НАГУАЛИЗМ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ВИДА (Вместо введения)

НАГУАЛИЗМ КАРЛОСА КАСТАНЕДЫ И ТРАНСФОРМАЦИЯ ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО ВИДА

(Вместо введения)

С той самой поры, когда человек осознал себя и утвердил в собственном воображении природу, вид и характер своего существа, выделил и закрепил в мыслительном пространстве человеческую форму (тем самым декларировав не только свою уникальность, но и свою ограниченность), он не перестает грезить о трансмутации. Нас не оставляет желание измениться, найти в себе и развить способность к превращению в Иное — наша монотонность разочаровывает и затягивает в себя, непреходящий круговорот жизни и смерти словно бы томится и ждет перехода в новое качество, питая извечные сны и фантазии человеческого рода. Мы ищем возможности трансмутации повсюду; мы желаем убедиться, что стабильность и ограниченность вида (структуры, формы, элемента) неабсолютны, и, добиваясь целенаправленного превращения вещей в окружающем нас мире, почти бессознательно возбуждаем в себе надежду на грядущую трансформацию собственного существа, чья неповоротливость и косность так сильно противоречит подвижности чувств, пластике мысли, эфирным ветрам свободного духа.

Оборотничество, "внутренняя алхимия" даосов, ожидания нисходящего Духа, йогические эксперименты — все это отголоски, отражения, проекции единственной жажды качественно нового бытия. Трансмутация и пресуществление всегда входили в ряд центральных мифологем человеческого сознания.

Даже не обращая специального внимания на фундаментальное противоречие своей природы, мы подсознательно ощущаем какую-то неправильность, дисгармоничность или незавершенность положения дел. По сути, вся история религии и философии (всегда представлявшая собой наиболее емкий и ценный пласт культурного развития, хотя мы порою склонны забывать об этом) является извечным поиском иного бытия — более яркого, более совершенного и свободного. Именно для утверждения возможности иного бытия создавались мифы, доктрины, метафизические теории, оккультные дисциплины.

Самой древней и, пожалуй, самой дерзкой формой поиска в этом направлении была магия. Воплощая собой аморфное и как бы «безумное» видение мира, движение на ощупь в путанице снов, фантазий, призрачных отношений и символических действий, магия не только рисовала удивительную вселенную, где человек оказывался подлинно космическим существом с таинственной судьбой и масштабными возможностями действия, — она вызывала к жизни глубинные откровения, необъяснимые феномены и процессы, которые поддерживали ее туманное мировоззрение на протяжении тысячелетий вопреки растущему холоду рационализма. Таким образом, религия, идеалистическая философия и оккультизм, превратившись в отдельные течения мысли, хранили и по сей день хранят неувядающую мечту человечества о подлинной трансформации — победе над смертью, над немощью и ограниченностью, над пространством и временем, над беспощадными законами физического бытия. Есть ли у этой мечты реальное основание, та опора, которая может дать надежду трезвому и последовательному уму, а не просто будоражить воображение поэта и утешать бесчисленных страдальцев несбыточными миражами?

На первый взгляд, все здесь зыбко и неопределенно. Повсюду мы встречаемся с неким пределом, за которым остаются лишь загадочные словеса, метафоры, намеки и обещания. Религия провозглашает всесилие веры — стоит перешагнуть порог смерти, и вы убедитесь в ее подлинности. Философия, погруженная в мир умственных идей, конструирует головокружительные модели из собственных символов, законов и категорий — она силится привязать свои интеллектуальные фантазмы к Реальности и тем не менее всегда остается где-то вдали, за пределами опыта и живого чувства, как бесплотное кружево малоубедительных формул. Практический мистицизм на их фоне, конечно, выигрывает: он предлагает непосредственно испытать проблески иного бытия и иного сознания. Но куда заводит нас этот чарующий блеск, если обещанная трансформация опять лежит "по ту сторону" бытия и никак не доступна нормальному опыту? Ведь по эту сторону мы сталкиваемся только со странными помрачениями чувств и блаженной неподвижностью в непостижимом свете, восприятие которого может оказаться всего лишь результатом психического расстройства.

В процессе эксперимента мы, конечно, встречались со множеством интригующих явлений, которые указывали на реальное расширение наших способностей и изменение характера нашего функционирования; но почему вся эта сосредоточенная работа непременно завершается бессильным окоченевшим трупом, и мы хороним — великого учителя дзэн, прославленного медитатора, мага или духовидца, хороним Будду, Магомета, Рамакришну? Невольно возникает ощущение, что человек никак не может ухватить какой-то лежащий на поверхности закон. Или действительно все бесполезно, в чем нас так настойчиво убеждают рационалисты?

Цель моей книги — показать, что реальный путь трансформации возможен, что все принципиальные преграды могут быть преодолены, а природа человека — совсем не то, что до сих пор представлялось нашему односторонне развитому интеллекту. Все эти новые понятия, представления и закономерности, которыми наполнено данное умственное пространство, — своего рода набросок к картине мира, где самые разнородные психические феномены находят свое место, где бытие и сознание пребывают в непривычных для нас отношениях, где вселенная — бесконечно шире любой религиозной или научной модели.

Нам предстоит рассмотреть и разрешить целый круг вопросов в рамках предложенной парадигмы: тенденции духовного поиска на протяжении исторического времени, причины заблуждений и неудач оккультизма, современное состояние эзотерических учений, кризис технологического общества. Концепция Реальности и устройства человека как энергетической формы — отдельная тема. Сущность магии и мистических психотехник приобретает новое и исключительно важное значение. Психоэнергетический процесс, который оказывается сердцевиной всякого магического действа, вполне доступен исследованию, как и эффекты, которые он вызывает.

Радикальная трансформация энергетической формы человека — заключительный этап в этом ряду, если соблюдены все необходимые на пути условия. Магические способности вполне могут претендовать на реальность и обретают свое законное место в энергетической феерии окружающего нас мироздания.

Технологический аспект, безусловно, является самым важным. Практическая дисциплина будет рассматриваться подробно, как и способы верификации получаемых результатов.

Повсюду нас будут сопровождать образы и идеи дона Хуана Матуса, подарившего важнейшие ключи к разгадке бытия человека и мира. Именно дон Хуан — учитель всемирно известного оккультиста и антрополога Карлоса Кастанеды — привел нас в мир трансформации, бессмертия и свободы.

Тем, кто внимательно читал книги Карлоса Кастанеды, многие идеи покажутся знакомыми и понятными. И наоборот — без основательного анализа дон-хуановского учения вряд ли возможно полноценно воспринять и осознать написанное здесь. Моя предыдущая книга ("Тайна Карлоса Кастанеды", 1995) имела целью систематизировать и сложить в последовательном (с методологической точки зрения) описании весь комплекс теоретического и практического знания, распределенный в произведениях самого Кастанеды неравномерно и, скорее, в художественно-публицистической манере. О причинах такого подхода я уже говорил в упомянутой работе: во-первых, до последней книги Кастанеда настойчиво держится позиции ученика, а не учителя, и во-вторых, его совсем не привлекает идея создания мистической школы с четкой доктриной, инструкторами и учениками.

Как признавался сам Кастанеда, его литературное творчество — скорее выражение признательности и глубокой любви к учителю-магу, перевернувшему всю его жизнь. Желающим ознакомиться более подробно с тем философским и психологическим изяществом, что лежит в основе пути толтеков, я рекомендую собственную книгу, указанную выше, так как большинство иных источников либо не излагают материал в необходимом объеме, либо часто не удовлетворительны с методологической точки зрения.

Обратимся к центральным идеям дон-хуановского мировоззрения, основным понятиям и методам, на которые нам придется постоянно ссылаться. Важнейший термин кастанедовского учения, впервые сформулированный Карлосом в его четвертом произведении "Tales of Power" и с тех пор не исчезающий со страниц этого мистического «эпоса», — нагуаль. Слово это имеет долгую историю в языке индейцев Месоамерики и всегда связывалось с колдовством и магическими превращениями; однако Кастанеда сообщил нам о содержании данного термина нечто настолько важное с точки зрения высокой философии, методологии и практики мистицизма, что мы с полным правом могли бы назвать все дон-хуановское учение «нагуализмом». Именно от Кастанеды мы узнаем об истинной паре двух фундаментальных понятий — тоналя и нагуаля, в которую укладывается весь наш таинственный мир, включая и самого человека — существо не менее загадочное, чем самые удаленные и странные уголки вселенной. На первый взгляд, разъяснение тоналя и нагуаля может показаться чересчур абстрактным и совсем не практичным умствованием. Особенно если учесть многократно подчеркиваемую известным критиком кастанедовских работ Ричардом де Миллем связь этих понятий с достижениями новейшей философии — экзистенциализмом, феноменологией и, конечно же, этнометодологией, тем более что возникла эта школа в стенах того же Калифорнийского университета и в конце 60-х — начале 70-х претендовала на самый модный метод интеллектуального исследования чуждых европейцу культур. (Здесь де Милль подозревает Кастанеду в своего рода угодничестве: так Карлос мог заручиться поддержкой влиятельных интеллектуалов — создателей этнометодологии, которым как раз в ту пору было необходимо серьезное исследование, основанное на их научных предпосылках.) Мы не отрицаем, что этнометодология сыграла значительную роль в становлении начинающего антрополога Кастанеды, и все же вряд ли мэтр этой дисциплины Гарфинкель одобрил личностные трансформации Карлоса, которые явно дают о себе знать уже в третьей его книге. "Путешествие в Икстлан" окончательно разорвало отношения Кастанеды с серьезной наукой антропологией. Де Милль решительно не хочет замечать того, что Кастанеда больше не антрополог, а метафизика и метапсихология, излагаемые в последующих томах, — мистика высшей пробы, обогащенная современным терминологическим аппаратом. Честолюбие ученого, профессорская карьера — все это оставлено во имя бесконечного изумления духовного искателя. Карлос давно покинул свою касту и превратил свое знание в объект, не подлежащий научной критике. Этнометодология послужила ему лишь начальным импульсом к самому удивительному исследованию. С помощью этой методики Кастанеда проложил путь к пониманию традиции дона Хуана, что дало ему ключ к познанию мира, убедило в достижимости бессмертия и свободы.

Современная психология восприятия располагает достаточным экспериментальным материалом, доказывающим, что дистанция между перцептивным образом мира и внешней реальностью неизмеримо больше, чем представляет себе обыденное человеческое сознание. Я уже рассматривал этот вопрос подробно в книге "Тайна Карлоса Кастанеды" и тем не менее неизбежно буду возвращаться к нему еще. Пока же следует лишь подчеркнуть, что деятельность нашего перцептивного аппарата приводит к возникновению крайне ограниченного и искаженного образа мира. Этот образ мы вполне автоматически принимаем за саму Реальность, существующую вне нас, хотя на самом деле стоит говорить о двух принципиально различных предметах — "описании мира", опирающемся на человеческую перцепцию, и реальном мире, находящемся за пределами нашего восприятия и помимо него. О последнем мы ничего не знаем, и это особенно важно понять в самом начале наших рассуждений.

Тоналем в дон-хуановском учении именуется, с одной стороны, «описание» (перцептивный образ) мира, с другой — тот сложный внутренний механизм человека, что создает "описание мира" и поддерживает его. Для субъекта восприятия, по словам дона Хуана, "никакого мира в широком смысле не существует, а есть только описание мира, которое мы научились визуализировать и принимать как само собой разумеющееся". Как механизм, генерирующий интерпретационные схемы восприятия, тональ невероятно продуктивен, что заставляет магов даже называть его "творцом мира".

В дальнейшем, говоря о тонале, я намерен использовать более привычные и более конкретные для европейской науки термины. Для ученых это емкое индейское слово содержит в себе по крайней мере три понятия: 1) перцептивный аппарат, включающий в себя всю совокупность процессов обработки поступающего сенсорного сигнала; 2) перцептивную матрицу, именуемую у Кастанеды также "глазами тоналя" или "инвентаризационным списком", т. е. интерпретационную модель, сформированную человеком в процессе научения и воспитания; 3) перцептивный образ мира, т. е. всю картину воспринимаемого пространства, состоящую из существующих в матрице элементов, структурированную и ограниченную перцептивным аппаратом и перцептивной матрицей.

Определив таким образом, что подразумевается под первым членом истинной пары в толтекской терминологии, легко угадать содержание второго члена, уже упомянутого выше. Нагуаль — это, прежде всего, реальность вне интерпретации, вне восприятия, Реальность, какова она есть на самом деле. Везде, где пойдет речь об этой абсолютной и непостижимой для нас Реальности, я буду обозначать ее в тексте, начиная слово с заглавной буквы. Если в качестве идеи нагуаль (Реальность) может быть принят и понят после некоторых размышлении, то вообразить нагуаль или описать его в принципе невозможно. Дон Хуан в разговоре с Кастанедой называет тональ «островом», а нагуаль — "безбрежным пространством, лежащим вокруг острова". Только так он может намекнуть ученику на истинное соотношение данных понятий. В остальном же слова бессильны.

В конечном счете тайна Реальности, существующей вне человека и ограничений его восприятия, — не что иное, как Великий Предел, ключ к истокам всей реальной мощи человеческого рода, к осознанию и освоению мировой энергии, от которой зависит окончательная судьба каждого индивида и цивилизации вообще. Таким образом, значение нагуаля невозможно переоценить. Когда мы пытаемся помыслить эту невообразимую Реальность, ее непостижимость завораживает и одновременно влечет к себе, гипнотизирует и порождает самый дерзкий взлет нашей фантазии. С другой стороны, грандиозные масштабы и безусловное всемогущество бытия не могут не вызывать благоговейного ужаса и трепета в микроскопическом сознании отдельной личности. Все антропоморфные мифы о Боге-творце, властелине судеб и миров, берут свой исток в этом неописуемом величии.

Какие только образы ни внушала сила подлинной Реальности вне нас! Господь Бог и Сатана, Брахман и Шуньята, Дао и Сат-Чит-Ананда, Ахурамазда и Ангра-Майпью, Шива и Шакти, Тонатиу и Тескатлипока, Логос и Абсолют — множество имен, символов, понятий служили и служат человечеству с целью обозначить, опредметить, описать неописуемый корень всех вещей и явлений. Не столь уж часто мы отдаем себе отчет в бесплодности подобных усилий — они могут быть прекрасны и даже совершенны в сфере человеческой мысли, в пространстве искусства и воображения, но остаются принципиально чуждыми объекту своего вдохновения. Дон Хуан с удивительной для оккультизма последовательностью отделяет воспринимаемое, мыслимое и называемое от подлинности не-человеческого бытия.

На первый взгляд, его подход словно бы укрепляет и делает еще более безысходной позицию разочарованного агностика, воздвигает непреодолимую стену между субъектом познания и источником перцептивного опыта, делая нас бессильными, слепыми, беспомощными. Однако дело обстоит прямо противоположным образом, и в этом — один из фундаментальных парадоксов дон-хуановского метода. "Нагуаль там, где обитает сила", — говорит он. Ибо в реальности наше бессилие и отчужденность от подлинного бытия начинается как раз вместе с попытками нарисовать мифологическую картинку или метафизическую модель. Придумав слово, схему, концепцию, мы с поразительным легковерием отождествляем "луну и указующий на нее палец" (согласно яркой аллегории мастеров дзэн). Все наши потуги добраться до Сат-Чит-Ананды, «пробудить» Шакти и слиться с Абсолютом — не более чем затейливые игры с «пальцем» и малоэффективные дискуссии по поводу его устройства. Необходимы настоящее бесстрашие и высокая отрешенность, чтобы признаться в том, что у нас нет ровным счетом никаких оснований приписывать Реальности даже самые абстрактные и самые высокодуховные качества. Играя с описаниями (религиозными, философскими, мистико-поэтическими), мы всецело принадлежим тоналю, который, как было сказано, ничего не творит и ничего в Реальности не изменяет. Та подлинная сила, что движет явлениями внешнего мира и питает человеческое существо, остается в непроглядном и напрочь позабытом царстве; наша связь с нею утрачена, чувствование замутнено, а внимание отвлечено умственными конструкциями и придуманными надеждами.

И только возвращение к живому чувству Реальности — без языка, без мышления, без эгоистических галлюцинаций на тему «спасения» или «пробуждения» — дает нам шанс коснуться самой энергии бытия, той единственной энергии, что действительно творит, управляет, трансформирует. Вот почему осознание "истинной пары" тоналя и нагуаля открывает возможность для магии в самом высоком смысле этого слова.

Конечно, человек сам является одним из бесчисленных феноменов нагуаля. Его изначальная и сущностная природа неотделима от Реальности и целиком погружена во всеохватывающую сеть энергетических отношений, в океан породившей и питающей его силы. Можно сказать, что главной чертой существования человеческой формы является взаимопроникновение, т. е. непрестанный круговорот сил, ни в чем не знающий абсолютных границ, изолированных фрагментов, незыблемых отдельностей. Человек живет в нагуале — в тонале он только воспринимает, думает и говорит. Однако последний момент оказывается решающим, и в осознаваемом поле мы никогда не находим контакта с реальностью нагуаля. Эта парадоксальная ситуация получает свое отражение в двойственности всей человеческой натуры. Дон Хуан, объясняя Кастанеде его разнообразные психические переживания, то и дело использует выражения типа "твой тональ испугался" или "твой нагуаль знает" и т. д. и т. п. Психология в свое время обнаружила, что объем ясно осознаваемых явлений и процессов в общем психическом пространстве составляет ничтожную долю. В результате этого открытия возникли и получили широкое распространение такие термины, как подсознательное, бессознательное и сверхсознательное. Ни один из этих терминов, конечно же, не отражает в полной мере присутствие нагуаля во внутреннем мире человека. Приравнять нагуаль, например, к бессознательному (как это сделал Д.Л.Вильямс, исследовавший творчество Кастанеды с позиций юнгианского анализа) — значит безосновательно сузить и исказить содержание дон-хуановского термина, по сути, лишить его философского значения и превратить в нечто, имеющее смысл лишь в пределах психических процессов индивидуума. Тем не менее бессознательное (впрочем, как и сознание) резонирует с нагуалем, и специфику подобного резонанса современная психология должна была бы описывать. Если же мы попытаемся разобраться, где наиболее беспрепятственно и непосредственно нагуаль манифестирует себя в человеке, то скорее всего обнаружим нелепость самой постановки вопроса. Ибо нагуаль не знает никакой «конкуренции»; он повсюду, и власть его абсолютна. Любой конфликт, любое противостояние здесь надуманны и иллюзорны. Тональ, который не имеет собственной, отдельной природы, способен только вуалировать феномены нагуаля, прятать их от ограниченного сознания нашей маленькой личности, чтобы обеспечить ее упорядоченное функционирование в очень узкой области, важной лишь для биологического выживания. Специфика выживания существ, наделенных интеллектом и организовавших социальные структуры, имеет, конечно, впечатляющие отличия по сравнению со способами выживания у неразумных форм, и все же это не меняет сущности процесса.

Поэтому, когда дон Хуан говорит о нагуале как составной части человеческого существа, он подходит к делу совсем с иной точки зрения, очень далекой от психоанализа. Учитель подразумевает тот огромный энергетический объем нашей психофизической конституции и связанные с ним переживания, что не интерпретируются аппаратом восприятия, оставаясь вне сознания, т. е. для сознания не существующие. Подсознательное, бессознательное и сверхсознательное могут отражать те или иные фрагменты этого грандиозного поля, но главный массив энергетики нагуаля относится, скорее, к тому, что мы привыкли называть просто телом. Поэтому дон Хуан часто говорит о неописуемом чувстве тела, о том, что именно через аморфные, почти неуловимые переживания организма в целом мы можем получить некое косвенное представление о жизни нагуаля внутри нас.

Здесь уместно еще раз подчеркнуть, что важнейшая задача дон-хуановского учения (и не только в практической ее части, но с точки зрения самой философии нагуализма) — возвращение человека к утраченной целостности, подлинная реализация нашего вида как res integra, т. е. как целостной единицы, все содержание которой в равной степени доступно фундаментальному и присущему только человеку началу — сознанию. Впрочем, подобную целостность вряд ли можно назвать утраченной, ибо человек — существо рефлексирующее, наделенное интеллектом и произвольным вниманием, организованным в качестве инструмента анализа, — по-настоящему собственной целостностью никогда не владел. На том уровне сложности, что свойствен нашему виду, целостность поистине означает всемогущество и свободу.

Мы редко задумываемся над тем, что все проблемы и ограничения человека в конечном счете обусловлены недоступностью той или иной области пространства (внутреннего или внешнего, физического или психического) для сознания — самого мощного фактора организации, модификации и контроля. Безусловно, мы должны рассматривать сознание как феномен энергетический; его природа и особенности его функционирования остаются во многом загадочными, но и здесь дон-хуановский подход может заметно приблизить нас к разрешению этой вековечной тайны. По крайней мере следует указать, что сознание, будучи особым образом сбалансированной энергосистемой, обладает способностью произвольно генерировать энергетические поля и потоки, наделяя их собственными качествами — склонностью к самоорганизации, самогармонизации и самокоррекции. Ничуть не преувеличивая, Можно утверждать, что все потенциальности человеческого рода заключены здесь.

Таким образом, выражаясь языком дона Хуана, главным смыслом и Целью всех практических метаморфоз, которым подвергает себя маг в процессе развития, является соединение тоналя и нагуаля в монолитный организм, в нерасчленимую и совершенно прозрачную для осознания форму. Философский монизм, единственная из систем мышления, пригодная для относительно адекватного отражения Реальности, у дона Хуана из мировоззренческого постулата превращается в практическую посылку, достигается и воплощается всеми техническими приемами, всей методологией и даже настроением магического праксиса. Любая дихотомия, приписываемая человеком Реальности, особенно дихотомия тела и духа, почитаемая почти всеми религиями человечества, с презрением отметается прочь, в царство галлюцинирующего тоналя.

Говоря строго, у Кастанеды не было особой необходимости вводить термин "энергетическое тело", так как иным телом человек вообще не обладает. И все же, вслед за мэтром нагуализма, мы будем упоминать об энергетическом теле человека, имея в виду, однако, не составную часть существа (более «тонкую», чем физический организм, как обычно говорят оккультисты), а всю ту энергетическую ткань, из которой мы состоим, включая как самые «грубые», так и самые «эфирные» ее элементы. Конечно, такой пакет энергетических формаций и есть реальный человек — фигура куда более объемная, чем наш перцептивный образ себя самого в качестве двуногого млекопитающего с определенной физиологией и поведением.

На практике осваивая толтекскую дисциплину, вы откроете целый океан возможностей, присущий вашему реальному телу, — по мере того как осознание будет проникать в него все глубже, ваша подлинная сила будет возрастать, что и является восхождением к Трансформации.

Постижение, как видите, в Реальности всегда имеет двойственную направленность. Ничего нельзя со всей определенностью назвать внешним или внутренним: погружаясь в нетронутые сознанием энергетические пласты собственного организма, вы непременно столкнетесь с удаленными областями внешней природы, доступными для такого типа восприятия. Дон Хуан в своих разъяснениях описывал Кастанеде Реальность как бесконечную сеть, состоящую из бесчисленных энергетических нитей, или эманаций. Из эманаций строится воспринимаемое, пучки эманаций формируют в перцептивном аппарате образы, полосы эманаций — законченные картины миров. Но что самое важное: эманации, из которых состоит наше тело, те же, что и снаружи. По этим ниточкам движутся импульсы, несущие информацию, не имеющую никакого отношения к нашему представлению о пространстве. Только внимание субъекта собирает и вычленяет образы, наделенные пространственно-временным смыслом.

Что же в таком случае мы можем сказать о Реальности, о нагуале? По представлениям толтекских магов, здесь нельзя говорить ни о пространстве, ни о времени; протяженность присутствует здесь совершенно неописуемым образом, вещество — всего лишь импульс, а масса измеряется энергией импульса. Отдельные объекты оказываются фикцией, порожденной нашим восприятием, — это некие "стоячие волны", по которым непрерывно катится энергия мироздания; они не только «прозрачны» для энергетических движений (а значит, и для психических процессов), но и всесторонне связаны с любыми, самыми далекими объектами вселенной. Практически все качества и характеристики, приписываемые нами Реальности, существуют лишь в нашем воображении.

Единственное, что можно сказать о Реальности наверняка, — она способна оказывать воздействие на наши органы чувств. Следовательно, нагуаль — это энергия. Ее организация выше всякого постижения хотя бы потому, что постигающий субъект всегда обладает только одной точкой зрения, одним центром восприятия, и любой его опыт по сути фрагментарен.

Здесь следует сказать еще об одном фундаментальном понятии дон-хуановского учения — о том важнейшем инструменте, который превращает энергетическое поле вселенной в привычную для нас картинку, где существуют формы, цвет, звук, вкус или запах. Дон Хуан называет его точкой сборки. Об этом предмете в книге будет сказано немало, здесь же я хочу процитировать Кастанеду, который лаконично и стройно описал функцию точки сборки в сложном контексте энергетической Реальности нагуаля:

1. Вселенная является бесконечным скоплением энергетических полей, похожих на нити света.

2. Эти энергетические поля, называемые эманациями Орла, излучаются из источника непостижимых размеров, метафорически называемого Орлом.

3. Человеческие существа также состоят из несчетного количества таких же нитеподобных энергетических полей. Эти эманации Орла образуют скопления, которые проявляются как шары света размером с человеческое тело с руками, выступающими по бокам, и подобные гигантским светящимся яйцам.

4. Только небольшая группа энергетических полей внутри этого светящегося шара освещена точкой интенсивной яркости, расположенной на поверхности шара.

5. Восприятие имеет место, когда энергетические поля из этой небольшой группы, непосредственно окружающие точку яркого сияния, распространяют свой свет и освещают идентичные энергетические поля вне шара. Поскольку воспринимаются только те поля, которые озарены точкой яркого сияния, эта точка называется "точкой, где собирается восприятие", или просто "точкой сборки".

(Power of Silence)

Как видите, ограниченность нашего восприятия имеет еще более глубокие причины, чем те, о которых уже было сказано. Человек не только искажает воспринимаемые сигналы, используя интерпретационный механизм тоналя, — человек изначально ограничен некоторым объемом энергетических полей, к которым имеет доступ его точка сборки. Попробуйте представить, что в этом объеме сосредоточено все кажущееся разнообразие нашего сенсорного опыта, только этим диапазоном оперирует наше сознание, отягощенное к тому же чудовищным грузом иллюзорных понятий, шаблонов, схем и описаний! Здесь заключен весь наш мир, доступный психике нормального человека, а значит, и вся наука, рационализм и объективизм разума.

Наличие механизма, в определенном порядке собирающего восприятие энергии в целостную для субъекта картину, предполагает принципиальный подход к восприятию как к процессу энергетического взаимодействия с внешними полями, а внимательное изучение психофизиологических изменений, которые наблюдаются у мистиков-практиков, наводит на размышления о том, что именно режим и качество восприятия определяют в целом функционирование человеческой системы. Этот вывод, не требующий, казалось бы, особого мыслительного усилия, на протяжении веков был совсем неочевидным, вуалировался мифологическими и метафизическими доктринами антропоморфного толка.

Само восприятие в общем контексте оккультной практики всегда представлялось вторичным продуктом или последствием неких неописуемых изменений внутри духовного организма, которые часто объявлялись результатом приближения или слияния субъекта с Абсолютом, Высшим бытием, Богом и т. п.

Ситуация, таким образом, в сознании мистика имела перевернутый вид: адепт «открывался» воздействию внешней Силы, следуя практическим рекомендациям, исходящим из определенного (всегда в той или иной мере антропоморфного) представления о природе и предназначении этой Силы, якобы испытывал некую трансформацию своего существа в виде «нисхождения» Божества, «откровения», данного Его милостью, и таким образом обретал измененное восприятие, безусловно свидетельствующее о восхождении искателя в трансцендентный мир истинных сущностей. Разумеется, содержание видений при таком подходе оказывалось важнейшим предметом изучения.

Ортодоксальному мистику и в голову не приходило исследовать сам процесс восприятия со всеми присущими ему ограничениями и искажениями, поскольку изначально предполагалось, что в этом состоянии он прорывается к высшим планам бытия, где восприятие бесконечно более совершенно, чем у обычного человека с профаническим сознанием. Укоренившаяся идея, будто восприятие — это пассивный процесс отражения, лишь допускающий психику субъекта к определенным областям Реальности, сам по себе ничего не изменяющий, а только свидетельствующий изменения, распространилась на абсолютно все феномены мистической практики.

Дон-хуановская концепция точки сборки связывает любые явления измененного восприятия с перемещением этого центра внутри энергетического тела человека или движением его вовне, за границами человеческой формы.

Прежде всего важно понять, что речь идет не просто об изменении точки зрения или фокусировки внимания, а о перемещении энергетической активности из одной области нашего существа в другую.

Поля нашего организма, прежде инертные и неспособные к активному резонансу с внешней энергией, консервирующие возникший когда-то дисбаланс или напряжение, вдруг оказываются вовлеченными в сферу действия точки сборки, что уже является началом их трансформации.

Если мы вспомним об удивительной энергетике сознания (в нашем случае неразрывно связанного с восприятием), то поймем, что всякий сдвиг или движение точки сборки производит существенное изменение в характере энергообмена нашего тела с внешней средой.

Что же касается качества восприятия в измененной позиции перцептивного центра (т. е. полноты, связности, яркости, отчетливости, управляемости и т. п.), то оно оказывается мерилом и критерием интенсивности энергетических процессов в прежде дремавших областях, показателем степени вовлеченности данных полевых структур в новый режим энергообмена.

Теперь мы можем сказать, что все психотехнические приемы, ритуалы и аскетические упражнения, известные в религиозных или мистических системах, были успешными лишь в том случае, когда приводили к сдвигу точки сборки, независимо от того, делалось это целенаправленно или непреднамеренно.

По-видимому, все реальные трансформационные изменения, наблюдавшиеся мистиками и магами (начиная со стигматов у христиан и заканчивая ясновидением, левитацией и телекинезом), обязаны своим появлением именно перемещению перцептивного центра в энергетическом теле практикующего.

Однако непонимание сути происходящих явлений препятствовало и по-прежнему препятствует полноценному использованию измененных режимов восприятия, что, разумеется, делает невозможными высшие эффекты трансформации, оставляя любое достижение незавершенным и фрагментарным.

Идеологические и метафизические предрассудки, о которых мы еще будем говорить, во многих случаях приводят либо к ложной интерпретации измененного восприятия, либо к отрицанию его ценности вообще.

В дон-хуановском учении, как вы могли заметить, содержание видений не имеет большого значения. Будучи знанием прагматическим и во многом позитивистским по духу, дисциплина дона Хуана сосредоточена на изучении ключевого процесса восприятия — внимания. То, что именно внимание является основным инструментом, контролирующим восприятие, давно известно психологической науке. В толтекской магии этот психический феномен рассматривается как центральный. Специфика внимания определяет три энергетических уровня существования человека. Они так и называются: первое, второе и третье внимание.

Первое внимание присуще субъекту в обычном восприятии, т. е. при нормальном положении точки сборки. Второе внимание включается, когда точка сборки покидает свою привычную позицию и мы начинаем строить связное восприятие недоступных ранее областей Реальности. Этот вид внимания должен совершенствоваться в течение длительного времени, что сопровождается многочисленными и разнообразными перемещениями точки сборки, последовательным повышением качества восприятия в каждом открывающемся сенсорном поле.

Результатом этой работы становится достижение третьего внимания. О нем сложно говорить, поскольку здесь происходит радикальная трансформация всех психофизиологических процессов.

С энергетической точки зрения, на этом этапе активизация полевых структур резонансными явлениями, присущими человеку только в крайне ограниченной зоне нахождения точки сборки, охватывает весь объем человеческой формы, и это полностью меняет функциональное состояние энергосистемы.

Существо обретает бессмертие и свободу передвижения во всем диапазоне полевых структур вселенной. Одновременно оно оказывается за границей нормального восприятия, поскольку измененное до неузнаваемости энергетическое тело «разворачивает» свернутые в клубок волокна, чтобы двигаться в резонансе, с тою же скоростью и не встречая препятствий, в едином ритме с ритмом энергетических потоков, основная масса которых для обычного сознания недоступна.

Значительная часть этой книги посвящена принципам и практическим методам достижения второго внимания, его развития и совершенствования. Мы будем также называть его измененным режимом восприятия (ИРВ). Надо сказать, что работа со вторым вниманием — занятие нелегкое и требующее долгого времени. Однако, как мне кажется, любой человек, соприкоснувшийся с этой загадочной и многообразной областью переживаний, признает, что его изучение — одна из самых волнующих и увлекательных работ, открывшихся нам.

Здесь обитает само сердце магии, это — бесконечное приключение духа, непрестанная радость от все новых и новых постижений, вечное изумление и вечное чудо. Беспредельность мироздания воочию раскрывается перед нами, и всякий раз хочется повторять вслед за доном Хуаном: "Мир — это тайна. И то, что ты видишь перед собой в данный момент, — еще далеко не все, что здесь есть. В мире есть еще столько всего!.."

Удивительную способность целенаправленно изменять режим собственного восприятия человек приобрел вместе с произвольным вниманием — даром концентрировать сознание на специально избранном объекте. Этим даром человек отличается от всех живых форм, известных нам в обычном диапазоне восприятия. Произвольность психических процессов — результат длительной тренировки сознания, последовательного развития интеллекта и языка, т. е. формирования тоналя. Законы мироздания, как всегда, парадоксальны: чтобы заглянуть в нагуаль и освоить его энергетические возможности, мы сначала вынуждены сотворить тональ, развить его надлежащим образом, прочувствовать всю его ограниченность, тоску и страдание. Тональ, источник всей нашей неудовлетворенности, боли и бессилия, одновременно оказывается уникальным шансом достичь свободы и могущества нагуаля. Подобно тому, как в древнекитайской философии предельное проявление инь рождает ян, а предельное раскрытие ян неизбежно рождает инь. Даосы полагали, что бессмертие и свобода возникает в результате совершенной гармонии между двумя началами. По сути, дон-хуановское третье внимание как раз и есть такая гармония: тональ не противостоит нагуалю, не подавляет и не вытесняет его, а следует за ним, достигая предельной текучести, но не теряя при этом способности находить и оформлять порядок, строить связные миры в бесконечном волнении энергетических потоков нагуаля.

В полном согласии с основным парадоксом дон-хуановского учения для того, чтобы приблизиться к нагуалю через второе внимание, мы должны подробно изучить и осознать механизм работы тоналя, его основные шаблоны и стереотипы, пружины, которые приводят его в действие, т. е. тот фундамент, на котором покоится великолепная конструкция нашего первого внимания. Дон Хуан рассматривает тональ как совокупность привычек восприятия, устроенную таким образом, чтобы вся психическая энергия личности расходовалась на поддержание и укрепление однажды избранного способа воспринимать. Первоначально такое устройство психического мира явилось, скорее всего, результатом биологической необходимости, оптимальным способом выживания данной энергетической формы в данной среде. Однако в процессе психологической эволюции механизм восприятия стал настолько ригидным, что уже не обеспечивает выживание вида, — более того, угрожает ему прогрессирующей патологией и даже самоуничтожением.

Болезненную ригидность нашего сознания издавна связывают с чрезмерным развитием человеческого эго. Этим не вполне четким термином привыкли обозначать тяжкий груз амбиций, страхов, надежд и привязанностей, обусловленный осознанием своего отдельного «я» и следующим из него экзистенциальным конфликтом, в который вовлечено, по сути, все, что не есть «я». Эмоциональное напряжение, вызванное конфликтом эго, часто бывает слишком болезненным и даже невыносимым. Стремление избавиться от кошмара вечной озабоченности лежит в основе практически всех религиозно-этических систем.

Самым крайним проявлением усталости и разочарования от жизни эго стал буддизм. Именно Будда впервые откровенно провозгласил, что всякая жизнь существа, наделенного эго, есть бесконечное страдание. Метапсихология буддизма и других духовных учений глубоко и тщательно рассмотрела механизмы эгоистического страдания. Интенсивный самоанализ и самонаблюдение раскрыли целый ряд психологических законов, спустя тысячелетия во многом подтвержденных европейской наукой, которая значительно позже проявила интерес к интроспекции. Нельзя не отметить, что в стремлении к освобождению человека от эго буддизм проявил наибольшую последовательность. В отличие от традиционных религий, где внутренний конфликт частично снимался за счет передачи груза ответственности Богу или иному высшему существу (что можно было бы назвать своего рода духовной ортопедией), буддизм довел технику «растворения» эго до логического конца. Постулируя иллюзорность «я», он признал высшим достижением абсолютное угасание интенций субъекта (нирвана) и слияние с бескачественной пустотой бытия (шуньята). Метафизика, как всегда, сыграла с человеком злую шутку: она отвлекла его от подлинной проблемы, связанной со спецификой восприятия, превратила совокупность субъективных отношений в независимый факт самого существования и сосредоточила все силы адепта на достижении не-бытия, т. е. устранения субъекта из субъектно-объектного поля переживания. Цель, невозможная без уничтожения самого центра восприятия.

Таким образом, трансформация эго, понимаемого метафизически, завершалась полным «угасанием» субъекта вообще, проще говоря — смертью. На этом пути адепты, конечно же, встречаются с вдохновляющими переживаниями легкости, освобождения, просветленности и спонтанности чувств, поскольку буддистская психотехника, последовательно избавляя человека от напряжений, дает ему избыток психической энергии и уменьшает фиксированность точки сборки. Здесь же, как и в ряде других мистических дисциплин, часто возникают необходимые условия для начала работы с измененными режимами восприятия, однако настойчивая устремленность ортодоксального буддиста к полной остановке переживаний, к абсолютной чистоте восприятия «здесь» и «сейчас», препятствует свободному движению перцептивного центра, а следовательно, блокирует доступ к сферам второго внимания. Таким образом, вместо энергетической трансформации буддист находит перцептивную неподвижность на фоне значительного расслабления аппарата эгоистического реагирования. Страдание в этом случае действительно исчезает; однако этой эмоциональной анестезией и завершаются все реальные достижения. С подобными примерами мы сталкиваемся в духовных практиках постоянно. Что же из этого следует?

Человек действительно нуждается в радикальной трансформации эго. Правда, дон-хуановская традиция очень осторожно относится к словам, подозревая в языке источник всякой бесплодной метафизики, а потому толтекская магия старательно избегает лишних понятий. Поскольку эго на самом деле является комплексом привычных восприятий и реакций, то речь идет об изменении или устранении этих привычек, и не более того. Без трансформации эго никакое освоение второго внимания невозможно.

У такого положения дел есть две серьезные причины. Во-первых, направленность внимания практически всегда обусловлена эгоистическими реакциями — чтобы изменить режим восприятия, необходимо изменить стереотипы реагирования, а это и есть трансформация эго. Во-вторых, привычки эгоистического реагирования (страх, злость, зависть, обида, надежда, жалость и т. п.) поглощают всю психическую энергию личности и способствуют жесткой фиксации восприятия в изначально существующем режиме. Преодоление эгоистических стереотипов реагирования — особая тема в традиции дона Хуана. Он называет эту практику безупречностью и связывает с ней все высшие достижения своей магии. Безупречность, как и всякая техника дон-хуановской магии, не имеет ничего общего с морально-этическими догмами, поскольку понятия добра и зла принципиально чужды концепции нагуаля: они остаются исключительно тональными представлениями, т. е. для внешней Реальности не существующими. С точки зрения теории восприятия (составляющей, как видим, фундамент и главный источник методологии в толтекской магии), безупречность — это совокупность способов растождествления со сложившимся в индивидуальном тонале образе себя. С энергетической же точки зрения, фиксированный образ себя означает жесткую закрепленность существующей модели энергообмена, целиком направленного на обеспечение неподвижности точки сборки, или центра перцепции.

Последовательность дон-хуановской идеи наконец-то связывает воедино психотехническую практику с такими туманными понятиями, как стиль жизни, настроение или мировоззренческая установка. Из религиозно-мистической практики давно известно, что исключительно психологические, казалось бы, перемены в личности адепта могут вызывать непреднамеренные сдвиги в режиме восприятия без каких-либо специальных медитативных упражнений. Изредка подобные феномены имеют место и в обыденной жизни — когда, например, личностный кризис и сопутствующее ему эмоциональное перенапряжение рождают вдруг прилив отрешенности, смирения и покоя перед лицом судьбы. (Вспомните, ведь и Кастанеда "остановил мир" именно таким способом!) Эти сокровенные переживания, ничуть не связанные с религиозным, а тем более мистическим вдохновением, могут, к полному нашему изумлению, порождать всплески ясновидения или других парапсихологических способностей, экстериоризацию (т. е. "выход астрального тела", по терминологии традиционного оккультизма), раскрытие целительского дара и тому подобные вещи.

Чаще всего изменения в психике, возникающие таким путем, быстро угасают, забываются, а потом истолковываются нами как странные сновидения или удивительные совпадения. Ну, а порой конечным итогом всех этих злоключений личности становится появление еще одного экстрасенса. Религиозное сознание склонно видеть в подобных историях доказательство божественной заинтересованности в судьбе страдающего человека. Дон-хуановская теория говорит о непреднамеренном достижении безупречности, результатом чего оказывается спонтанный сдвиг точки сборки.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.