лугами с рощами, граничащими с Нилом. По сравнению с Фивами, он казался маленьким, но был очень милым с большим количеством открытых мест, пальм и цветов.

Двору фараона требовались различные предметы роскоши, и многие рабочие и ремесленники оставались в городе, ведь там было достаточно работы для всех. Искусство производства стекла разных цветов было особенно востребовано, использование стекла стало популярным. И новая отрасль быстро расцвела. Фараон Эхнатон способствовал этому, заказывая большие партии цветной лазури для украшения своего дворца. Он одобрял все виды искусства, и делал все возможное, чтобы люди чувствовали себя в его священных городах как дома. Бедным труженикам полей и рабочим со стеклянных заводов было разрешено строить свои скромные дома из сухой грязи рядом с элегантными виллами знати и даже по соседству с дворцом фараона.

Иногда они мельком видели процессию фараона, когда та проходила по улице к большому храму Атона во время богослужения. Фараон, его жена и дочь Меритатон, первый ребенок в браке, стояли в красивой колеснице из электрума[4], сиявшего как золото. Головы белых коней были украшены живописными пучками страусовых перьев. Фараон держал узду, а его жена говорила с ним, улыбаясь. Маленькая дочь фараона, наклонившись над краем колесницы, пыталась играть с хвостами лошадей. Никогда еще фараон не разрешал простым людям смотреть на себя так просто и открыто. Эхнатон был одет в гофрированное белое платье, тонкое, как муслин, по обычным случаям драгоценности он не надевал. Придворным это понравилось, и они похвалил его за простой вкус. «Солнце на земле, видимое божество Единорожденного Сына живого Атона, — говорили они, — не нуждается в драгоценных камнях для украшения своей красоты». И они говорили правду, Эхнатон на самом деле был прекрасен. Слова простых людей отличались, но были не менее точными: «Добрый бог не расточает золото, вешая его на себя, — сказали они, — но он строит города, обеспечивая нас работой и хлебом». И многие добавляли: «Он не призывает наших сыновей, чтобы отправить их на войну. Так пусть "добрый бог" живет вечно!». Таким образом, они говорили, что на их земле был мир, в то время как о случайных волнениях в далекой Сирии они ничего не знали. У них было достаточно еды и других запасов, и они были счастливы. Поэтому они любили фараона.

В Древнем Египте жилище никогда не рассчитывалось более чем на поколение; гробница, а не дом, была «вечной обителью». Так и дворец Царя — огромное сооружение в полмили длиной — был в основном построен из легких блоков. Зато он был великолепно украшен, потому что Эхнатон ценил искусство и любил, когда его окружали красивые вещи.

Стены и тротуары были расписаны прекрасными сценами из обычной жизни: здесь, молодой бык бежит через высокие травы и красные маки; там птицы и бабочки летят в солнечных лучах над болотными просторами с розовыми и голубыми лотосами, между стеблями камыша играют в прятки рыбы, а чешуя сверкает оттенками голубого, золотого и пурпурного, когда солнце освещает ее через воду; крылья птиц трепещут от радости, резвящийся бык обломил маки в порыве бьющей через край жизни, нежные лилии открыли свои золотые сердца для поцелуя дарителя жизни — Солнца. Когда смотришь на эти правдивые картины жизни, кажется, что египетское искусство не существовало до этого момента, и никогда не возродится после правления Эхнатона — оно запечатлено в гимнах, в которых молодой фараон писал о славе Небесного Отца:

Цветы в пустынных землях расцветают, когда Ты восходишь,

Они наполняют себя Твоим сиянием, пред Твоим ликом

Весь рогатый скот встает на ноги

Все птицы вылетают из гнезд своих, и взмахивают своими крыльями в радости,

И летают, славя Тебя.

…

Рыбы в реке резвятся пред ликом Твоим…

Самой роскошной комнатой в храме был огромный зал, где принимали иностранных послов и вассалов, допущенных ко двору и фараону. Там было установлено 542 столба в форме пальмы с капителями из массивного золота. Фрагменты из лазурита и разноцветной глазури, глубоко посаженные между толстыми бордюрами золота, отмечали промежутки между листьями. В сумерках, в лучах заходящего солнца, золотые колонны горели как раскаленные угли, блистательная столица сверкала всеми цветами радуги. Посланники далекого царства, увидев такое богатство, не могли не думать: «Поистине, в земле Египетской золото столь же обыкновенно как пыль».

В особо торжественных случаях молодой фараон появлялся в этом зале, сидя в роскошном облачении на великолепном троне из золота. В такие дни он надевал самые красивые украшения: широкое ожерелье из золота и лазурита, тяжелые золотые серьги и браслеты в форме змеи, все усеянное драгоценными камнями. Голову украшала высокая традиционная тиара, обвитая золотой коброй — символом божественности фараона, который мог носить только он. На спинке трона большой золотой сокол — еще один символ царствования — распахнул сверкающие крылья, а с правой и левой стороны стояли слуги и мягкими, размеренными движениями поднимали и опускали огромные опахала из страусовых перьев, укрепленных на длинных золоченых древках.

Эхнатон был тогда в расцвете молодости и на пике своего могущества. Со всех сторон сияние золота и драгоценных камней освещало его умное лицо с ореолом невыразимого величия. Все, и придворные, наблюдавшие за ним каждый день, и иноземцы, которые путешествовали неделями и пересекли пустыни для того, чтобы мельком увидеть его величество, были ослеплены его видом, потому что он светился на своем троне как Солнце над огненным облаком. Но ярче всего в его больших черных глазах светилась небесным светом бесконечная доброта, и те, кто видел это, не мог его забыть.

Великий храм Атона лежал в северной части города, недалеко от дворца фараона. Это было самое красивое здание в прекрасной новой столице. Со стороны он выглядел так же, как классические египетские храмы того времени; высокие пилоны, со своими обычными флагштоками, из которых развивались пурпурные флаги, установленные у входа в храм и возле широкой ограды, окружающей его. Но если пройти через семь последовательных дворов, которые приводили к внутреннему алтарю, можно почувствовать совершенно новый культ. Здесь не было тайны и благоговения, которые наполняли храмы Амона и других богов; не было тусклого освещения лампами, подвешенными у мрачных потолков; не было драгоценных изображений, похороненных в глубине кромешной тьмы святилища, как похищенное сокровище в пещере. Поклонение велось днем. В первом, шестом и седьмом дворе стоял алтарь с рядом ступеней. Там, в разное время дня невидимому Богу предлагали вино и красивые цветы, Богу, чей единственный символ — Солнце — светил высоко в небе, и облака ладана поднимались к Нему и исчезали, растворяясь в его золотом свете.

В древних культах Египта и остального мира святые изображения купали и кормили, и укладывали спать, как будто они были живыми существами; это отнимало время и требовало сложных ритуалов. Но теперь поклонение стало проще и одухотворенней. Не было никаких статуй, никаких картин, никакого представления Атона: «Недостижимый, присутствие которого заполняет вселенную, пребывает не в неуклюжих работах людей», — говорил Фараон; «Изображения были изобретены только чтобы помочь людям думать о Боге, но в настоящее время люди цепляются за них, как будто они есть всё, и не хотят знать настоящего Бога. Священники стали фокусниками, а изображения стали идолами, и я должен исключить и то и другое, чтобы они не убивали душу людей». Затем он распустил не только жрецов Амона, но и всех национальных богов, закрыл храмы и запретил использование любых изображений, оставив лишь Диск Солнца с лучами, которые заканчивались руками. И даже ему не следовало поклоняться, он должен был служить лишь напоминанием людям о силе и доброте Единого, манифестируемого через Солнце.

В храме было множество музыкантов, как мужчин, так и женщин, а также особый хор слепых певцов, которых Фараон лично отбирал, выискивая самые красивые голоса. Он желал, чтобы даже те, кто никогда не увидит Солнца, воспевали его сияние, потому что, кроме внешнего вида, есть еще и невидимая внутренняя сила, Душа Солнца

Когда Ты восходишь на Востоке,

Все руки протянуты в благословении Твоего Ка (души)

Все гимны, которые пелись на рассвете, на восходе солнца, в полдень и на закате, были вдохновленными стихами, составленными самим Фараоном. В них не было никаких мифологических аллюзий, никаких ссылок на догмы, обычай или историю, а в простых и красивых словах они рассказывали о радости света, радости жизни, и о славе того, кто есть Бесконечная Любовь и Бесконечная Красота, и кто сияет в блеске Солнца и исходит в его ж?ре.

Они говорили о необъятности мира и его единстве в пределах удивительного разнообразия, и исключительности жизни в человеке, животном, птице и каждом живом существе, даже в болотных зарослях. Они рассказывали о росте птенца в яйце и росте ребенка в утробе его матери — чудо рождения; они рассказывали о ритме дня и ночи — работы и отдыха — и танца сезонов, назначенных движением Солнца на небесах, и о священном трепете, с которым вся плоть приветствует Его восход.

Слова были настолько просты, что скромный народ мог понять их не меньше, чем ученый, и идеи, которые они выражали, были доступны для иноземцев так же, как и египтян. Но вдохновение, стоявшее за ними, было ново. Ни в Египте, ни в Сирии, ни в Вавилоне, ни на любой земле, о которой могли думать египтяне, не было Бога, о Котором Фараон поведал людям.

За большим храмом, в пределах той же ограды, был выстроен еще один храм с одним лишь открытым внутренним двориком и одним алтарем. С каждой стороны его обрамленного колоннами входа стояли статуи царя и царицы. Кроме того, по городу было разбросано еще несколько храмов, а на юге столицы, в прекрасных садах, скрывались еще храмы поменьше. Их имена очаровательны. Так, один из храмов, который стоял на маленьком острове посреди искусственного озерца, назывался «Дом Ликования»; другой, выстроенный специально для того, чтобы молиться на закате солнца, именовался «Дом, где Атон уходит на отдых». Там, кстати, сама Царица Нефертити участвовала в совершении священных обрядов.

Фараон Эхнатон не возражал против того, чтобы в публичных религиозных ритуалах ведущую роль играла какая-либо достойная женщина, хоть это и не соответствовало обычаям того времени. «Кто презирает женщин, тот грешит против собственной матери», — говорил фараон. Он делал все возможное, чтобы возвысить женщин в обществе. В этом он подавал личный пример, всегда появляясь в общественных местах бок о бок с юной царицей, так, что его без нее просто невозможно было представить. Владыка Египта искренне любил ее, и с первых лет супружества — когда был еще совсем юным — доверял ей все секреты, говорил с ней об Истинном Боге, перед которым преклонялся, и даже сделал ее своей первой духовной ученицей. И, хотя Нефертити и не родила фараону наследника, он не взял в жены другую, как это было принято у Фараонов.

Нефертити любила его всем сердцем, и восхищалась им, его изящным самообладанием, добротой и мудростью. Она не понимала всего, что он говорил, но верила в его миссию и её успех. «Атон поможет Своему сыну показать Его любовь к Египту и ко всем землям», — думала она. И она гордилась своим Царем. Она преклонялась перед мужем, как если бы он действительно был воплощением бога, который решил прожить с ней на земле краткую жизнь смертного.

Прекрасной как никогда, Нефертити было около девятнадцати лет, и она была матерью трех маленьких дочерей. У неё была светлая кожа и правильные черты лица, в которых просматривалась светлая печаль. Он знала, что лицо ее прекрасно, но не ограничивалась внешней привлекательностью, и стремилась совершенствовать свой ум, стремилась к духовному свету. Как-то раз одна из ее служанок дерзнула похвалить прекрасную внешность Нефертити. Та указала на свое отражение в золотом зеркале и сказала: «Это лицо по прошествии лет все забудут, а вот Его учение будет по-прежнему управлять жизнями людей, и Его имя будут помнить все». Но, увы, она допустила ошибку; изумительный бюст разрисованного известняка, в котором один из дворцовых художников увековечил ее черты, является в настоящее время самым популярным шедевром египетской скульптуры, и миллионы людей видели сам оригинал или его копии, и знают имя Нефертити, в то время как очень немногие, помимо ученых, знают что-нибудь о Фараоне Эхнатоне.

В нескольких милях к востоку от Города, в пустыне, расположилась ровная гряда белых известняковых холмов, которые на закате переливались всеми оттенками золота и пурпура, даже когда на равнину уже опускалась тьма. Там, в уединенной долине, Фараон приказал выстроить гробницу для себя и своей царицы. «Да будет для меня построено святилище в восточных холмах», — так гласит надпись на одном из огромных пограничных камней, которые окаймляли территорию новой столицы, — «и да свершится там через множество лет мое погребение, как предопределил для меня отец мой, Атон, и там же, через множество лет, да будет погребена моя Царица».

С течением времени Фараон приказал высечь в окружающих скалах гробницы также и для своих любимых придворных и духовных учеников. Эти гробницы представляют собой несколько высеченных прямо в скале последовательно друг за другом комнат — традиционное для Египта устройство. Тяжелые крыши поддерживались массивными колоннами, изваянные из цельного камня в форме бутонов лотоса, стены были расписаны великолепной живописью и украшены барельефами. Жанровые сцены, изображенные на них — это сцены из жизни тех, для кого, собственно, и предназначались гробницы. Здесь не изображено ни одного из запрещенных божеств — даже тех, кто, согласно верованиям египтян, защищал усопших, — зато в изобилии присутствует Фараон и его семья. Придворные особенно тщательно старались сохранить для потомков свои поступки и достижения, которые были сделаны вместе с правителем. Они изображали его не только в молчаливой торжественности религиозных ритуалов, с руками, поднятыми в молитве к Солнцу, но и в менее «парадной» обстановке, в обычной жизни: за едой, в процессе отдыха или игры с детьми; слушающим музыку, или нежно говорящим что-то своей супруге и наслаждающимся вином, которое та наливает ему в чашу. Кстати, ранее ни один Фараон Египта не изображался столь нетрадиционно.

Некоторые художники, однако, в своем рвении понравиться фараону, подчеркивали каждую черту его лица, преувеличивали каждый изгиб его тела так, что их портреты напоминают нам нынешнее "футуристское" искусство. В другие времена их картины были бы рассмотрены как кощунственные оскорбления божественной величественности суверена. Но теперь фараон с интересом следил за развитием искусства, которое он вдохновлял. Он вознаграждал живописцев нового стиля, когда их творение было действительно хорошим. «Выразительность значит больше, чем линии», — говорил он тем, кто был склонен немного расстраиваться при виде особых новинок. А когда картины бывали плохи, он просто улыбался искаженному изображению себя.

Во всех картинах и барельефах, какими бы ни были сцены, изображенные на них, всегда присутствовал священный символ Атона — Диск Солнца с лучами, заканчивающимися руками, распространяющимися поверх голов царя и царицы; потому что Бог присутствует всюду и всегда для тех, кто знает Его, и «сама жизнь — молитва», как часто говорил Фараон.

Надписи в новых гробницах, как ни странно, не содержали ни молитв к божествам загробного мира, ни магических формул, обеспечивающих душам усопших благополучие в загробной жизни — одним словом, ничего из того, что традиционно для египетских гробниц с самых незапамятных времен. Там были просто перечислены титулы и достижения придворных, которых предстояло захоронить в гробницах, с упором на те милости, что им оказывал Фараон. «Я был человеком низкого происхождения, и никогда не вращался в кругах аристократии, но Фараон возвысил меня, ибо я воспринял его Учение», — так говорится в одной из надписей. «Великий Фараон осыпал меня дарами, золотом и серебром», — хвастается другой придворный в погребальной надписи. Кроме того, повсюду изображены придворные, глядящие снизу вверх на Фараона и Солнце — на самого Бога Солнца и его земного сына, носящего его имя и являющегося его подобием; в одной из надписей «владелец» гробницы возносит хвалу Богу солнечного диска, Эхнатону, в виде песни «Радость Солнца»: «Твои лучи падают на Твой сияющий Лик, о, Управляющий Истиной, который происходит из Вечности! Дай же Фараону божественно долгую жизнь, продли его дни, пока существуют Небеса».

Фараон заботился о благополучии рабочих, которые строили гробницы в холмах пустыни, точно так же, как заботился о рабочих стеклодувных производств в Городе. Он построил отличные деревни для их проживания — некоторые из них современные археологи смогли обнаружить и произвести раскопки. Каждому рабочему там предоставлялся отдельный дом для него самого и его семьи. Дом был просторным, с чем-то вроде гостиной, обращенной на улицу, спальными помещениями позади нее, и даже с загоном для тяглового скота, который использовался в работе. Простые, яркие рисунки, которые создавали сами рабочие во время отдыха, служили украшениями их домов. Кстати, рабочим, у которых была большая семья, предоставлялись дома с большим количеством комнат, чтобы они могли разместиться, как полагается.

Бесчисленные амулеты и обереги, найденные на руинах этих поселений, показывают, что учение Эхнатона не было распространено среди рабочих, или, по меньшей мере, не особенно на них повлияло. В сущности, божественный правитель и не пытался «обратить их в свою веру». Он не презирал рабочих, нет! Среди его лучших друзей было довольно много людей низкого происхождения. Но он полагал, что бедняку сначала нужно предоставить человеческие условия для жизни и нормальное, «человеческое» отношение, а уж потом заставлять размышлять на религиозные темы. Эхнатон говорил: «Половина предрассудков, существующих в мире, исчезла бы тут же, если бы богатые перестали порабощать бедных, и если бы жрецы перестали пользоваться их невежеством».

К югу от Города раскинулись райские сады.

Каналы и искусственные озера отлично служили для ирригации земли, и в пустыне охотно росли цветы и деревья всевозможных видов. По приказу царя пустыня была превращена в благоухающий цветущий райский сад, чудо, полное красоты, свежести и умиротворения.

В озерах плавали розовые и голубые лотосы; каналы пересекали деревянные мосты, вычурно украшенные резьбой, позолотой и яркими цветами, словно драгоценные игрушки.

На острове в середине одного из озер фараон построил небольшой храм. Он часто приезжал, чтобы совершить там поклонение в одиночестве или со своей царицей. Фараон стоял перед алтарем, в залитом солнцем внутреннем дворике, и перед его глазами раскинулось зрелище восхитительных садов, хорошо видных через широкие ворота храма. Меж зеленых лужаек сияли пруды, отражая голубизну неба; на огромных листьях водяных лилий, плавающих по ним, сверкали капли росы; нежные ароматы только что раскрывшихся цветов возносились к солнцу. По небу проплыла стая розовых ибисов, хлопая серебристыми крыльями. Красота наполняла мир, и небо с землей, казалось, сливались в божественном танце света. Фараон Эхнатон был счастлив. Его сердце наполнило ощущение присутствия Божества, и он дал волю чувствам в новом гимне, сочиненном в порыве вдохновения:

Сколь многочисленны труды Твои,

O единственный Бог, Властью Которого никто другой не обладает…

В самом сердце садов был выстроен прекрасный летний дворец. Он находился рядом с озером, и его «изюминкой» была великолепно украшенная приемная зала, где Фараон часто принимал важных гостей. Там же проводились и пиры с его участием, со всеми возможными развлечениями, бытовавшими в то время в Египте. Залу украшали цветами, в воздухе витали восхитительные благовония; танцевали красивейшие девушки — первое украшение любого празднества в древнем мире — показывая свое искусство ритма, лучшие музыканты играли и пели. Гостям подавались потрясающие вина в золотых чашах. Пелись песни о любви и веселье, о прелестях и удовольствиях жизни, о бренности времени и реальности настоящего момента.

Фараон был слишком чистой натурой, чтобы находить их томные мелодии или страстные слова вредными. Он считал, что они выражают при помощи волшебной красоты музыки и стихов важные мысли о жизни. Эхнатон наслаждался египетскими «менестрелями», как водяная лилия наслаждается волнами чистой свежей воды.

Порой он вел со своими гостями приятные беседы, слушал их интересные истории, улыбался их шуткам. Эхнатон был не из тех мрачных философов, что морщатся при звуках смеха — напротив, его дружелюбная манера общения заставляла всех гостей чувствовать себя непринужденно. Ведь земные существа не представляют, насколько далеко от них Солнце, и тем не менее, радуются его свету.

Эхнатон по многу часов проводил в садах, наставляя своих любимых учеников, или же объясняя суть своей несложной, но странной религии чужестранцам, которые приезжали увидеть его. Немногие из придворных на самом деле понимали то, что он говорил; и еще меньшее их количество действительно пыталось строить свою жизнь, вдохновляясь примером Владыки. Большинству из них просто не хватало глубины ума понять, как один и тот же человек может быть и страстным проповедником веры в единого Бога, и добрым Фараоном, пировавшим вместе с ними на веселых празднествах. Из этих двух людей им, конечно же, нравился только второй; но они также делали вид, что слушают первого, по придворной привычке к повиновению Владыке Египта и по причине врожденного трепета перед его божественной персоной.

Рано утром или же на закате, после совершения богослужения у алтаря Атона, Фараон брал их с собой в какое-нибудь особенно красивое место, где была густая тень и много воды, и откуда перед глазами простирался вид либо на Нил, либо на окружающую пустыню. Там они сидели рядом с ним и слушали его идеи о чудесах единства, которое скрывается за различиями, и о тайне Бога и создания мира. Как правило, они задавали Эхнатону вопросы, он даже поощрял их делать это; не слепо принимать все, что он сказал, только лишь потому, что он фараон, а пытаться понять его Учение. «Где отступает разум, там процветают предрассудки и фиглярство», — говорил он, подразумевая, что от чересчур строгой религиозной власти один шаг до слепого подчинения, бессмысленной рутины ничего не значащих правил и церемоний.

Как-то раз один рьяный ученик Фараона долго не решался задать вопрос о чем-то, что его озадачило. Наконец он начал тихим, смущенным голосом: «Я бы не хотел, чтобы вы сочли, что я осмеливаюсь критиковать поступки Вашего божественного величества…». Царь Египта прервал его: «Не бойся. Если дело касается установления истины, нет никаких Божественных Величеств, кроме, разумеется, самого Бога».

«Это о быке ?на; я задавался вопросом..» — продолжил человек, но остановился в замешательстве, так и не окончив предложения. Фараон понял: священный бык — «воплощение Солнца», как священники города ?н называли его — недавно умер из-за старости и был похоронен с большой торжественностью по приказу Фараона в новом царском городе, посвященном Атону. Ученик задавался вопросом почему.

Эхнатон улыбнулся. «Я любил старого быка, — сказал он, — именно поэтому я хотел, чтобы у него было достойное место отдыха. И если я провел такое необычное захоронение, то это не должно побудить людей вновь делать очередной «фетиш» из священных животных. Скорее, я сделал это для того, чтобы люди не забывали, что все живые существа священны, как и эта жизнь».

Он сделал небольшую паузу, а затем продолжил.: «Это является основой учения о заботе о животных во имя религии, будь они священные быки или священные кошки, ихневмоны[5] или крокодилы. В большинстве предрассудков содержится-таки зерно здравого смысла. Отринь все ненужное, все, что отвращает твой разум от истины, а это драгоценное зерно сохрани; найди правду, и живи по правде».

С самого начала своего правления в Фивах, Эхнатон прибавил ко всем своим официальным титулам еще титул «Живущий в Истине». Вот в чем была суть его Учения, его жизни — вот самая краткая ее формулировка. И никто более чем он, не заслуживал такого славного титула.

Придворный спросил, как спрашивали многие и спрашивают по сей день: «Что есть истина?». А Фараон ответил: «Истина то, что неизменно».

Внезапно подул порыв ветра и большие веерообразные пальмовые листья зашелестели. Птица взлетела с ветви в освещенное солнцем небо. «Разве всё не изменяется непрестанно?» — спросил один из иноземцев, старик с Эгейских островов. Он был молодым, когда столица Крита, великолепный Кнос, был разграблен и сожжен около пятидесяти лет назад. С тех пор он прошел путь от Черного моря до Аравийской пустыни и видел в своей жизни больше изменений, чем кто-либо другой.

«Всё изменяется, — ответил царь, — но законы, согласно которым происходят изменения, были и будут всегда одинаковыми. Эти законы — законы существования, и я бы добавил «законы мышления», если бы мысль была отделима от всего мыслимого существования. Все события во вселенной, от падения пера до падения звезды всего лишь движения непрестанного танца; законы, которые связывают одно движение с другим и со всей ритмической схемой во времени и пространстве, вечны. Они истинны».

И после того, как он это произнес, его лицо засияло так, как будто он мог в тот самый момент непосредственно созерцать бесконечную гармонию танца и слышать божественную музыку звезд, кружащихся вокруг.

Среди присутствующих был один молодой энтузиаст, который лишь недавно присоединился к кругу учеников фараона. Он любил Учение, но многие из основных принципов все же ускользали от его понимания. «Они истинны благодаря Богу. Он установил их», — рискнул сказать молодой человек, ссылаясь на законы бытия.

«Напротив, мы говорим о том, что Бог существует, потому что эти законы истинны», — ответил Эхнатон. «Это потому что они верны, мы знаем, что мир изменения и борьбы — это еще не всё. Потому что они верны, мы созерцаем Нечто неразрушимое за теми вещами, что появляются и исчезают, Нечто стоит за кажущимися вещами. Это та уникальная сущность, которую мы называем Богом. Оно неизвестно, и, возможно, непостижимо. Но есть мгновения, когда получаешь ясное представление этого способом, который не описать словами, так как это лежит в основе всех вещей, а значит и в основе нашего собственного существа»

Ученики вспомнили один из гимнов Фараона, посвященный Атону

Ты, Господь, в моем сердце…

Они были увлечены энтузиазмом молодого Фараона, говорившего о сокровенной действительности. Но как бы ни были просты его слова, они оставались им непонятными. «Если Бог может быть найден внутри нас самих, то почему мы поклоняемся ему как Солнцу?» — наконец промолвил один из них.

«Мы поклоняемся не пылающему Диску, видимому Солнцу, а невидимой Энергии, которая исходит как свет и жар — Душе Солнца. Эта энергия — та же самая, что проявляется в жизни и является основой нашей собственной души, а свет, жар и искра жизни — всего лишь различные выражения единого Принципа: Лучезарная Энергия — есть Бог. Мы восхваляем это как Атона — Солнечный Диск — потому что нигде не достигается столь величественного проявления Бога, как в Солнце, и потому что лучи Солнца — основа всей жизни и источник всех сил в мире» — отвечал Эхнатон.

Он прервал свою речь, задумавшись на некоторое время. «Невидимая Энергия является основой всего, — он продолжил, — явное и скрытое — всё существование проистекает из этого. Именно поэтому мы называем Атона «Отцом» и «Создателем» и поем ему:

Ты единственен, но миллионы жизней в Тебе…

«Я сказал Вам, что вселенная — один постоянный танец, и это так. Каждая различная форма невидимой энергии зависит от особого собственного ритма», — добавил он, предвосхищая результат научных открытий, которые свершились лишь три тысячи триста лет спустя. «Ритм, который производит свет, не является тем же самым как тот, что производит высокую температуру, или звук. И в корне жизни — чуда создания — также есть ритм. Когда мы чувствуем ритм так отчетливо, как наблюдаем видимый объект, тогда мы понимаем гармонию Бога непосредственно в нас самих».

Он снова сделал паузу и продолжил: «Есть формы энергии, о существовании которых мы даже не подозреваем; о которых, возможно, никогда не будут знать люди. Все же я говорю Вам: каждая из них соответствует особому ритму, но все они — проявления Единой Сущности, которая исходит на солнце, как жар и свет, и которая является Атоном, единственным живущим Богом, Которого я попытался открыть Вам».

Становилось жарко. Эхнатон и его ученики встали и пошли к летнему дворцу. Там встречи с Фараоном ожидали важные чиновники и иностранные послы.

И многие поразились мудрости Царя; он был немного моложе двадцати, и это был не первый раз, когда он говорил о своем Боге в словах настолько простых, что невозможно было не слушать его, но настолько экстраординарных, что после никто не знал, что думать. Старики задавались тем же вопросом, что и царица Тия много лет назад в Фивах: «Как он обрел свое странное знание, если не от самого Солнца, божественного предка его расы?». А молодые говорили в изумлении: «Другие побеждали мечом, он должен побеждать духом. С начала времен ни один царь Египта не был столь велик, как он». А иноземцы говорили «Египтяне в своей гордости называют всех своих Фараонов Богами, но этот действительно богоподобен»

Годы шли, и мир узнал, что молодой царь, «Живущий в Истине», правитель Египта, Нубии, Сирии и земель, граничащих с Верхним Евфратом, был человеком божественной мудрости. Дружелюбный царь Митанни был горд считать его одним из своих родственников. А Царь Вавилона отдал своего сына в мужья одной из дочерей Эхнатона. Он послал маленькой девочке — ей было не более 5 или 6 лет — ожерелье с более чем тысячью драгоценных камней.

Множество ученых и мудрецов среди иноземцев, слышавших об Учении Фараона, признали в универсальном Существе — Атоне — Бога, которого все религии чтят под различными именами и различными символами. И, впервые, идея, что Бог един, осветила их умы. Митанниане говорили: «Он ни кто иной, как «Владыка Лучей», которого наши предки восхваляли на Востоке давным-давно». Сирийцы и Вавилоняне говорили: «Разве Царь Египта не называет его «Богом Жизни» и «Тем, кто наполняет все сердца красотой, являющейся жизнью»? Он, несомненно, тот бог, кто умирает из года в год и воскресает каждую весну, возрождая вместе с собой и весь мир», — так как культ такого бога был широко распространен в Сирии и Вавилоне. И, если бы весть об Эхнатоне достигла в то время мистических берегов Индии, то люди той земли сказали бы «Его Бог ни кто иной, как Высшая Душа Вселенной, Которую наши мудрецы ищут при медитации».

Но мир тогда не был еще столь тесным, как сейчас. Мир тогда был очень большим. Каждая страна, каждая область отличалась от соседних как отличаются соседние государства.

Всё же Эхнатон видел единство Бога над и вне мирских различий. «Много стран; но одно небо и одно Солнце», — думал он; «и один поток жизни через все создание», — добавлял он, помня о животных и растениях, которые в их собственной манере почитают божественный свет и жар — Энергию Солнца.

И, простерев руки к небу, пред ликом Атона, он пел Солнцу.

Владыка всех людей, покоящийся над ними,

Ты бог каждой страны, восходящий для них,

Ты Дневное Солнце, великое в своей могущественности…

Нил в отдалении походил на серебро, напротив пылали бесплодные барханы пустыни — холмы упокоения. Мир казался пылающим под полуденным Солнцем. И лицо Царя сияло. Он знал, лишь немногие поняли его Учение, даже среди его близких друзей. Но он был молод, и Бог был с ним. Лучи Солнца несут ему с небес послание вечной жизни. Его учение пережило бы века, «пока лебедь не станет черным, а ворон не побелеет» как когда-то сказал один из придворных. Однажды, невежество и борьба прекратились бы; Истина победила бы; и весь мир узнал бы Бога.

Из всех стран, даже от таковых, о которых Царь никогда не слышал — от Островов, настолько далеких, что потребуются годы, чтобы достигнуть их, с неизведанных континентов — бесконечная песня хвалы уже неслась до Солнца. Много раз Эхнатон слышал её отзвук в своем сердце. Спутанный и противоречивый, это был первый гимн всего человеческого рода, объединенного в поисках настоящего Бога. А его песня будет последней — песня облагороженного мира, в котором наука и религия больше не будут оставаться разделенными, гимн будущего человечества, чьё появление займет тысячелетия, пророком и предвестником которого он был.

И трепет безграничной радости наполнял его тело, когда он думал о тех отдаленных великолепных днях.