§ 17

Грамматическим выражением совершающегося в суждении объединения в одно целое субъекта и предиката служит в развитых языках форма флексии глагола, которая сама, впрочем, возникла из первоначальной простой постановки рядом. Даже там, где глагол «быть» служит связующим средством между существительным или прилагательным предикатом и субъектом, акт суждения совершается лишь при помощи глагольного окончания, и глагол «быть» образует составную часть предиката.

1. Менее развитые языки, а также и развитые в простейших случаях довольствуются для выражения объединения в одно целое в смысле суждения простой постановкой рядом обоих слов, выражающих субъект и предикат. Эта постановка рядом имеет своею целью не только указать, что соответствующие представления объединяются говорящим в одно целое именно теперь, но она хочет высказать также и объективную значимость суждения. Одно только ударение позволяет отличить утверждение от вопроса или от других форм соединения, как атрибутивные соединения, которые выражаются уже созданным и готовым единством двух представлений. Наоборот, там, где развитие грамматических форм знает все логические различия, – там личное окончание (которое непосредственно сливает местоимение, заменяющее субъект, с глагольной основой и тем создает в ней совпадение лица и числа соотносительно рода) имеет для глагольных предикатов то предназначение, что оно должно обозначать соответствующую суждению связь субъекта и предиката. Что же касается изъявительного наклонения, то вместе с ударением и расположением слов, которые различают высказывание от вопроса, оно обладает способностью утверждать эту связь как объективно значимую. Тогда как время указывает, для какого именно времени суждение должно обладать значимостью.

В личном окончании изъявительного наклонения и, следовательно, в нем лишь одном²⁷ кроется то, что логики хотят обозначать выражением связка, – тот элемент языка, который в состоянии превратить соединение слов в предложение и в выражение высказывания. При этом смысл выраженного при помощи флексии единства субъекта и предиката оказывается различным, в зависимости от качества соединенных представлений.

2. Если в суждениях, предикат которых выражается именем прилагательным или именем существительным, суждение выполняется не путем простой постановки рядом (? ??? ???? ??????, ? ?? ????? ?????), но на помощь привлекается глагол быть, то этот последний не в силу своего значения является элементом, выражающим выполнение суждения; напротив, функция суждения заключается лишь в форме его флексии. Но глагол быть служит средством для того, чтобы придать предикату глагольную форму и достигнуть того, чтобы он мог принять такое окончание, которое уже внешним образом свидетельствует о его отношении к субъекту в качестве предиката. В суждении «киноварь (есть) красная» глагол быть по своему смыслу не присоединяет ничего такого, чего уже не было бы в слове «красный» соответственно его роду, поскольку «красный» как имя прилагательное содержит в себе все же указание на имя существительное, свойством которого оно является. «Быть красным» значит то же самое, что и «красный»; «красное» и «сущее красным» как конкретные понятия значат совершенно то же самое, что «краснота» и «красный цвет» как абстрактные понятия. Тут прямо указывается лишь, что «красный» не мыслится абстрактно само по себе, а должно быть предицировано определенному субъекту Итак, слово «быть» служит, конечно, средством для того, чтобы внешним образом облегчить слову «красный» это определенное применение, для того чтобы выставить его в качестве предиката – в противоположность простому атрибутивному отношению, каковое значение могла бы иметь простая постановка рядом. Но тем самым оно служит лишь точкой опоры для связки, но не является самой этой последней; оно не делает суждения, но лишь подготовляет его. Еще яснее обнаруживается эта функция глагола «быть» обозначать тот смысл, в каком должно употребляться слово, у имен существительных. Последние, в отличие от имен прилагательных, уже не содержат в своей форме отношения к чему-либо другому, но по своему значению они уже с самого начала могут выполнять функцию предиката, так как обладают общим значением, и последнее приписывается определенной единичной вещи лишь через посредство суждения наименования. «Человек» не есть имя определенного индивидуума, хотя представление об индивидуальном облике и заключено в его значении. Это вообще не имя, а знак определенного содержания в представлении. Лишь указательное местоимение или член превращают слово в имя определенных людей. Наоборот, «быть» делает его предикатом, и прежде чем стать именем, оно раньше должно уже было быть предикатом. Таким образом, «человек» как общее представление, которое еще ждет своего отношения к определенному индивидууму, и «быть человеком» по своему смыслу суть одно и то же: глагол служит здесь лишь для того, чтобы внешним образом выражать функцию предиката, которая иначе могла бы быть выражена только при посредстве расположения слов и ударения. Таким образом, глаголу принадлежит функция грамматического формального элемента. Но это не тот формальный элемент, который выражает акт суждения и заслуживает названия связки.

3. Но каким образом возможно это, что употребляется именно глагол быть, и какая связь существует между тем значением, какое принадлежит «быть» как самостоятельному глаголу, когда оно выступает само по себе в качестве предиката, и этой функцией в связи с именами прилагательными и существительными?

Дм. Ст. Милль в четвертой главе первой книги своей «Логики» обращает внимание на ту двусмысленность, какая кроется в слове «быть»: когда оно употребляется в качестве так называемой связки, оно отнюдь не хочет-де высказывать, что субъект существует, но оно обозначает лишь отношение предикатности (Pr?dication). Такое суждение, как «центавр есть выдумка поэтов» прямо ведь уничтожает утверждение, что центавр есть, существует. И Милль удивляется тому, что двусмысленность эту просмотрели почти все авторы, хотя она существует одинаково как в новых, так и в старых языках.

Милль столь же мало обратил внимания на Гербарта, как и на других немецких философов. Гербарт (Einl. in die Phil. § 53) по примеру Фихте²⁸ с обычной остротой подчеркнул, что суждение «А есть В», а также вопрос «А есть, конечно, В?» отнюдь не содержат в себе обычно примышляемого, но совершенно отличного утверждения, что А есть, существует. Ибо тут нет даже речи об А самом по себе и о его существовании, его значимости.

Замечание это несомненно правильно и никогда не должно было бы оспариваться²⁹. Никогда суждение вида «А есть В» благодаря тому, что субъект и предикат связаны при помощи «есть», не обладает способностью включать в себе и соутверждать суждение «А существует». Это «есть» функционирует совершенно одинаковым образом, идет речь о существующих или несуществующих вещах, об единично представляемых или мыслимых общими субъектах (которым, как общим, не может принадлежать единичное существование), о предикатах, которые могут принадлежать существующему, или о таких предикатах, которые благодаря своему значению уничтожают существование. Функция его заключается лишь в том, чтобы сделать предикат формально пригодным для применения в суждении и сделать возможным для него принятие личного окончания. В каком смысле субъект и предикат полагаются как одно целое; предполагается ли существование субъекта, оставляется он под вопросом или уничтожается, – об этом решает единственно и исключительно качество представлений, выражающих субъект и предикат. «Квадрат есть правильный четырехугольник» – тут перед нами логическое тождество; «это мои часы» – тут реальное тождество; «золото есть металл» – это подведение под более общее представление; «золото желтое»-это единство вещи и свойства; «А отстоит от В на расстоянии мили»-здесь отношение; «движение медленно»-тут единство общего с его ближайшей детерминацией и т. д.; «Сократ болен» предполагает существование субъекта, так как «Сократ» есть имя мыслимого существующим индивидуума, а «больной» есть действительно мыслимое в определенное время состояние; «Пегас крылат» оставляет нерешенным вопрос о существовании Пегаса для того, кто не знает, имеет он дело с названием действительного или лишь воображаемого существа; «Пегас есть мифологическая фикция» уничтожает существование субъекта. Но узнать обо всем этом мы может лишь из значения слов; безразлично, будут это слова, служащие субъектом, или слова, служащие предикатом.

4. Что касается предикатов, то они могут быть здесь подразделены на два класса.

Именно все модальные предикаты отношения, выражающие известное отношение к моему познаванию, обладают (за исключением чувственных, как «видимый», «осязаемый» и т. д.), благодаря самому своему значению, способностью делать служащее субъектом слово знаком представляемого только, независимо от действительного существования; безразлично, утверждают они его существование, или отрицают его, или оставляют это открытым. То, по отношению к чему я применяю предикаты «истинный», «ложный», «вероятный», «невероятный», «факт», «изобретение», «выдумка», «возможный», «невозможный» и т. д. – все это тем самым обозначается как только представляемое, и именно предикат должен поведать об отношении последнего к моему субъективному мышлению. Суждения «выстрел Теля в яблоко есть факт», «Троянская война есть историческое событие», «атомы суть действительно существующие тела» и т. д. – эти суждения попросту были бы невозможны, если бы «есть» или «суть» уже сами по себе были в состоянии высказывать существование субъекта.

Но к модальным предикатам, выражающим отношение, принадлежит и сам абсолютно полагаемый глагол «быть» = «существовать»; лишь утверждая прямо существование субъекта, он тем самым решает также вопрос, является ли действительным то, что прежде всего лишь представляется под словом, служащим субъектом. Ср. выше, § 12, 7.

Но у других предикатов все сводится к тому, о чем и в каком смысле производится акт суждения, и этого нельзя заметить в суждении по одной лишь внешней форме и по применению «есть». Если служащее субъектом слово полагается как общее и не вводится как имя одной или нескольких определенных вещей, то и образованный посредством глагола «быть» предикат не может указывать ничего иного, кроме содержания этого составляющего субъект представления, и о существовании субъекта нет совсем речи. Говорю ли я: «золото желтое» или «атомы неделимы» – быть желтым и быть неделимым принадлежат тому, что я представляю под словом, являющим собой субъект; но суждения не утверждают бытия единичных вещей. Применимо ли служащее субъектом слово к таковым – об этом должно узнавать из иного источника. Но если служащее субъектом слово с самого же начала выступает как обозначение отдельных существующих вещей («этот кусок золота желтый», «эта лошадь вороная»), то, конечно, существование здесь предполагается, но не благодаря «есть», а благодаря «это».

5. Но тогда «двусмысленность связки» касается не только глагола «быть», но всех тех предикатов, которые сами по себе могут обозначать реальные состояния и свойства, поскольку они один раз хотят высказать то, что действительно имеет место в отдельном случае; в другом – то, что принадлежит представляемому субъекту как его свойство или деятельность. И строго говоря, двусмысленным является лишь настоящее время, поскольку оно выражает то эмпирическое временное присутствие в настоящем, то общую необходимость мышления. Суждение «великие души прощают обиды» не утверждает ни того, что великие души существуют, что ведь служит предпосылкой действительного прощения; ни того, что некоторые великие души именно теперь прощают обиды. Но оно говорит лишь, что если кто-либо есть великая душа, он должен прощать обиды. Но суждение «Сократ говорит» утверждает существование Сократа одинаково хорошо, как и суждение «Сократ болен»: так как «Сократ» обозначает отдельного существующего индивидуума как такового, то о нем можно говорить лишь постольку, поскольку он существует, и то, что приписывается ему в качестве поступков или свойств, всегда включает в себе его существование³⁰.

6. Но каким образом глагол «быть», это выражение действительного существования, вообще приходит к тому, чтобы взять на себя такую формальную функцию, в которой он утрачивает свое значение, даже, по-видимому, противоречит последнему?

Ибо не то примечательно, что двусмысленность эта обратила на себя столь мало внимания, а то, что она носит вполне одинаковый характер во всех обычных для нас языках. Объяснение здесь нетрудно найти. Как правильно оттеняет Ибервег и как выше мы подчеркнули это, здесь обыкновенно сама собой разумеется та предпосылка, что те вещи, о которых мы говорим, существуют. Для этого не требуется никакого прямого заверения. Нас не интересует то, что вещи суть, но что и как они суть. И вот когда нужно бывает выразить предикатность не путем простой постановки рядом, а необходимо придать предикату глагольную форму, то глагол «быть» является здесь сам собой именно вследствие своей всеобщности и бессодержательности. Прежде всего он предполагается всегда. Но для того чтобы знать то, что мы желаем знать, требуется ближайшее определение того, что есть это и как оно есть, – подобно тому как утверждение существования определяется ближе при посредстве «быть здесь» и «быть теперь». Предикат «красный», который по своей словесной форме обозначает нечто в чем-либо другом сущем, выступает теперь как видоизменение бытия, бытия красным и т. д.

Так как настоящее время, с одной стороны, выражает эмпирическое чувственное присутствие в настоящем, с другой – безвременное присутствие в мыслях, то и значение бытия расширяется в этом соединении. Отношение свойства есть одно и то же как в мыслимой вещи, так и в том, что чувственно может быть воспринято в его существовании. Как раньше предпосылка бытия просто подразумевалась при этом, так теперь от нее можно отвлечься. Как предметы моего представления, вещи не изменяются; их бытие может прекратиться, их «бытие этим» и «бытие так» остается, поскольку я удерживаю их в мыслях.

Но несмотря на то, в глаголе имеется остаток первоначального значения, и наиболее важный. В глаголе «быть» первоначально содержится реальное существование. То, что существует, имеет значимость независимо от моего мышления и для всех. Эта объективность той связи, какую высказывает мое суждение, есть существенный фактор самого суждения; она, а не существование субъекта соутверждается; и именно для нее быть является вполне подходящим средством выражения. Благодаря своему расширенному основному значению, оно усиливает то, что сама по себе уже способна сказать форма флексии, – утверждение объективности и общезначимости суждения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.