2. Летающие Люди

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2. Летающие Люди

Нет нужды подробно описывать эти многочисленные повторения культуры, но мы должны бросить мимолетный взгляд на самую последнюю фазу этого шестого человеческого вида, чтобы получить возможность перейти к тому искусственному виду, что был им создан.

На протяжении своего жизненного пути Шестые Люди очень часто испытывали восторг от идеи полета. Вновь и вновь их самым священным символом становилась именно птица. Их монотеизм был склонен обожествлять не бога-человека, а бога-птицу, то такую, как священный морской орел, окрыленный силой, то как гигантский стриж, окрыленный состраданием, то как бестелесная душа воздуха, и наконец – как бог-птица, ставший человеком, чтобы отправить человеческую расу в полет, как в физический, так и в духовный.

Было неизбежно, что на Венере полет должен стать навязчивой идеей для человека, потому что планета могла предоставить лишь весьма ограниченный по территории дом для передвигающихся по земле существ, и буйный расцвет разнообразных животных птичьего вида стыдил и принижал человека с его привычкой к пешему передвижению. Когда в свое время Шестые Люди достигли определенных знаний и сил, сравнимых с теми, что были у Первых Людей в пору их расцвета, они придумали и создали различного рода летательные аппараты. Разумеется, много раз механический полет открывался заново и вновь терялся с падением цивилизаций. Но даже в пору своего лучшего развития он оставался на уровне кустарного ремесла. И когда, со временем, с развитием биологических наук, Шестые Люди оказались в состоянии повлиять на сам человеческий организм, они вознамерились создать действительно летающего человека. Многие цивилизации долго и напрасно пытались добиться такого результата, иногда проявляя нерешительность, иногда – религиозный фанатизм. В конце концов, самая устойчивая и яркая из всех цивилизаций, созданных Шестыми Людьми, по-настоящему приблизилась к этой цели.

Седьмые Люди были пигмеями, едва ли тяжелее самой большой из земных летающих птиц. Они были в высшей степени приспособлены для полета. Кожаная мембрана раскладывалась от ног до кончика неимоверно вытянутого и усиленного «среднего пальца» руки. Три смотрящих наружу пальца, в равной мере удлиненных, служили ребрами этой мембраны, в то время как остальные три оставались свободными для манипуляций. Тело приняло форму птичьего и было покрыто пышным ворсом из напоминавшей перья шерсти. Оно и шелковистая нижняя часть летательных мембран отличались по цвету и текстуре от индивидуума к индивидууму. На земле Седьмые Люди ходили чаще всего как обычные люди, потому что летательные мембраны были сложены плотно вдоль ног и тела и свисали с рук, как слишком широкие рукава. При полете ноги держались пятками врознь, как плоский хвост, а большие пальцы упирались друг в друга. Грудина значительно выступала вперед словно киль и как остов для летательных мышц. Остальные кости были полыми, для уменьшения веса, их внутренние поверхности использовались как дополнительные легкие. Потому что, как и птицы, эти летающие люди должны были поддерживать высокую скорость окислительных процессов. Состояние, воспринимаемое другими как лихорадочная спешка, для них было совершенно обычным.

Определенные участки их мозга развились для достижения мастерства полета. Фактически, была изыскана возможность снабдить этот человеческий вид системой рефлексов для поддержания равновесия в воздухе, и верной, хотя и искусственной, инстинктивной способностью к полету и интересом к нему. В сравнении с их создателями, объем их мозга был мал, по необходимости, но вся нервная система в целом была организована очень тщательно. К тому же, они взрослели очень быстро и были весьма подвижными и деятельными в приобретении навыков в новых областях деятельности. А это было очень важное свойство; потому что естественный период жизни этих индивидуумов был всего лишь пятьдесят лет, и в большинстве случаев он преднамеренно обрывался из-за невозможности проявить определенную ловкость где-то годам к сорока или в тот момент, когда проявлялись ощутимые симптомы старости.

Из всех человеческих видов эти, подобные летучим мышам, Летающие Люди, Седьмые Люди, были, вероятно, самыми беззаботными. Одаренные гармоничным телосложением и веселым характером, они получили в наследство социальную среду, хорошо адаптированную к их природе. У них не было причин – что часто случалось с другими расами – относиться к окружающему миру как принципиально враждебному или к себе как к изуродованным существам. Благодаря острому уму при решении повседневных личных забот и разумному социальному устройству, они совершенно не были отягощены неутолимой страстью к пониманию мира. Это происходило не потому, что они были недоразвитой расой, а потому, что они очень скоро сформулировали прекрасно систематизированные воззрения. Они отчетливо осознавали, тем не менее, что самые совершенные построения их разума были всего лишь «мыльным пузырем», плывущим среди хаоса. Однако это был очень элегантный пузырь. И система была верной, на свой собственный веселый и откровенно лицемерный манер, как многозначительная метафора: верной и в то же время абсолютно неверной. Чего большего, спрашивается, следует ожидать от человеческого разума? У подростков поддерживалось стремление к изучению древних вопросов философии, потому что не было явных причин убеждать себя в бесполезности попыток вырваться за пределы ортодоксальной системы. «Проколите пузырь мысли в любой точке», заявляли некоторые, «и вы разрушите его целиком. И поскольку мысль – одна из необходимых составляющих человеческой жизни, она должна быть сохранена».

Естественная наука была унаследована от раннего человеческого вида с весьма высокомерной благодарностью, как необходимые средства разумного приспособления к окружающему. Ее практические применения были заложены в основу социального устройства; но с течением тысячелетий и приближением общества к тому замечательному совершенству и стабильности, которые продержались затем многие миллионы лет, научная пытливость становилась все менее и менее необходимой, а сама наука была передана в начальные школы. История также давалась в общих чертах лишь в период детства, а затем вовсе игнорировалась.

Это удивительно неподдельное лицемерие продолжало существовать благодаря тому факту, что Седьмые Люди были главным образом сконцентрированы на делах, отличных от абстрактного мышления. Очень трудно дать представление о самых главных заботах этих Летающих Людей, скажем, представителям первых человеческих видов. Сказать, что именно полет был главной истиной их жизни, значит не сказать почти никакой правды. Сказать, что они пытались вести жизнь, полную опасностей и восторгов, или собираться по каждому возможному поводу, опять было бы лишь карикатурой на правду. Естественно, в физическом плане «мир полета», со всем разнообразием его опасности и мастерства, представленный бурной атмосферой, был для каждого индивидуума главной средой для самовыражения. Однако все-таки не сам полет, а духовный аспект полета был кумиром этого человеческого вида. В воздухе и на земле Седьмые Люди были разными существами. Всякий раз, когда они поднимались в воздух, они испытывали удивительное изменение души. Большая же часть их времени должна была проходить на земле, поскольку большинство выполняемых работ, на которых держалась цивилизация, невозможно было производить в воздухе. Более того, жизнь в воздухе – это была жизнь при повышенной нагрузке, и она требовала некоторого времени для восстановления сил на земле. В период их «наземной» жизни Седьмые Люди представляли собой рассудительный и здравомыслящий народ, немного скучный, однако в массе своей бодрый и неунывающий, шутливо нетерпеливый к однообразию раздражающей серости земных дел. Но они всегда поддерживали себя воспоминаниями и предвкушением бурной жизни в воздухе. Как правило, они морально уставали от этой, другой, жизни, но очень редко падали духом или погружались в лень. Несомненно, в однообразном труде в сельском хозяйстве или на производстве они были трудолюбивы, как бескрылые муравьи. Однако они работали в странном состоянии внимательной рассеянности; потому что их души и сердца все еще находились в воздухе. Пока они могли совершать частые полеты в воздухе, они оставались мягкими в обхождении даже на земле. Но если по какой-либо причине, как, например, болезнь, они достаточно долгое время удерживались на земле, то начинали чахнуть, у них развивалась острая меланхолия, и затем наступала смерть. Создатели так задумали их, что под натиском очень сильной боли или муки их сердца должны были останавливаться. Таким образом, они должны были избегать сколько-нибудь серьезных бед и страданий. Но на деле этот милосердный механизм срабатывал только на земле. В воздухе они обретали совершенно другой, более героический характер, который не предвидели даже их создатели, хотя, разумеется, он был естественным развитием их изобретения.

В воздухе сердце летающего человека билось намного сильнее. Температура его тела поднималась. Ощущения становились более обостренными и более избирательными, разум более сообразительным и проницательным. Он испытывал более глубокое удовольствие или боль от всего, что происходило с ним. Было бы неверно сказать, что он становился более эмоциональным; скорее наоборот, если под эмоциональностью подразумевать порабощение эмоциями. Потому что самой замечательной особенностью периода пребывания в воздухе было то, что эта усиленная энергичность восприятия была бесстрастной. До тех пор пока индивидуум находился в воздухе, в одиночку ли борясь с бурей, или участвуя в торжественном воздушном балете вместе с теряющимися в темном небе сонмами своих собратьев; в исступленном ли любовном танце со своим сексуальным партнером или в одиночном и сосредоточенном кружении высоко над миром; было ли его предприятие удачным, или он оказался обезображен ураганом и разбился насмерть – всегда радостная и трагическая стороны его собственной судьбы принимались с одинаковым беспристрастным чувственным восторгом. Даже когда его самый дорогой напарник оказывался искалечен или уничтожен каким-то воздушным бедствием, он испытывал ликование, хотя при этом он мог отдать и собственную жизнь в надежде на его спасение. Но очень скоро после этого, вернувшись на землю, он всегда оказывался ошеломленным печалью, тщетно пытался воскресить утраченное видение и, возможно, мог умереть от сердечного приступа.

Даже когда, как временами случалось в необузданном климате Венеры, все воздушное население уничтожалось каким-то огромнейшим атмосферным взрывом, несколько покалеченных, но выживших существ, до тех пор пока они могли держаться в воздухе, ликовали и бурно радовались. И даже когда, спустя некоторое время, они изможденные опускались на землю, к несомненному разочарованию и смерти, в душе они продолжали смеяться. Однако через час после приземления их телосложение менялось, их видения прекращались. Они помнили только ужас катастрофы, и эта память убивала их.

Ничего удивительного, что Седьмые Люди с большой неохотой относились к каждому моменту пребывания на земле. Пока они находились в воздухе, несомненно, перспектива земного перерыва, или даже бесконечной земной жизни, хотя в своем роде и отвратительной, воспринималась с непоколебимой веселостью; но пока они оставались на земле, они воспринимали это с некоторой неприязнью. В самом начале жизненного пути этого вида пропорциональное соотношение часов, проведенных в воздухе и на земле, было увеличено благодаря биологическому изобретению. Было выведено небольшое питательное растение, которое проводило зиму, врастая в землю, летом парило в теплых верхних слоях воздуха, занимаясь исключительно фотосинтезом. Благодаря этому Летающие Люди были способны, подобно ласточкам, ощипывать раскинувшиеся в небе яркие пастбища. Но с течением времени материальная цивилизация становилась все более и более упрощенной. Потребности, которые нельзя было удовлетворить без труда на земле, постепенно отмирали. Промышленное производство вещей стало исключительной редкостью. Книги больше никто не писал и не читал. В них больше не было нужды, но их место, до некоторой степени, было занято словесными сообщениями и дискуссиями, проходящими прямо в воздухе. Постоянно проводилась практика и обучение искусству, музыке, стихосложению, эпическому стиху и высшему искусству крылатого танца. Все остальное просто исчезло. Многие из наук неминуемо стали частью традиции; однако истинный научный дух был сохранен в очень точной метеорологии, достаточно развитой биологии и человеческой психологии, превзойденной только вторыми и пятыми человеческими видами в эпоху своего расцвета. Ни одна из этих наук, однако, не рассматривалась достаточно серьезно, а лишь только в их практических приложениях. Например, психология объясняла экстаз полета исключительно лишь как лихорадочное и «иррациональное» блаженство. Но никто не был ни в малейшей степени смущен подобной теорией, потому что каждый, пока находился «на крыле», воспринимал это всего лишь как забавную полуправду.

Социальное устройство Седьмых Людей по своей сути не было ни утилитарным, ни гуманистическим и даже не религиозным, а скорее эстетическим. Каждый закон и каждое учреждение рассматривались прежде всего как вклад в совершенную форму общества. Даже общественный прогресс считался всего лишь тем, в чем должна быть воплощена красота, то есть, гармонией связанных ярких жизней индивидуумов. Однако не только для индивидуума, но и для самой расы (таково было твердое убеждение), «смерть на крыле» была более прекрасной, чем продолжительная жизнь на земле. Даже общее самоубийство всей расы считалось лучше, гораздо лучше, чем прозаическая серость земного бытия. Однако хотя и индивидуум и раса рассматривались всего лишь как средства достижения объективной красоты, то в этой убежденности не оставалось никакого места для религии. Седьмые Люди были совершенно лишены интереса ко всеобщему и незримому. Красота, которую они пытались создать, была недолговечной и весьма сладострастной. И они были этим вполне удовлетворены, полагая, что так и должно быть. Индивидуальное бессмертие, как сказал один умирающий мудрец, наверняка столь же утомительно и скучно, как бесконечная песня; точно так же и по отношению к расе. Восхитительная страсть, которую составляем мы все, должна умереть, сказал он, потому что без смерти она не будет соответствовать красоте.

По прошествии сотого миллиона земных лет это общество воздухоплавателей претерпело незначительные изменения. На многих островах за весь этот период все еще стоял ряд древних башен-небоскребов, хотя и перестроенных почти до неузнаваемости. В этих «гнездах» мужчины и женщины седьмого человеческого вида спали долгими ночами, сбившись большими массами, как ласточки на насесте. Днем эти же огромные башни были едва заполнены теми из людей, кто отрабатывал свою очередь на промышленных предприятиях, в то время как другие трудились на полях и на море. Но большинство находилось в воздухе. Многие из них скользили над самой поверхностью океана и бросались вниз, словно бакланы, хватая рыбу. Многие, кружась над землей или над морем, время от времени снижались, напоминая хищных птиц, над пернатой дичью, составлявшей основное питание этого вида. Другие, поднимаясь на сорок или пятьдесят футов над волнами, где даже такая плотная атмосфера, как на Венере, могла едва удерживать их, парили, планировали, кружились с широким охватом, наслаждаясь лишь чистой радостью полета. Были и такие, что в безветренной штилевой солнечной высоте зависали, почти без движений, на устойчиво восходящих воздушных потоках, для размышлений и восторга просто от способности восприятия. Немало опьяневших от любви пар соединяли свои пути в воздушных узорах, в спиралях, каскадах и восьмерках полета, чтобы тут же слиться в объятьях и падать почти десять тысяч футов в единении тел. А некоторые носились то туда, то сюда сквозь зеленый туман частиц растений, собирая их, словно «манну небесную», в свои открытые рты. Целые группы, кружащиеся вместе, обсуждали проблемы социальные или эстетические; другие вместе пели или слушали речитативы эпических стихов. Тысячи, собираясь в небе как перелетные птицы, выполняли массовые витки и спирали, напоминающие широкомасштабные праздничные демонстрации в воздухе времен Первого Всемирного Государства, но более живую и экспрессивную, чем полет любой машины. И обязательно всегда находился кто-нибудь, один или с компанией, кто или в погоне за рыбой и пернатой дичью, или за чистым весельем, выставлял свою силу и уменье против урагана, зачастую трагически, но никогда без страсти и радости в глубине души.

Может показаться до некоторой степени невероятным, что культура Седьмых Людей длилась так долго. Она непременно должна была бы разложиться через обычное однообразие и застой или продвинуться в сторону более богатого жизненного опыта. Но нет. Поколение следовало за поколением, и каждое имело слишком короткую жизнь, чтобы их молодой задор и проявление скуки могли пережить их. Более того, приспособление этих существ к их собственному миру было настолько совершенным, что даже если бы они жили и многие века, они не почувствовали бы необходимости в переменах. Полет предоставлял им сильное физическое возбуждение и физическую основу гениального и экстатического, хотя и ограниченного, духовного переживания. В этом их превосходном приобретении они радовались не только разнообразию полета как такового, но также и постигали красоты их разнообразного мира, как и, возможно больше всего, в тех тысячах лирических и эпических попыток установления человеческих взаимосвязей в этом воздушном братстве.

Конец же этого, казалось длящегося бесконечно, блаженства, как бы то ни было, таился в самой природе этого человеческого вида. Прежде всего, пока века складывались в эпохи, поколения сохраняли все меньше и меньше знаний из традиционных древних наук. Потому что это стало для них в высшей степени маловажным. Воздушное братство в этом не нуждалось. Эта потеря всего лишь простой информации не имела никакого значения до тех пор, пока их условия жизни оставались практически неизменными; но идущие своим чередом биологические изменения начали расшатывать их. Человеческий вид оказался постоянно подвержен некоторой биологической нестабильности. Часть младенцев, какая именно – зависело от обстоятельств, неизменно была изуродована, и деформации носили в основном такой характер, при котором полеты были просто невозможны. Нормальный младенец был способен летать уже на втором году. Если какая-то случайность не позволяла ему сделать этого, то он неизменно впадал в депрессию и умирал еще до конца третьего года. Но множество из деформированных детей, будучи результатом частичного поворота развития в сторону обычной пешеходной природы, были в состоянии жить неограниченное время и без полетов. Согласно кодексу милосердия, такие калеки всегда должны были уничтожаться. Но со временем, из-за постепенного истощения определенных морских солей, необходимых для поддержания природы Седьмых Людей, младенцы все чаще и чаще были скорее деформированными, нежели соответствующими истинному типу. Мировое население упало так сильно, что жизнь всего общества в воздухе, организованная согласно освященным веками эстетическим принципам, больше поддерживаться не могла. Никто не знал, как остановить увядание расы, но многие чувствовали, что сделать это не удастся без глубоких знаний в биологии. И вот была принята на вооружение политика борьбы с катастрофой. Было решено сохранять тщательно отобранную часть деформированных младенцев, особенно тех, которые, хотя и были обречены жить на земле, возможно были в состоянии развить высокий интеллект. Таким образом надеялись воспитать специальную группу индивидуумов, свободных от опьянения полетов, чьей работой должны стать биологические исследования.

Выдающиеся калеки, появившиеся в результате такого подхода, взглянули на проблему существования под новым углом. Лишенные того возвышенного опыта, которым жили их собратья, завидующие тому счастью, о котором они знали лишь теоретически, однако презирающие простодушный разум, который не заботился (как казалось) ни о чем, кроме физического упражнения, любовных утех, красоты природы и утонченности общества, эти бескрылые умники попытались найти полное удовлетворение в жизни, занятой исследованиями и научным управлением. На удачу, однако, все они оказались из числа изгоев. Потому что их натуры были подстроены под жизнь в воздухе, вести которую они не могли. Хотя они и получили от крылатых людей только уход и некоторое сочувствие, они мучились от этой доброты и закрывали свои души и сердца от всех ортодоксальных ценностей и пытались найти новые идеи. В течение немногих веков они восстановили интеллектуальную жизнь и, пользуясь той силой, что дает знание сделали себя хозяевами мира. Их дружелюбные крылатые собратья были удивлены, озадачены и даже огорчены – и тем не менее, в значительной степени довольны. Даже когда стало очевидно, что «прикованные к земле» вознамерились создать новый мировой порядок, в котором больше не будет места для красот естественного полета, крылатые были озабочены лишь тем, чтобы скорее снова отправиться в полет.

Острова начали заполняться машинами и нелетающими промышленными работниками. Находящийся же в воздухе летающий народ обнаружил себя обойденным не лучшей природной основой, а эффективными средствами механического полета. Крылья стали смешным наследием, а сама жизнь в естественном полете была осуждена как пустая роскошь. Было предписано, что в будущем каждый, имеющий крылья, должен выполнять установленный «земными» обитателями мировой порядок – или же страдать от голода. А поскольку возделывание переносимых ветром растений было прекращено, а ловля рыбы и птиц жестко контролировалась, то этот закон не был пустым звуком. Поначалу для крылатых людей было невозможно работать на земле много часов подряд, день за днем, без того чтобы не навлечь на себя серьезные болезни и раннюю смерть. Но наземные физиологи изобрели наркотик, сохранявший этих несчастных крылатых рабов в мнимом состоянии физического здоровья, и реально продлевали их жизнь. Однако никакой наркотик не мог восстановить их душу, потому что их нормальные привычные полеты были сокращены до нескольких томительных часов отдыха раз в неделю. Тем временем, были предприняты эксперименты по скрещиванию, чтобы произвести тип людей, абсолютно бескрылых и имевших большой объем мозга. И, наконец, был принят закон, по которому все крылатые младенцы должны быть либо переделаны, либо уничтожены. Тут обладатели крыльев совершили героическую, но безрезультатную попытку взять власть. Они напали на бескрылое население с воздуха. В ответ наземные давили их к земле на своих огромных аэропланах и разносили на куски с помощью взрывчатых веществ.

Сопротивляющееся воинство крылатых было в конце концов загнано на землю на одном из отдаленных и совершенно голых островов. Туда, в поисках свободы, перелетело все летающее население, сущие остатки их былой силы, с каждого цивилизованного архипелага: все население, исключая больных, тех, кто совершил самоубийство, и всех младенцев, которые еще не умели летать – те были задушены своими матерями или ближайшими родственниками в соответствии с указанием лидеров. Около миллиона мужчин, женщин и детей, некоторые из которых были достаточно старыми, чтобы продолжать полет, собрались на скалах, не обращая внимания на то, что поблизости нет никакой пищи для такого огромного количества людей.

Их лидеры, посовещавшись вместе, отчетливо поняли, что время Летающих Людей кончилось, и что более подходящим для такой благородной расы будет моментальная смерть, чем прозябание в подчинении у высокомерных хозяев. Поэтому они приказали всему населению принять участие в расовом самоубийстве, которое должно, по крайней мере, превратить смерть в широкий жест свободы. Пока они проводили время на каменистой пустоши, всех собравшихся оповестили об этом. Горький вопль печали вырвался у каждого. Он был прерван одним оратором, который просил их постараться увидеть, еще на земле, всю красоту предстоящего им поступка. Они не могли увидеть ее, но знали, что стоит им вновь подняться в воздух, они отчетливо увидят ее, почти сразу, как только усталые мышцы поднимут их вверх. Нечего было попусту тратить время, потому что многие уже ослабели от голода и от раздражения и досады, что они не в воздухе. По условленному сигналу все население поднялось с острова с громким шелестом крыльев. Печаль осталась позади. Даже дети, когда их матери объяснили им, что следует сделать, с живостью восприняли свою судьбу, хотя узнай они об этом будучи на земле, они бы оказались разбиты ужасом предстоящего. Теперь вся группа летела строго на Запад, образуя двойную шеренгу на многие мили длиной. Конус вулкана появился над горизонтом и становился все выше по мере их приближения. Лидеры выбрали направление прямо к его вершине, украшенной султаном красноватого дыма, и решительно, пара за парой, все без исключения устремлялись в его огненное дыхание и исчезали. Вот так закончился жизненный путь Летающих Людей.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.