XXV

Нынешние критские пастухи и охотники видят по ночам, на оголенных теперь, но некогда дремуче-лесистых, вершинах Сфакии, Sphakia, блуждающих духов, леших, мужских и женских, или, вернее, мужеженских, тени Куретов, существ, кажется, таких же двуполых, как сам питомец их, божественный Отрок-Дева, Kouros-Kor?.

Ласковые дядьки-няньки пестуют бога Младенца, кормят, моют, пеленают, баюкают, а главное, прячут от лютого отца, Кроноса, который хочет пожрать Сына. Это, впрочем, только новая, ледяная кора мифологии, а древний, теплый ключ на дне мистерии: Сына приносит Отец в жертву за мир. Чтобы уберечь Младенца до времени, Куреты заслоняют его телами своими, в вечной пляске, как будто воинственной, а на самом деле, очень мирной. «Тесным кольцом окружают тебя, ударяя мечами в брони свои, дабы оглушаемый Кронос младенческих криков твоих не услышал» (Callimach., Hymn. ad Jovem).

Странная пляска эта, с топаньем ног, головокружительно-быстрая, но все на одном и том же месте, напоминает оргийную «пяточную пляску», чьи следы сохранились в Тюк-д’Одубертской пещере, перед маленьким глиняным идолом Ледникового быка, бизона. Вот когда уже люди поклонялись богу Младенцу, великому Куросу.

Плотник Иосиф, муж Девы Марии, спасший Младенца Иисуса от Ирода, тоже как бы «топаньем ног», но уже не на месте, а в величайшем из всех движений мира – в бегстве в Египет, – последний Курет.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.