II

II

Бастиа смешивал факты с философскими рассуждениями, с априорными взглядами. Свободный обмен и свободная воля отлично уживались у него вместе. Современные экономисты враждебно относятся ко всему, что они называют «теорией» или «философией». Они требуют, чтобы мы оставили заоблачные высоты и держались поближе к земле[1943]. Таковы современные вкусы, и экономисты подчиняются им. К несчастью, факты, взятые без разбора, не приводят к тем выводам, какие хотелось бы извлечь из них экономистам. Для получения этих выводов им приходится делать выбор между фактами.

Возьмем, например, вопрос о вмешательстве государства в дело прогресса. Один экономист, обогативший сокровищницу науки массой новых фактов[1944], указывает для доказательства некомпетентности государства на развитие железных дорог и страхования, – развитие, всецело обязанное частной инициативе. Лучше ли бы это сделало государство? Сделало ли бы оно это так же хорошо? Получается отрицательный ответ, из которого делается вывод: прогресс не нуждается во вмешательстве государства. Другой писатель, о котором сейчас пойдет речь, стремясь доказать противоположное: что у новых народов дело прогресса требует вмешательства государства – приводит в качестве особенно ценного для него аргумента уничтожение рабства[1945]. Не ясно ли всякому, что эти намеренно подобранные примеры ничего не доказывают? Дюпон-Уайт может быть прав, но это еще не доказывает, что Леруа-Болье ошибается, и наоборот. В обоих случаях факты подобраны для доказательства предвзятой идеи.

Если бы экономисты строго держались метода, состоящего в исследовании всех фактов, им было бы очень трудно защищать идею невмешательства. Что может быть в настоящее время разительнее факта постоянного усиления функций государства во всех прогрессивных обществах? Повсюду, а в особенности во Франции, Англии, Германии и Соединенных Штатах, прогресс демократии приводит ко все более и более частому вмешательству государства во все отрасли человеческой деятельности[1946]. Нам до сих пор еще очень часто говорят об отвращении, питаемом англичанами и американцами к воздействию государства, к умножению писанных законов, это истины, запоздавшие на тридцать или сорок лет.

Экономист, разумеется, сохраняет за собой право протестовать против факта во имя чистой идеи. Но если он будет считаться только с фактами, то как сможет пройти мимо того, о чем я только что говорил? Чтобы быть последовательным, экономист, враждебно относящийся к вмешательству государства, должен или отказаться от претензии обосновывать свою теорию на фактах, или же дать тому факту, который я подчеркиваю, более удовлетворительное объяснение, чем указание на прискорбное невежество государственных деятелей, на бесталанность палат и на дурной характер демократии, решительно нежелающей обращать внимание на весьма полезные для нее наставления. Третье решение, состоящее в провозглашении верховенства факта, если не считаться с противоречащими фактами, очевидно, неприемлемо.

Даже чистые либералы все более и более стремятся устранять так называемые абстрактные принципы, чтобы держаться одних только положительных данных. В этом отношении они подчиняются духу времени. Продолжая с большей определенностью движение, начатое некоторыми из их руководителей, они смотрят благосклонно на учреждения, имеющие историческую основу, не отдавая себе отчет в том, что через Бенжамена Констана они примыкают к Гизо и Ройе-Коллару, а через Ройе-Коллара и Гизо к немецкой и английской исторической школе, т. е. к чистой реакции против принципов французской революции.

Отмеченное сейчас изменение в направлении либеральной школы оказало влияние на текущую политическую жизнь, но изучение этого влияния заставило бы нас уклониться от нашей задачи[1947]. Однако мы останемся вполне в ее пределах, если покажем, что либеральная школа, как бы нарочно, ослабляет дозу присущего ей индивидуализма, относясь с таким безразличием или даже пренебрежением к абстрактным принципам, априорным точкам зрения[1948].

Ведь эти априорные точки зрения, эти абстрактные принципы недавно служили оружием против исторически сложившегося социально-политического установления, которое по своей древности, по оказанным им заслугам, по тому блеску, каким оно еще было окружено в конце XVIII века, казалось достойным глубокого уважения и неприступным для всякого, кто не начинал с признания требований разума. Это установление пало, потому что против него был разум. Таким образом, отвергая разум, либералы отвергают источник своего собственного бытия. И почему они отвергают его? Для более удобной защиты против одной категории противников, – демократов, которые, имея одинаковый с ними исходный пункт, виновны в том, что не остановились там же, где они сами. Либералы не замечают, что благодаря этой тактике они обезоруживают себя со стороны общего врага и становятся отныне беззащитными против школ, оспаривающих у разума всякое право вмешиваться в социально-политические установления. Сила там, где логика. Если самое существование и давность учреждения дают ему ценность, то нужно идти до конца, и защищать все, что существует и имеет давность, – защищать только потому, что оно имеет давность и существует.

Окончательно порвав с философским априоризмом, либеральная школа вдвойне ослабила себя. Она лишилась движущего принципа, некогда создавшего ей счастье и славу, она лишилась, кроме того, всякой возможности устоять против аргументов, основанных на традиции, истории, факте.

Значит ли это, что исторический дух совсем не заслуживает одобрения? Мы, по крайней мере, так не думаем. Но в данном случае, безусловно, необходимо различать цели общества и средства, служащие для их достижения. Если бы современные представители либеральной школы ограничились утверждением, что априоризм плохой руководитель при выборе средств, они были бы вполне правы. История и опыт являются здесь очень кстати, но при условии – не терять из виду цель, предварительно установленную путем единственно пригодного метода – путем априорных рассуждений. В нашем Заключении читатель вновь найдет только что указанное различие и вытекающие из него следствия[1949].

Данный текст является ознакомительным фрагментом.