XXV

Трудно поверить, что в Кноссе, за две тысячи лет до Эсхила, был театр, и, судя по фестскому глиняному диску, где оттиснуты совершенно одинаковые буквы, видимо, с помощью отдельных, передвижных матриц, как в наших печатных станках, здесь же, на Крите, в III тысячелетии, – значит, до Авраама, – сделана первая попытка книгопечатания (. J. Reinach. Le disque de Phaistos. – Revue Arch?ol., 1910, p. 2, 17). А Одиссей и Ахиллес уже безграмотны, потому что «злоковарные знаки», semata lygra, на складной дощечке Беллерофонта, вероятно, чародейство, а не письмо (Iliad., VI, v. v. 168–170. – F. Poulsen. Der Orient und die fr?hgriechische Kunst., 1912, p. 181).

Жалкие лачуги, «курные избы», – жилища Трояно-Микенских вождей, по сравнению с дворцами Кносса и Феста (Формаковский, 191). Глиняные человеческие изваяньица, после Троянской войны, снова напоминают каменный век: глаз, уже продолговатый, живой и умный, в Египте и на Крите, снова становится глупою, круглою дыркою (Poulsen, 108). Как утомительно скучны описания боевых ран в «Илиаде»! Эти закованные в бронзу, дерущиеся и топчущие друг друга, точно разъяренные быки, ахейские воины как тяжки, грубы и унылы, по сравнению с критскими, в тавромахиях, священных боях или играх быков, плясунами-акробатами, юными, легкими, голыми, веселыми, скачущими, перелетающими через спины разъяренных быков!

...Великая нашему сердцу утеха

Видеть, как целой страной обладает веселье.

(Odys., IX, v. v. 5–6)

Краткое веселье – белые, с желтыми сердцами, маргаритки по черному лаку слишком хрупких камаресских амфор – потухает в долгой скуке войны – «Илиады». Мертвенным холодом ее сменяется живая теплота «Одиссеи». «Илиада» – падение Трои – всей безоружной, бескровной, мирной, Крито-Эгейской, может быть, Атлантической древности, – восстание нового, «железного», кровавого, военного, Европейского века.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.