2.3. Логическое тождество и речемыслительное отождествление

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

2.3. Логическое тождество и речемыслительное отождествление

Молчу и говорю одновременно.

В молчании – слово.

В слове – тишина.

Закон тождества – это аксиома для логиков и излюбленная тема философов. Вспомним, что было сказано о тождестве мыслителями предшествующих столетий.

Платон определяет тождество как «одно и то же», т. е. А есть А, если речь идет о двух или нескольких соотносимых вещах. Но когда он соотносит вещь с ее представлением, он не всегда признает их полное тождество. Вещь и ее имя с заключенным в нем истинным представлением, данным не человеком, а Создателем, конечно же, соотносятся по принципу полного тождества. Вещь и ее имя с неистинным представлением, приписываемым этому имени людьми, не может строиться на полном тождестве. Приблизительное имя соотносится с вещью не по подобию, а по неподобию, что уже стало допустимым в языке людей, использующих неистинные имена. На языке лингвистики это могло бы быть сформулировано таким образом: обозначающее отличается от обозначаемого. Это не тождество (А = А), а приблизительность, несовпадение и, может быть, даже некоторая условность (А = Б).

Тождество как отношение, согласно Аристотелю, должно опираться на единые, общие признаки компонентов, вступающих в данное отношение. Этой общностью является принадлежность компонентов к единому роду и виду. Две вещи могут вступить в отношение тождества благодаря родо-видовому сходству. Однако поскольку в мире нет двух совершенно одинаковых вещей, следует говорить не о тождестве вещей, а об их сходстве. Сходство допускает некоторое количество различных признаков у данных вещей, но тождественных свойств у них должно быть больше.

Отношение сходства может строиться на общности родовых и на различиях видовых признаков, что можно, вероятно, проиллюстрировать следующей формулой, ср. А = А(а1). Родовые признаки – главное условие отношения сходства (= неполного тождества, аналогии), поскольку они представляют сущность определяемой вещи.

Для Секста Эмпирика отношение тождества, или подобия, возникает между предметом и его представлением, т. е. «аффекцией». Аффекция субъективна, это мыслительный образ, результат представления предмета в голове человека. Такой образ не может совпадать с внешним предметом, следует говорить о подобии.

Г.В. Лейбниц рассматривает отношение тождества как единство между целым и его частями. Целое предстает в определениях философа как организованное единство его частей. Целое сохраняется на протяжении какого-то времени, хотя его части изменяются. Философ переносит понятие тождества на субъект и его самосознание. Человек думает о себе как физическом и мыслящем существе независимо от места и времени благодаря тождеству своему внутреннему «Я». Это не что иное, как тождество между реальным Я и осознающим, внутренним Я.

Познание, согласно Лейбницу, – это сопоставление идей. Идеи сопоставимы лишь при наличии какого-то тождества.

Э.Б. де Кондильяк говорит об аналогии, или отношении подобия. Закону аналогии подчинен процесс выбора слов при говорении. Мы подбираем слова, значения которых в большей мере соответствуют содержанию мысли. На аналогии построена также система обучения. Аналогия – это язык природы, которому следует учиться.

Г.В.Ф. Гегель определяет тождество как «сущностное единство с самим собой». «Это будет принцип: А = А; всякая вещь равна самой себе» [14, 100–101]. Всеобщее является аналогом или «средним термином», по отношению к которому устанавливается всякое тождество [ср. 14, 137], ср. «Например: планета Земля обладает движением; Луна есть планета; следовательно, Луна обладает движением» [там же, 138]. Гегель не склонен сводить тождество к пустой тавтологии, ср. А = А. Для него всякое тождество предполагает наличие нетождества, или отрицательности [12, 450].

Таким образом, в отношении тождества могут и находиться нетождественные компоненты вещей или понятий, хотя последние в целом считаются тождественными.

Отношение тождества в философии распространяется даже на взаимоисключающиеся, антогонистические понятия. Так, например, Ф.В. Шеллинг говорит об «объективном тождестве субъективного и объективного» [55, 287], о «тождестве между порождающим и порожденным» [там же, 278].

Краткий обзор философской проблематики тождества наводит на мысль, что в понимании тождества следует различать два разных аспекта – само отношение тождества и тождественные, а также нетождественные понятия, включенные в данное отношение, ср. = (равно) – это чистое отношение тождества или тавтологии; А и А – это тождественные понятия любого отношения, в данном случае конъюнкции; А и не – А, либо А и Б – это противоречащие друг другу, нетождественные понятия, которые могут быть включены в отношение тождества, ср. А = А; А = не – А; А = Б.

Сам акт включения каких-то понятий в отношение тождества – это эвристический, творческий прием в процессе познания, который следует называть отождествлением.

Русский философ В.С. Соловьев, говоря о тождестве, понимал под ним:

1) единство по «мыслимому», а не существующему содержанию [49, 869–873];

2) равенство на фоне имеющихся различий [там же, 870];

3) аналогию как основной принцип рационального мышления [там же, 873].

Если перевести сказанное на язык формул в соответствии с нумерацией, получится следующее:

1) А = А, хотя А = Б, и А = В, где А – мыслимое, а Б и В – два существующих и отличающихся друг от друга содержания;

2) А(а) = А(б), где А и А – единое; и (а), (б) – имеющиеся различия;

3) А = А, где А и А – аналогичные понятия.

На лингвистическом языке отношение равенства А = А имеет предикационную природу: утверждается равенство (=) между двумя компонентами (А и А). Его понимание зависит от содержания, характера компонентов, вступающих в это равноположенное отношение.

Известная логическая формула тождества А = А не представляется однозначной, аксиоматичной с позиций лингвистического субъектно-ориентированного анализа языковых явлений, ср.:

«Я утверждаю/полагаю/знаю, что А равно А».

Во-первых, неоднозначен сам факт утверждения, ср. «Я утверждаю» = «Я говорю себе и/или другим; Я заявляю явно/открыто; Я думаю так; Я умозаключаю, делаю вывод».

Во-вторых, отношение равенства, о котором ведут речь логики, также представляется многозначным.

На основании чего я утверждаю, что А = А? – Тривиальная логика объяснения: я вижу два предмета, устанавливаю их сходные признаки; таких признаков оказывается большое количество, что дает мне право/возможность говорить о тождестве двух предметов. Однако такое простое объяснение тождества вызывает ряд вопросов:

Между чем устанавливается на самом деле тождество? – Между предметами или их признаками?

Почему тождество признаков автоматически переносится на тождество предметов?

Предметы, обнаруживающие ряд признаковых сходств, остаются все же разными предметами и представляют не «одно и то же». В противном случае мы говорили бы об одном и том же предмете. У квазитождественных предметов автономное бытие, они существуют отдельно друг от друга. Это я, говорящий субъект, установил аналогичность, сходство признаков этих предметов. В принципе я установил их признаковое единство, что не означает еще предметного единства. Поэтому, толкование предиката «=» как «одно и то же» не приемлемо для объяснения тождества А = А.

По-видимому, объяснять предикат «=» как «равно», будет также неправомерно. Равенство и тождество – это различающиеся предикатные отношения. Сам акт предицирования является субъективным актом, поскольку его осуществляет субъект. Он, а никто другой, руководствуясь коллективной и индивидуальной логикой концептуального и языкового сознания, выбирает величины для их соотнесения в акте предикации. Он предицирует, т. е. утверждает, например, что какой-то предмет имеет такой-то признак.

Акт приписывания признака предмету протекает на основании сравнения. Если субъект утверждает, что А = Б, он сравнивает. Утверждение тождества/равенства/сходства/… это процесс сопоставления А с Б. Тождество – это уже результат сопоставления, или идентификации. Сопоставлять значит идентифицировать, находить тождество/аналогию, ср. два предмета похожи по внешним признакам, они имеют одинаковые или сходные внутренние признаки, они вступают с другими предметами в одинаковые отношения, они используются в тех же связях, с той же целью.

[Интересно заметить, что не все философы и не всегда прибегают к аналогии в объяснении, хотя все философские концепты строятся подспудно на аналогии. Возьмем, к примеру, следующее изречение В. Соловьева: «Природа вещей есть то, что есть единое во всей множественности вещей» [49, 696]. Пресуппозицией, имплицитной основой этого высказывания является аналогия. Люди, например, действительно обнаруживают между собой тождество тела и тождество духа. Возможно, люди обладают единым разумом (своего рода – соборным, космическим, коллективным сознанием), но разным, хотя и аналогичным, социально обусловленным интеллектом (индивидуальным сознанием), поэтому они принадлежат к единой человеческой общности и в целом понимают друг друга, «находят общий язык». Что является единым в неживой природе? – Материя. Бездуховная, биологическая или органическая материя.]

М. Хайдеггер определяет тождество «как процесс опосредования» [54, 70]. Спрашивается, чем же опосредовано тождество? Вероятно, в первую очередь корректнее было бы сформулировать вопрос так: Кем опосредовано тождество? Ответ: Тождество опосредовано субъектом-предикатором, он инициатор отношения тождества. И только во вторую очередь можно говорить об опосредовании тождества соотнесенными в предикационном акте предметами.

Итак, посредником тождества является субъект. Само тождество следует рассматривать как особый вид высказывания, в котором утверждается равенство/сходство/… двух предметов по наличию у них каких-то общих, аналогичных признаков. Тождество, согласно М. Хайдеггеру, – это также «единство с самим собой» [127, 71]. Иными словами, первое А и второе А в высказывании А = А – это одно и то же. Но если говорящий субъект из одного А вычленил другое А и соотнес их в акте предикации, он, таким образом, совершил очуждение А самому себе. «Клонированное» А, хотя и имеющее то же самое наименование (= единую символизацию), не может равняться полностью своему источнику, потому что первое А – это одно, а второе А – это уже другое, поскольку они оба находятся уже в разных пространствах и разделены во времени.

В лингвистическом смысле сам акт отождествления также не предполагает полного равенства, даже если мы утверждаем, что «мед» = «мед» (мед может быть летним, жидким и зимним, загустевшим). В предикации тождества могут соотноситься и далеко не равные, а, наоборот, прямо противоположные, контрастирующие, антагонистические величины, ср. А = -А. Это означает, что А включает в себя свой антипод (-А). И это действительно так, ср. любая «организация» влечет за собой «дезорганизацию»; сказанное кому-то «да» означает для другого «нет»; чтобы создать «новое», необходимо разрушить «старое». – А как себе подобное А находится между прошлым и будущим, оно мыслится ретроспективно.

– А антипод А. Разрушение старого есть следствие построения нового. Причиной тождества А = -А является то, что субъект не мыслит в А его перспективного начала, ср. «новое = разрушенное старое», напр.: «Новое – это хорошо забытое старое» или ср. «созданное новое = старое», например: «Вновь созданные приборы устаревают на глазах – таковы темпы технического прогресса».

Итак, логическое отношение А = А – это вневременное и вне-пространственное отношение. Философская и лингвистическая традиция поместила данное отношение в «план настоящего», которое субъектом по сути дела не улавливается, не осознается и на самом деле является когнитивной и лингвистической мифологемой. Как бы нам ни хотелось удержать это «настоящее», оно «ускользает» от нас или в прошлое, или в будущее, т. е. оказывается на поверку псевдонастоящим, ср. «Он приехал сегодня утром», где, несмотря на темпоральный уточнитель настоящего времени «сегодня», обозначаемое передвижение относится на момент говорения к плану прошлого; «Он едет сегодня в Москву», где передвижение на момент говорения еще не развертывалось. На первый взгляд во всех отношениях «настоящее» действие в примере «Он сейчас читает лекцию» фиксирует лишь факт действия на момент говорения, но не само действие, ср. «Я знаю, что он сейчас читает лекцию». Даже эмпирически воспринимаемое действие типа «Он разговаривает по телефону» (ср. «Я слышу, как он разговаривает по телефону»), осмысливается лишь как протяженное в пространстве и времени благодаря эффекту соприсутствия автора высказывания и безотносительности действия к пределу. Однако концептуальное сознание объективирует действие говорения в данной ситуации, главным образом, как переход от вневременной точки возникновения в план прошлого. Языковое сознание объективирует точку начала действия как пространственно-временную границу настоящего времени благодаря грамматическому значению глагола-предиката «разговаривает», которое представляет действие пространственно непредельным и протяженным во времени. Но, ср. «Он часто разговаривает с ним по телефону»; «Я знаю, что на протяжении многих лет он печатается в этом журнале», где глагольные формы настоящего времени объективируют действия, относящиеся в большей мере к плану прошлого и развертывающиеся в представлении реципиента до момента, временной точки сообщения об этих действиях. Конечно, не следует в этой связи смешивать такие понятия как «протяженность», «временной план», «момент речи». Говоря о времени, можно сделать вывод, что языковое время не совпадает с концептуальным временем. Однако можно говорить об их некотором частичном тождестве.

Как было показано выше, всякое тождество – это одновременно различие. Различие, прежде всего, предметов, связанных субъектом в отношении тождества, а не различие самого отношения тождества. Когда А включает в себя свой антипод – А, лингвисты говорят о внутренней антонимии – энантиосемии, ср. «вход» в дом может рассматриваться одновременно как «выход» из дома; «выключатель» выполняет также функцию «включателя» и т. д.

Антагонистическое тождество позволяет нетривиально толковать отношение субъекта к миру, ср. Мир – это мое подобие. Мир это я (мир во мне). Мир – это я в мире. Мир – это я и согласованная со мной действительность.

Какие бы точки зрения на тождество мы не рассматривали, в каких бы терминах не определяли суть тождества, ср. тождество – это сходство; тождество не мыслимо без подстановочности (взаимозаменяемости); тождество – это подобие и др., проблема тождества не должна рассматриваться в узком смысле «как таковая». Тождество – это, прежде всего, отношение, а именно: отношение тождества. Поэтому логичнее было бы, анализируя тождество, сначала определить понятие отношения вообще и только потом – понятие отношения в частности, т. е. отношения как релятора тождества.

Обратимся в этой связи к известной нам лингвистической проблеме – к отношению Языка и Речи. Данное отношение в лингвистике, сформулированное основоположником структурной лингвистики Ф. де Соссюром, не имеет формального характера, как и все отношения в лингвистике. Прежде всего, это отношение значений. Компонентами этого отношения выступают слова. В соответствии с распространенными в лингвистике взглядами слово обладает лексическим значением на уровне Языка (= языковой системы). Лексическое значение представляет собой совокупность всех значений слова, а именно: основного, главного или собственного значения, а также второстепенных, переносных или несобственных значений. Считается, что на уровне речи слово реализует одно из своих потенциальных значений, которое называется актуальным.

Таким образом, система языка предстает как некий резервуар слов, где за каждым словом закреплен целый набор определенных значений. Уровень речи является лишь той средой, в которой семантические возможности слова становятся его семантической действительностью. В таком упрощенном понимании языка и речи заложена определенная точка зрения, согласно которой значение слова не формируется, не создается в межсловных и иных отношениях, а лишь проявляется в них.

Данная точка зрения восходит к прямолинейно истолкованному положению К. Маркса: «Способность вещи есть нечто внутреннее присущее вещи, хотя это внутреннее присущее ей свойство может проявляться только в ее отношении к другим вещам» [34, 143]. В соответствии с этим высказыванием бытует мнение, что свойства вещей не создаются из отношения между вещами, а лишь проявляются в нем [ср. 39, 63; 48, 259–260]. Не было бы возражений против данной трактовки, если бы «свойство вещи» понималось как «атрибут вещи» в духе Спинозы. Однако к свойству вещи начали причислять и «модусы вещи».

Оппоненты данной точки зрения высказывают диаметрально противоположное мнение: «Значение приобретается предметом или явлением, выступающим в роли знака в связи с его отношением к чему-то, что не является знаком. Еще раз подчеркнем – значение не проявляется в отношении, а именно приобретается в этом отношении» [33, 96]. Здесь имеется в виду семиотическое, знаковое отношение.

Обе точки зрения являются крайними и довольно свободными толкованиями философского наследия К. Маркса. Осталось незамеченным, что основоположник диалектического материализма отмечал в своих трудах следующее. Для возникновения отношения необходимо наличие минимум двух вещей. Кроме того, для выявления отношения вещей, согласно К. Марксу, необходимо «объединить их в одну категорию», их принадлежность к которой «есть единое в них» [там же, 146].

Далее, согласно тому же автору, свойство вещи – не есть качество отношения между вещами; отношение – это определенный способ проявления свойства вещей; отношение – это общий для обеих вещей категориальный признак, в объеме значимости которого вещи проявляют свои свойства. Важным условием этого вывода является то, что в отношение вступают однородные величины (вещи). В соответствии с этим условием выводы К. Маркса не могут распространяться на экстралингвистические (знаковые) отношения языковых единиц. По той же причине «отношения между вещами» вряд ли можно рассматривать по аналогии как отношения разных типов языковых знаков, ср. существительных и глаголов, прилагательных и существительных, глаголов и наречий.

Однако данные положения вполне приемлемы для объяснения однотипных языковых знаков, например, предметных имен. Такие вещественные имена как шляпа и отец не имеют сами по себе (и даже в отношении!) свойства или качества «принадлежности», ср. шляпа отца. «Принадлежность» обозначает само отношение. Основное свойство «шляпы» проявляется в ее функциональном предназначении «покрывать голову». Оно не выражается в самом отношении «принадлежности». В сочетании шляпа отца актуализируется свойство «шляпы» как «предмета одежды», который может «принадлежать». «Отец» проявляет свойство предмета, «имеющего обыкновение носить головной убор», которым можно «обладать». «Принадлежность» и «обладание» – это разные полюсы одного и того же категориального признака, ср. тот, кому принадлежит нечто, обладает этим нечто. Реальные отношения рассматриваются в синтагме в виде частных формантов, ср. шляпа отца – der Hut des Vaters, или – целыми языковыми знаками, ср. шляпа принадлежит отцу – der Hut geh?rt dem Vater.

Таким образом, любое отношение, в том числе и отношение тождества, строится на принадлежности к единому третьему, которое и объединяет единицы (предметы, понятия, понятийные компоненты и др.) в данное отношение. Этим соотносительным третьим может быть единая категория, единый класс, тип, вариант; единая функция; единое пространство; единое время и действие.

Возвращаясь к проблеме отношения потенциального значения в языке и актуального значения в речи у одной и той же лексической единицы, следует отметить, что переход языковой единицы в речевую не всегда сопровождается отношением тождества по принципу А = А. На уровне речи потенциальная семантика языковой единицы активно взаимодействует с обозначаемым мыслительным понятием, а не повторяет, не имитирует его. Именно на уровне речи происходит формирование и изменение семантики языковой единицы, ее корректировка и подгон под новые логико-мыслительные понятия.

Номинативное знаковое отношение лексической единицы претерпевает изменение при ее вступлении в репрезентативное знаковое отношение. Возникает вопрос – если что-то изменяется, значит, это что-то присутствует в качестве константной величины?

Да, такой константной величиной является тот самый семантический потенциал языковой единицы, который часто называется собственным значением. Собственное значение – это типовое, главное, стереотипное значение, которое закрепилось за языковой единицей и является неотъемлемой частью ее знаковой сущности. Такое значение ассоциируется в языковом сознании человека, говорящего на родном языке, в первую очередь. По сути дела, стереотипное значение – это то актуальное значение, которое повторялось у данной речевой единицы в рамках типизированных контекстов до тех пор, пока она не сохранила «семантическую память» на рекуррентно реализуемое значение.

В речевом, репрезентативном акте стереотипное, константное значение соотносится благодаря субъекту речи с актуальным мыслительным понятием, в результате чего порождается определенный семантико-концептуальный эффект. Подобного рода эффекты имеют речемыслительную природу. Они не являются чисто вербальными или чисто мыслительными. Они представляют собой синтез. Однако сам акт обозначения (= придания значения) осуществляется говорящим по принципу уподобления потенциальной семантики языковой единицы (собственного значения) и актуального репрезентируемого понятия, т. е. по принципу тождества А = А.

На уровне языка в стереотипном значении языковой единицы презентируется (предъявляется) какое-то исторически застывшее понятие, получившее лингвистический статус. На уровне речи языковая единица репрезентирует (воспроизводит, создает в перспективе данного, известного) по аналогии, обусловленной говорящим субъектом, какое-то подобное или новое (не совпадающее по «номиналу») мыслительное понятие.

Эффект этого взаимодействия как раз и приписывается актуальным значениям – прямым и косвенным, главным и второстепенным, собственным и метафорическим. Однако, как показала логика рассуждения, ставить абсолютный знак равенства между языковыми и речевыми значениями словесных единиц неправомерно.

Итак, отношение Языка и Речи можно определить как отношение полного номинативного тождества и в то же время как отношение определенного семантического подобия. Само же знаковое отношение вербальной единицы в речевом контексте следует определить как аппроксимативное семантико-концептуальное отношение. Это отношение приближения языкового знакового значения и обозначаемого мыслительного понятия. По характеру это совместное, двунаправленное отношение, т. е. соотношение.

Так называемые ассоциативные, «вертикальные», или парадигматические, отношения словесных знаков в языке представляют собой, как известно, тематические, синонимические, антонимические, омонимические, номинационные, словообразовательные, морфологические, частеречные отношения. В основе всех разновидностей отношений данного типа лежит один и тот же принцип тождества. Тождество устанавливается соответственно:

• по принадлежности к единой теме или одному и тому же понятию (стул, стол, шкаф – «мебель»);

• по сходству номинативных значений (дом – здание; учитель – преподаватель);

• по принадлежности к единой понятийной категории при наличии номинативных контрастов (зима, лето – «время года»; жизнь, смерть – «человек»);

• по сходству акустемных оболочек, или номинативных форм и разности значений (замок – замок, коса – коса);

• по совпадению мотивационных признаков именования (бегать, бег, убегать, забег – «бег»);

• по принадлежности к единым словообразовательным средствам (мальчик, пальчик, стульчик – «-чик»);

• по сходству грамматических морфем или грамматических категорий (носы, столы, помидоры – «ы» как формант грамматической категории множественного числа);

• по принадлежности к единому лексико-грамматическому классу (идти, ползти, работать, говорить – «глаголы как части речи»; дом, снег, любовь, горение – «существительные как части речи»).

Традиционно выделяемые синтагматические или речеконтекстуальные отношения словесных знаков также строятся на отношении тождества. Оно проявляется, например, как отношение семантического согласования, или семантической валентности (моргать глазами; рубить топором; кусать зубами). Знаками отношений вообще в языке выступают глаголы-предикаты (Он читает книгу), а также предлоги (Книга лежит нна столе). Эксплицитные формы выражения тождества зафиксированы в лексике языка, ср.: походить, быть похожим, равный, подобие, уподобление, сходство, совпадать, быть тождественным, одно и то же, то же самое; как две капли воды; не отличаться; идентичный; аналогичный и др.

Обобщая проблему тождества в лингвистике, можно сделать следующий вывод: парадигматические, системные или лексические отношения, основывающиеся на тождестве, – это объективированные отношения тождества, т. е. «оязыковленное» тождество. Синтагматические, речеконтекстуальные отношения, строящиеся говорящим субъектом по принципу уподобления, – это репрезентативные речемыслительные отношения. Их, таким образом, не следует искать в языке, они проявляются на стыке речи и мысли. Главным инициатором этих отношений выступает говорящий человек, творящий речь субъект. Это и определяет в основном специфику речемыслительного тождества. «Уподобление рождает пространные и притом прекрасные идеи» (М.В. Ломоносов, [106, 28]). Речемыслительное уподобление часто не подвластно рациональной логике, с помощью которой философы и логики пытаются измерить границы человеческого мышления.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.