179

О нравственности сценических представлений. Кто думает, что театр Шекспира производит нравственное действие и что сцены «Макбета» должны непременно отвлечь от зла честолюбия, тот ошибается; и он ошибается еще раз, если думает, что сам Шекспир чувствовал так, как он. Кто действительно одержим бешеным честолюбием, тот с удовольствием будет смотреть на свой образ, и если герой гибнет в своей страсти, то это-то именно и есть самая острая приправа в горячем напитке этого удовольствия. Чувствовал ли поэт иначе? Царственно, а вовсе не плутовски идет по своему пути его честолюбец с момента великого преступления! Он увлекает своей «демонической» силой и возбуждает подобные себе натуры к подражанию; «демонической» силой, – говорю я, – вопреки всем выгодам и с опасностью для жизни, и в пользу одной только мысли и одной страсти. Неужели вы думаете, что Тристан и Изольда учат против нарушений брака потому, что они оба гибнут при этом? Это значило бы ставить поэтов вверх ногами, которые, как, например, Шекспир, заняты самими страстями ради них самих, а не ради поучительных целей. Поэты имеют в виду не проступки и дурной исход их, – так относились к своим сюжетам и Шекспир, и Софокл (в «Аяксе», «Филоктете», «Эдипе»): насколько легко было бы в названных случаях сделать проступок рычагом драмы, настолько решительно избегалось именно это. Трагический поэт со своими образами жизни не будет увлекать против жизни! Он будет призывать скорее: «Чары всех чар, это волнующее, изменяющееся, опасное, пасмурное, а часто блестящее, как солнце, существование! Жизнь – ряд приключений; жить – это значит переживать те или другие приключения, и это всегда будет так!» Так раздается голос поэта из беспокойной, полной силы эпохи, которая упоена была избытком крови и энергии, поэтому мы оказались вынужденными подправить и исправить цель шекспировской драмы, т. е. не понять ее.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.