1. Описание философа

1. Описание философа

1

Между великими явлениями – философ явление самое редкое, потому что познание досталось человеку лишь косвенно, а не как природный дар. Поэтому-то он является высшим типом великого.

2

Я хочу прочувствовать и изобразить чудовищное развитие чистого философа, который стремится к познанию, т. е. философа человечества. Многие находятся в такой зависимости от личных интересов, что не замечают того, что делается около них. Я расскажу об этом и заставлю заметить.

Чистый философ идентичен с самым стремлением к познанию, потому что все науки покоятся на едином общем фундаменте философии. А в доказательство огромного единства всех стремлений к знанию – посмотрите на разбитого ученого.

3

Деятельность продолжается в философии, но, так сказать, метафорически. В нем живет стремление к всецелому господству. Все в природе стремится к безграничному, и индивидуальный характер редко бывает прочен, а всегда полон порыва вперед. Быстр или медлителен этот порыв – вопрос чисто человеческий. По сравнению с бесконечно малым всякое развитие бесконечно быстро.

4

Борьба в душе философа

Универсальная страсть философа принуждает его плохо думать; грандиозный пафос правды, воспитанный широтою его взглядов, заставляет его высказываться, а это приводит его к логике.

И вот, с одной стороны, зарождается оптимистическая метафизика логики, которая постепенно наполняет все ядом и ложью. Логика, как самодержавная повелительница, приводит к лжи, потому что она отнюдь не самодержавная повелительница.

А с другой – чувство правды, происходящее из любви, а доказательством ему служит сила. Высказывание вдохновенных истин любви вытекает из мира познания чисто личного, раскрывать которого он не должен, но обильный восторг которого его к тому принуждает.

5

Философ или является плодом своей культуры, или врагом ее. Он созерцатель, как художник, он сострадателен, как человек веры, он исследователь, как человек науки: все тоны мира хочет он заставить звучать в душе своей и возвратить этот всемирный звук в понятиях.

Удивительно это сосуществование концепции и абстракции. Полет к макрокосму, соединенный с рассудочной осторожностью, как у актера или драматурга, который превращается и все же сохраняет самообладание, чтобы уметь проецировать себя во вне. Диалектическое мышление, обливающее все словно душ. Не изумителен ли Платон: энтузиаст диалектики, т. е. как раз этой самой рассудительности.

6

Странное зрелище: борьба и взаимопожирание философских систем. Это неслыханно ни в области искусства, ни в области науки! Но то же происходит между религиями: это замечательно и знаменательно.

7

Философия есть искусство, как по своим целям, так и по своим методам. Но средства у нее все те же, что и у науки: представление в понятиях. Это форма поэзии. Философ познает – творя и творит, познавая. Его нельзя подвести ни под какой вид, для него надо выдумать особый и дать ему новую характеристику.

Философия не растет; т. е. я хочу сказать, что она не развивается подобно другим отраслям знания, хотя иные отделы ее постепенно переходят в введение точной науки. Гераклит не может устареть никогда. Это творчество вне границ опыта, продолжение стремления к созданию мифов, притом до значительной степени в образах же. Математическое изложение вовсе не существенно для философии. Косная математическая формула (как например у Спинозы), так успокоительно действовавшая на Гете, может быть оправдана только как способ эстетической манеры выражаться. Превозмочь знание силой творчества, создающего мифы, – вот в чем глубочайшее родство философа с основателем языческой религии.

Создание такой религии заключается в том, что творец ее возбуждает веру в свое мифическое построение, воздвигнутое в пустом пространстве, т. е. в том, что он умеет удовлетворить какую-то необычайную потребность.

С появлением «Критики чистого разума» вряд ли можно ожидать повторения чего-либо подобного. Зато я вполне ясно могу представить себе новый род философов-художников, которые с превеликим эстетическим успехом заполнят образовавшееся пустое место произведениями искусства.

8

В каком отношении стоит к искусству философский гений? Из прямых соотношений между ними мало можно вывести. Спросим себя, что является в философии элементом искусства? Что именно делает ее произведением искусства? Что пребывает в ней, после того, как она теряет значение научной системы? Именно это пребывающее и есть то, что обуздывает стремление к знанию, именно оно и есть – художественное в системе. Но для чего необходимо такое обуздывающее начало? Рассматриваемое с научной точки зрения оно является иллюзией, неправдой, которые обманывают стремление к познанию и дают лишь временное удовлетворение. Ценность, которую приобретает философия от этого обуздания, относится не к сфере познания, а к сфере жизни; воля к существованию проявляется здесь философией для создания высших форм бытия.

Совершенно невозможно, чтобы философия и искусство обратились против этой воли: впрочем, на ее службе находится и мораль. Самодержавная власть воли. Относительная нирвана есть лишь одна из нежнейших форм существования.

9

Особой философии, отделенной от науки, не бывает: и там и здесь человек мыслит. Часто бездоказательное философствование имеет большую цену, чем многие научные положения, это объясняется эстетическими достоинствами такого миропостроения (alias философии), т. е. ее красотой и возвышенностью. Она все еще остается произведением искусства, хотя бы и не могла доказать своего достоинства научной теории. Впрочем, не то же ли самое бывает и в науке? – Одним словом: решающим голосом обладает не стремление к познанию, а эстетическое чувство: малодоказательная философия Гераклита имеет гораздо большее значение, чем все научные положения Аристотеля. Таким образом фантазия укрощает стремление к познанию и указывает ему место в культуре данного народа. При всем том философ преисполнен пафоса истины: значительность его системы служит для него ручательством ее истинности. В этих предварительных взглядах можно найти объяснение плодотворности философского мышления и его внутренних пружин.

10

Философское мышление специфически однородно с научным мышлением, но охватывает более великие вещи и обстоятельства. Понятие же о великом переменчиво и относится частично к эстетике, частично к морали.

Для науки нет ни великого, ни малого, это различие существует однако для философии! Человек науки может измерить себя этим положением. Но когда метафизика будет устранена, многое другое покажется человечеству великим. Я хочу сказать, что философы будут предпочитать другие области: и, надо надеяться, те именно, с помощью которых они могут целительно действовать на культуру.

11

Дело идет не о том, чтобы уничтожить науку, но чтобы овладеть ею.

Наука как в своих целях, так и в своих методах зависит от философских умозрений, но часто забывает это. И господствующая философия должна решить проблему о границах, до которых допустим рост науки: она определяет ценность науки.

12

Философ трагического познания. Он обуздывает разнузданную жажду знания не при посредстве новой метафизики. Он не устанавливает никаких новых верований. Он трагически ощущает отсутствие метафизической почвы, вырванной из-под его ног и никак не может удовлетвориться пестрым круговоротом науки. Он воздвигает основы новой жизни: он возвращает права искусству.

Философ отчаянного познания весь уйдет в слепую науку: знать во чтобы то ни стало.

Для трагического философа картину бытия завершает то, что все метафизическое кажется антропоморфизмом. Он никогда не бывает скептиком. Здесь нужно создать новое понятие: скепсис не может быть целью. Стремление к познанию, достигнув своих пределов, обращается против себя, чтобы приступить к критике самого познания. Познание служит возможно прекраснейшей жизни. Надо даже желать иллюзий – в этом сущность трагического.

13

Философ будущего? Он должен быть верховным судьею художественной культуры и вместе с тем охранителем ее от всякого рода излишеств.