Глава третья ВОСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА НА ВЫСШИЕ СТУПЕНИ БЫТИЯ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава третья ВОСХОЖДЕНИЕ ЧЕЛОВЕКА НА ВЫСШИЕ СТУПЕНИ БЫТИЯ

Размышляя о пути, который нужно пройти земному человеку, чтобы освободиться от своих недостатков, душевных и телесных, и достигнуть высших ступеней совершенства, поставим перед своим умом и воображением конечную цель, для которой мы сотворены Богом. Все субстанциальные деятели сотворены, чтобы быть действительными личностями. Все они имеют следующие свойства, которые суть образ Божий, неуничтожимый, как и все сотворенное Богом, даже и на самых низших ступенях падения: сверхвременность, сверхпространственность, свобода, сверхкачественная творческая сила, единосущие со всеми остальными тварными деятелями. При правильном использовании свободы, именно при полном отсутствии эгоизма и, следовательно, при бескорыстной любви ко всем абсолютным ценностям сообразно рангу их, субстанциальный деятель удостаивается обожения по благодати, становится членом Царства Божия и осуществляет подобие Божие. Основные черты подобия Божия отчасти указаны уже в предыдущей главе: это – конкретное единосущие, всеохватывающее знание, безграничная мощь тварного творчества (благодаря сочетанию сил члена Царства Божия с силою Божией и всех других членов Царства Божия), соборное творчество, совершенная полнота жизни, космическое тело [XVI].

Расстояние между несовершенным состоянием земного человека и абсолютным совершенством его в Царстве Божием чрезвычайно велико. Поэтому должно существовать много ступеней жизней, более сложных, чем человеческая, содействующих развитию новых способностей, расширению и обогащению деятельностей личности. Одну из возможных ступеней более сложной жизни представляет собою социальное бытие субстанциального деятеля, стоящего во главе общества. Чтобы познакомиться с этим типом жизни, рассмотрим строение такого общественного целого, как нация, образующая самостоятельное государство. Имея в виду такую ступень бытия, легче представить себе множественность и разнообразие возможных форм сверхчеловеческой жизни.

Согласно метафизике персонализма, нация есть личность высшего порядка, чем человек. Национально-государственное я есть, как и человеческое я, сверхвременный и сверхпространственный субстанциальный деятель, представляющий собою душу нации. Человеческое я подчиняет себе клетки своего тела и использует их деятельность для таких функций, как восприятие, мышление, прогулка, беседа с другими людьми и т. п. Что же касается национального я, телом его служат все люди, составляющие народ, а также и территория. Люди и части территории, составляющие социальное тело, суть органы социального я, управляемые им так, что оно осуществляет чрезвычайно сложные деятельности. Напр., восприятия социального я бесконечно совершеннее наших. Когда турист путешествует по Франции, как бедны и отрывочны его восприятия этой страны! Иное дело восприятие Франции, получающееся у социального я Англии благодаря существующему для её сознания единству восприятий англичан, находящихся во Франции. Положим, группа англичан-туристов любуется Шартрским собором; одни из них находятся внутри собора, другие вне его и притом с разных сторон собора. Отсюда в сознании социального я получается сразу цельное всестороннее восприятие собора. Это глубоко новый тип восприятия в сравнении с нашим. Точно так же и поступки национально-государственного я, суд, война, меры против природных катастроф, напр. пожара, наводнения и т. п., целостны, как пение артиста, но по типу своего строения глубоко отличны от индивидуально-человеческих.

Поступки национального я, в составе которых координированы действия многих людей, предполагают высокую способность его управлять поведением подчиненных ему людей, служащих социальному целому как органы его государственной и культурной жизни. Подготовка к такому типу жизни может начаться уже в нашем человеческом существовании в форме способности к социальному организаторству и умения управлять людьми. Говоря это, я вспоминаю профессора философии права П. И. Новгородцева. Он был крупным общественным деятелем и умел властно подчинять себе людей. В эмиграции в Праге благодаря его энергии был организован полный русский Юридический факультет, деканом которого он был до своей смерти. Умирая от воспаления легких, он в предсмертном бреду жаловался на то, что в его сердце спорят между собою студенты. Этот бред его можно понять как начало перехода от человеческого типа жизни к другому более сложному, состоящему в том, что он становился душою целой общественной группы.

Учение о том, что нация и вообще всякое общество есть личность более высоко развитая, чем человек, и пользующаяся входящими в её состав людьми как своими органами, вовсе не означает, будто человек зависит от общества так, что лишается свободы воли и становится пассивным орудием социального целого. Субстанциальные деятели не утрачивают свободы воли ни на какой ступени своего включения в более высокое единство. Даже клетки человеческого тела суть существа свободные, служащие целому организму человека лишь настолько, насколько они сочувствуют этому целому, но они могут взбунтоваться и начать, напр., образование раковой опухоли, вредящей организму, или же могут разложиться на составные элементы и выйти из организма. Тем более очевидно, что человек добросовестно служит своему социальному целому, поскольку он любит его и усваивает его интересы как свои собственные, но он может, оставаясь по паспорту, напр., гражданином государственной нации, стать к ней равнодушным или даже враждебным, и тогда он есть инородное тело в ней.

Персоналистическое учение о народе может вызвать следующий недоуменный вопрос: неужели какое-либо примитивное негрское племя в Центральной Африке есть более высоко развитое существо, чем, напр., Ньютон или химик Менделеев. На этот вопрос можно ответить так: по степени развития, правда, весьма одностороннего, Ньютон и Менделеев стоят выше негрского племени, но тип развития всякого общественного целого более высок, чем тип жизни самого гениального человека, так как деятельность общества несравненно более сложна и разнообразна, чем деятельность отдельного человека.

Расстояние между личностью человека и личностью культурно-национального я, такого как, напр., я Англии, Германии, России, чрезвычайно велико. Поэтому нельзя себе представить, чтобы какой-либо человек сразу после смерти мог стать душою сложного и высоко развитого общества. Должны существовать более простые сверхчеловеческие единства и деятельности, исполняя которые личность умершего человека поднимается на такую высоту, чтобы стать душою культурного народа. Познакомимся с различными видами таких менее сложных, но более чем индивидуально человеческих способов жизни.

Семейная жизнь создает особенно интимную близость между мужем и женою между родителями и детьми, бабушкой, дедушкой и внуками. Нередко, сидя, напр., за обедом, один член семьи думает о чём-либо, а другой начинает говорить на ту же тему или как бы отвечать на запрос первого. Они зачастую вступают в такое отношение, как будто они составляют единое существо и один служит органом другому. После смерти любимого человека мы чувствуем иногда, что связь с ним не прервалась, а стала ещё более непосредственною, ещё более интимною, чем при жизни; грубые части тела, увеличивавшие наше разъединение, отпали, и стала возможною большая, чем прежде, близость двух я. Д-р Бездек в своей книге «Загадка болезни и смерти» рассказывает об одном лице, которое после смерти своей жены однажды почувствовало, что жена его с ним и говорит ему: «Я не только не умерла, но живу в тебе самом. Я составляю теперь часть твоего духа; могу соединиться с душою и других людей, когда они вспоминают обо мне…, но твоя и моя душа образуют теперь неразрывное единство» (II ч., 111).

Адольф Франк говорит, что в Каббале в книге Зогар (Zohar) существо, в котором нет сочетания мужского и женского принципа, не считается «высшею и полною формою». «Даже имя человека может быть дано только мужчине и женщине, соединенным как одно существо» [XVII].

Интимная связь между умершим и живыми членами семьи может достигнуть такой степени, что я умершего видит их глазами и слышит их ушами. В России один кружок ученых и их родные устраивали сеансы автоматического письма. В некоторых из этих сеансов сообщения исходили, по-видимому, от лиц, недавно умерших и близких к членам кружка. Между прочим, «являвшиеся» говорили, что им удается так использовать тело некоторых членов кружка, чтобы видеть и слышать то, что они видят и слышат.

В Каббале есть учение об Ibbur. Так называется случающееся иногда присоединение к душе человека более высокой души с целью помочь человеку совершенствоваться. Этот гость так интимно сочетается с человеком, что образует с ним «едино сердце и едину душу». Когда задача выполнена или когда не удается её выполнить, душа гостя уходит от души хозяина тела. Такая душа есть как бы «добрый ангел»; но бывает также и присоединение злой души, которая содействует ухудшению характера человека [XVIII].

Каждое человеческое я имеет в своём теле субстанциальных деятелей, высоко развитых, напр. заведующих высшими центрами мозга. Сотрудничество наше с ними, напр., при произнесении речи или при исполнении музыкальной пьесы, чрезвычайно облегчает нам эти деятельности. Но в случае расхождения интересов нашего я и этих помощников наших они становятся нашими врагами, и тогда возникают такие заболевания, как, напр., истерические неврозы. Один из таких деятелей или группа их завладевает какою-либо целою областью нашего тела и распоряжается ею самостоятельно, причём оно перестает подчиняться нашему я. Ещё хуже, чем истерия, явление так называемого раздвоения личности. Оно состоит в том, что один из деятелей тела поднимается в своём развитии на степень человеческого я и стремится завладеть всем телом. Тогда начинается борьба между двумя я, живущими в одном теле: побеждает то бунтовщик, оттесняющий первоначального хозяина на задний план, то первоначальный хозяин тела. Обыкновенно это два существа с характером весьма различным, так что гармоническое сожительство их в одном теле невозможно.

Одна из первых ступеней сверхчеловеческой жизни состоит, вероятно, в том, что я умершего становится душою какой-либо семьи. Возможно и то, что какой-либо, напр., промышленник, страстно увлекающийся ведением своего предприятия, становится по смерти душою основанной им акционерной компании; но деятельность в таких узко специальных общественных группах не может заполнить всю жизнь субстанциального деятеля, и потому возможно, что он живёт отчасти этою социальною функциею и отчасти человеческою жизнью, присоединяясь к душе какого-либо из своих родных или друзей. Проф. Карсавин, придерживающийся персоналистической теории общества, говорит в своей «Философии истории», что даже какая-нибудь беседа нескольких лиц, едущих в одном и том же вагоне железной дороги, есть уже социально систематизированный процесс, руководимый, по его терминологии, «симфоническою личностью».

Явление, аналогичное смерти человека, животного или растения, существует и в жизни социальных единств. Государственно оформленный народ может умереть: душа народа может покинуть его и государство распадется, нация сойдет со сцены, как было с Ассириею, Афинами и т. п. Не всегда такая перемена заметна извне; душа народа может покинуть его, но другой субъект может подчинить себе людей, входивших в его состав, и вновь образовать государство. Л. П. Карсавин полагает, что Россия, напр., несколько раз меняла своего субъекта – в начале XVII в. в Смутное время и в XX в. во время большевицкой революции.

Каждое существо, имеющее несколько органов, построено иерархически: во главе его стоит субстанциальный деятель, которому подчинены его органы, а если эти органы сложны, то и каждый из них имеет во главе субстанциального деятеля, управляющего деятелями ещё менее развитыми и т. д. Таково, напр., строение животного, растения, человека, нации и т. п. С первых шагов своей жизни такое существо осуществляет деятельности весьма разнообразные, намечающие уже зарождение многих органов. Очевидно, с самого начала жизни, напр., человека его я действует уже в союзе с несколькими субстанциальными деятелями, которые подружились с ним в предыдущих жизнях его и при смерти не покидают его. Иными словами, это значит, что высоко развитое я, напр. всякое человеческое я, умирая, утрачивает не все своё союзное тело: часть тела, конечно, микроскопически малая, остаётся при нём и разделяет его дальнейшую судьбу. Поэтому Лейбниц сравнивает смерть с внезапным очень сильным исхуданием.

Некоторые люди отличаются своим характером и поведением от остальных людей до такой степени, что можно предположить, не явились ли они на Землю из какой-либо другой области вселенной, где опыт их и условия жизни были иные, чем у нас. Таков, напр., был Лермонтов. Есть также люди, жаждущие выхода с Земли в какой-то другой мир. У знаменитого классического филолога Ф. Ф. Зелинского была дочь, которая рассказывала, что у неё бывают «светлые видения».

У неё было патологическое неодолимое стремление к самоубийству, и кончила она тем, что выбросилась из окна с большой высоты.

Согласно персонализму, весь мир состоит из личностей, действительных и потенциальных. Следовательно, все существа обладают жизнью, если словом жизнь обозначать целестремительную деятельность, которая не просто существует, а существует для субъекта её, т. е. сознательно или бессознательно удовлетворяет или не удовлетворяет его. Только вещи, т. е. сочетания деятелей, произведенные сообразно отвлеченной идее, напр. тарелка, гнездо, паутина и т. п., не суть живые существа; однако и они имеют в своей основе такие части, как, напр., атомы кислорода, молекулы воды и т. п., которые суть живые потенциальные личности. Таким образом, жизнь крайне разнообразна: есть жизнь более примитивная, чем в царстве растений и животных, и есть жизнь бесконечно более сложная, напр. жизнь планет, солнц и целых солнечных систем. Мало того, даже и жизнь той же ступени сложности, как у животных и растений, может быть крайне отличною от знакомой нам на Земле. Напр., некоторые астрономы говорят, что возможны организмы, ткани которых вместо углерода имеют кремний. Физиолог Прейер (Ргеуег) думает даже, что возможны «огненные» организмы. О таком разнообразии форм жизни можно найти соображения в книге Эд. Гартмана «Das Problem des Lebens» [XIX].

Сверхчеловеческие существа содержат в своём составе, как свои органы, не только людей, но и большие или меньшие отрезки природы. Когда умирает великий человек, особенно из тех, которые обладают стихийною силою, происходят явления в природе, дающие основание догадываться, что умерший вступает в какое-то высшее, чем человек, единство природы. Во время смерти Иисуса Христа на кресте произошло землетрясение и затмение солнца. Но Иисус Христос был Богочеловек; поэтому поищем лучше примеров из истории чисто человеческого бытия. Когда умирал Бетховен, раздался страшный удар грома. Байрон умер вечером 19 апреля 1824 г. в Миссолонги; в это время разразилась страшная гроза с необычайными ударами грома. Солдаты и пастухи на островах в лагуне, верившие, что при смерти героя происходят чудесные знамения, говорили, слыша удары грома: «Байрон умер» (см. A. Maurois. Byron, т. II). В то время, когда на дуэли Лермонтов был убит, произошла гроза. В августе 1900 г. Ницше заболел воспалением легких; 24 августа разразилась гроза и у Ницше произошел апоплексический удар, после чего он в полдень 25 августа умер. Когда Бисмарк умирал, происходила буря на Северном море. Мазепа умирал 1 октября 1709 г. в 10 часов вечера под грохот дождя и удары грома (см. Elie Borschate et Rene Martel. Vie de Maseppa).

Когда подумаешь, что умерший любимый человек творит себе новое тело и даже восходит, может быть, в сверхчеловеческую область бытия, то приходит в голову печальная мысль, что разлука с ним будет вечною и что среди бесчисленных биллионов существ мы не узнаем его, даже если и встретимся с ним. Лермонтов в одном из своих стихотворений говорит:

И смерть пришла: наступило за гробом свиданье, –

Но в мире новом друг друга они не узнали…

Ответ на эту тревожную мысль можно дать следующий. Тот, кто питает к какому-либо лицу настоящую индивидуальную личную любовь, вступает с ним в нерасторжимую бытийственную (онтологическую) связь [XX]. И после смерти при новом воплощении эта связь сохраняется в форме хотя бы безотчетной симпатии к данной индивидуальности, если нет воспоминания о прежней жизни. Мало того, на более высокой ступени развития все прежние этапы жизни становятся вспоминаемыми и тогда делается возможным уже и сознательное общение с тем лицом, которое мы некогда полюбили настоящею, т. е. вечною любовью. Нюренбергер, много думавший о проблеме перевоплощения, говорит, что родственные души встретятся, напр., на более высокой ступени бытия, в более увлекательном образе, в среде более красивой, чем земная; если один умер раньше другого, он посвящает любимого в тайны новой жизни; они сравнивают старое и новое, так как на высших ступенях бытия существует воспоминание о прошлом [XXI].

Люди, поднимающиеся в своём развитии на ступени сверхчеловеческого бытия, выходят из состава человечества. С другой стороны, существа низшие, чем человек, развиваясь, вступают в состав человечества. Отсюда становится понятным, почему так невелик и неустойчив прогресс в существенных духовных проявлениях человечества – в области морали, религиозной жизни, художественного творчества. Каждый день на место уходящих из жизни человечества гениев и талантов вступают шекспировские Калибаны, и много сил приходится затрачивать на то, чтобы поднять их на степень культуры, достойной человека. Пояснить это можно следующим сравнением. Представим себе школу, в первый класс которой поступили осенью дети, едва умеющие читать, писать и считать. Весною в их знании и умении обнаружится некоторый, правда не особенно значительный, прогресс, но они уйдут из первого класса и следующею осенью в первом классе мы опять будем наблюдать детей, едва умеющих читать, считать и писать.

Сравнивая историческое настоящее человечества с прошлым и видя постоянные исторические неудачи, можно прийти в отчаяние: особенно в наше время стало очевидно, что в истории человечества нет значительного совершенствования в существенных основах человеческого характера, тогда как идеалы религиозных людей бесконечно высоки. Но если сравнивать настоящее человечество с дочеловеческим царством бытия, понимая его в духе теории перевоплощения как наше собственное прошлое, то прогресс окажется грандиозным и у нас окрепнет вера в бесконечные силы наши и возможности дальнейшего сверхчеловеческого развития, ведущего к порогу абсолютного добра, к вратам Царства Божия.