Глава 4. Целепомешательство. Неудачные попытки поставить будущее под контроль

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 4. Целепомешательство.

Неудачные попытки поставить будущее под контроль

Будущее, ср. Тот период времени, когда дела наши процветают, друзья нам верны и счастье наше обеспечено.

Амброз Бирс[41]. Словарь Сатаны

В 1996 году 28-летний молодой человек из штата Индиана по имени Кристофер Кэйс отправился в поход по Гималаям, организованный туристической фирмой, специализировавшейся на приключениях. В ретроспективе его первоначальное намерение может выглядеть как насмешка: он полностью выдохся, работая сначала биржевым брокером, а затем бизнес-консультантом, и хотел просто отдохнуть и расслабиться. Кэйс всегда интересовался психологическими аспектами бизнеса и собирался заняться получением докторской степени в области организационного поведения, но прежде всего ему требовалось отдохнуть, и рекламное объявление о наборе группы для похода по Непалу сулило в этом смысле прекрасную возможность. Позднее он вспоминал, как на подлете к Катманду с радостью предвкушал свое «бодрящее погружение в непальскую культуру» в окружении природных красот Гималаев. Вместо этого в горах Кэйс встретился с мрачной психологической загадкой, которая во многом определила содержание его последующей жизни.

В то же самое время, когда Кэйс и его товарищи по походу бродили, ночуя в палатках, по предгорьям Эвереста, на его пике происходила катастрофа, которой было суждено войти в историю. В течение того сезона там погибло 15 альпинистов, причем 8 из них — за одни сутки, которые навсегда вошли в анналы альпинизма, не в последнюю очередь благодаря успеху книги «В разреженный воздух» журналиста Джона Кракауэра[42], находившегося на горе в это время. В предгорьях Кэйсу встречались участники этих событий: измотанные и потрясенные альпинисты и спасатели, мучительно пытавшиеся понять, что же все-таки произошло.

Смертельные случаи при восхождениях на Эверест не редкость в наши дни, когда любой человек при деньгах и с минимальными альпинистскими навыками может купить себе место в коммерческой экспедиции, которая доставит его на вершину горы. Но катастрофа 1996 года остается особенно жуткой не только из-за количества жертв, а в первую очередь потому, что представляется совершенно необъяснимой. Погодные условия на вершине были не более опасны, чем обычно. Неожиданных сходов лавин тоже не было. Все коммерческие участники восхождений были достаточно опытными. Книга «В разреженный воздух» возлагает частичную вину за трагедию на упрямство и самонадеянность альпиниста-гида из Казахстана Анатолия Букреева[43], и хотя для подобных выводов и есть некоторые основания, они не годятся в качестве полноценного объяснения случившегося. Занятия альпинизмом в принципе подразумевают склонность человека к самоуверенности и упрямству, но такие катастрофы, как в 1996 году на Эвересте, к счастью, случаются редко.

Все это было больше похоже на приступ массового помешательства, достигшего апогея около полудня 10 мая на Ступени Хиллари, скалистой стене всего в 220 метрах от вершины, во время инцидента, впоследствии получившего название «дорожная пробка». Команды из Новой Зеландии, США и Тайваня, всего 34 человека, одновременно начали последний этап восхождения: от лагеря IV, расположенного на высоте 7 925 метров, на высоту 8 839 метров — к вершине. Американцы и новозеландцы скоординировали свои действия, чтобы обеспечить спокойный подъем и спуск с горы, но тайваньцы были не согласны отложить свое восхождение на другой день; кроме того, авангарду гидов не удалось закрепить страховочные тросы на Ступени Хиллари, как предусматривалось планом. В результате планомерное передвижение восходителей к пику быстро превратилось в подобие дорожной пробки.

Время — один из главных факторов, которые необходимо учитывать при попытках штурма Эвереста, и альпинисты обычно очень жестко соблюдают время разворота на спуск. Если выйти со станции IV около полуночи, можно рассчитывать добраться до вершины около полудня. Но если альпинистам не удается сделать это до заранее оговоренного времени разворота, которое, в зависимости от погодных условий и склонности к риску руководителя группы, может находиться в интервале между полуднем и двумя часами дня, необходимо отказаться от попытки и возвращаться в лагерь. Не сделав этого, восходитель рискует израсходовать весь запас кислорода в баллонах и остаться наедине с самой опасной погодой на Эвересте, которая обычно начинается с наступлением темноты. Однако группы, скучившиеся в «дорожную пробку» на Ступени Хиллари, продолжали подниматься, забыв о существовании времени разворота. Наблюдая за медленным продвижением восходителей в телескоп, находившийся в лагере IV, американский альпинист Эд Вистурс не верил своим глазам. «Они поднимаются уже много часов и все еще не достигли вершины. Почему они не возвращаются?» — думал он с нарастающей тревогой.

В течение еще двух часов после 14.00 — последнего безопасного времени разворота на спуск — члены всех трех групп продолжали прибывать на вершину. Последним, кто сделал это около 16.00, то есть в невероятно позднее для этого время, был Дуг Хансен, служащий почтового ведомства из штата Вашингтон и коммерческий участник новозеландской группы. Он уже поднимался на Эверест за год до этого, но был вынужден повернуть на спуск за несколько десятков метров до вершины. На сей раз ему не удалось спуститься. С наступлением темноты началась сильнейшая пурга, температура воздуха упала до –40 градусов Цельсия, и он вместе с семью другими восходителями лишился возможности передвигаться по горе. Они умирали, и все отчаянные попытки спасателей добраться до них оказались бесполезными. Спустя годы после того, как восхождения на Эверест стали доступны не только профессионалам, но и любителям, 1996 год остается рекордным по количеству смертей в истории покорения горы. По сегодняшний день никто не может внятно ответить на вопрос, почему это произошло.

Хотя вполне возможно, что ответ ясен Крису Кэйсу. Казалось бы, чем может быть полезен бывший биржевой брокер, превратившийся в эксперта по организационному поведению, в расследовании причин гибели людей в катастрофе при альпинистском восхождении? Но по возвращении домой Кэйс продолжал живо интересоваться подробностями инцидента, и чем больше деталей он узнавал, тем больше случившееся напоминало ему о явлении, которое он слишком часто наблюдал в деловой среде. Кэйс начал подозревать, что покорителей Эвереста «привело к гибели их безумное стремление к цели». По его гипотезе, они настолько сосредоточились на конечной цели — своем успешном появлении на вершине, что это стало для них не просто внешним ориентиром, а частью личности и элементом самовосприятия, причем как для амбициозных любителей, так и для профессиональных гидов-альпинистов.

Если считать догадку Кэйса верной, то по мере продвижения восходителям становилось все труднее отказаться от цели, несмотря даже на очевидные признаки того, что она приобретает характер самоубийственной.

Именно эти явные признаки и могли, по его мнению, подпитывать решимость альпинистов не отступать. Покорение вершины стало для них равносильно сохранению собственного «я». Богословский термин «теодицея» означает веру в милосердного Бога, невзирая на существующее в мире зло, — этим словом иногда пользуются, когда говорят о вере во что-то вопреки объективным фактам. По аналогии Крис Кэйс назвал описанное им явление «целедицея».

Еще во времена своей работы в бизнесе Кэйс поражался тому, насколько догматический характер приобретает целеполагание среди его коллег. Сегодня эта ситуация почти не изменилась. Широко распространено мнение, согласно которому признаки выдающегося лидера — готовность ставить перед своей организацией масштабные и дерзкие задачи и умение использовать все имеющиеся ресурсы для их решения. Сотрудникам же рекомендуется (а иногда и вменяется в обязанность) четко определять свои собственные рабочие цели, желательно в формате SMART[44]. Многочисленные пособия по самосовершенствованию заверяют: амбициозные и детально сформулированные цели — вроде «В это же самое время через год я буду женат на женщине моей мечты/сидеть на террасе моего пляжного домика/получать 10 тысяч фунтов в месяц!» — способны обеспечить доступ во все области будущей счастливой и радостной жизни. Брайан Трейси, один из наиболее страстных проповедников этого занятия, в своей книге «Цели! Как получить все, что вы хотите, быстрее, чем вам казалось возможным»[45] утверждает: «Жизнь без четких целей похожа на поездку в густом тумане… Четкие цели позволят вам вдавить в пол педаль газа вашей жизни и быстро умчаться вперед».

Но Кэйс не мог не видеть, что очень часто этого не происходит. Бизнес-задача формулируется, о ней объявляют и обычно с энтузиазмом приветствуют ее появление. Но затем постепенно начинает выясняться, что она не совсем корректна — и реакцией на это становится «целедицея». Негативные данные используются как подтверждение недостаточности ресурсов и усилий, используемых для достижения цели и в оправдание необходимости дополнительных вложений и того, и другого. Неудивительно, что в результате ситуация может стать еще хуже.

Сейчас Крис Кэйс — профессор менеджмента в университете имени Джорджа Вашингтона в Вашингтоне, округ Колумбия. Использование им случая на Эвересте в качестве метафоры одержимости постановкой целей в его лекциях часто считают неуместным. Однажды он получил по электронной почте письмо от одного из своих русских студентов со строгой нотацией: «Деловым людям не следует изучать настолько эмоциональные и трагические темы. Подобные вопросы и дилеммы, которые ставит перед человеком жизнь, следует оставить поэтам, романистам и драматургам. Эти темы не имеют ничего общего с предметной областью управления организацией». Но Кэйс с этим не согласен. В разговоре со мной он заметил: «Наверное, и дня не проходит, чтобы я не подумал о том случае на Эвересте. Как будто умер кто-то из членов моей семьи. Наверное, самым правильным в этом случае было бы сказать, что та ситуация преследует меня». Кроме того, для гипотезы Кэйса существуют убедительные подтверждения в виде данных психологического исследования 1963 года, о котором сегодня мало кто помнит. Его объектом было поведение профессиональных восходителей во время экспедиции на Эверест.

В том году 17 альпинистов решили предпринять попытку стать первыми американцами на вершине Эвереста, а психолог по имени Джеймс Лестер решил, что эта экспедиция будет отличным случаем выяснить, что именно движет людьми, которые решаются на столь амбициозные и опасные предприятия. Лестер с коллегами получил финансирование от американского военно-морского флота и собрал альпинистов в Беркли, штат Калифорния, для прохождения личностных тестов. После этого, с удивительным упорством в приверженности своему исследованию, ученый покинул солнечную Калифорнию, отправился в горы вместе с экспедицией и добрался до станции II, где провел еще одну серию тестов с альпинистами и их носильщиками-шерпами. В своей книге «Пагубное стремление к цели: трагедия на Эвересте» Крис Кэйс цитирует основные характеристики совершающего восхождение альпиниста в описании Лестера: это человек, демонстрирующий «значительную непоседливость, нелюбовь к рутине, стремление к самостоятельности, тенденцию к доминированию в межличностных отношениях и недостаток интереса к социальному взаимодействию. Их потребность в достижениях и независимости крайне велика». В этом нет ничего нового: Лестер просто подтверждает общеизвестное мнение об альпинистах, как об одиночках со склонностью к доминированию, не особенно охотно придерживающихся социальных норм. Но намного более интересные вещи выясняются после изучения дневников, которые Лестер просил участников экспедиции заполнять ежедневно во время трехмесячного подготовительного периода и в процессе самого восхождения к вершине.

На пути к базовому лагерю американские альпинисты разошлись во взглядах относительно лучшего способа достигнуть пика. Большая часть команды считала, что следует придерживаться хорошо известного маршрута через Южное Седло — горный перевал, насквозь продуваемый сильными ветрами и по этой причине менее заснеженный. Меньшая группа участников хотела использовать для восхождения отдаленный и прежде не испытанный Западный Хребет. (И на сегодняшний день печальная статистика смертности при восхождениях через Западный Хребет превышает 100 %, что означает превышение числа погибших над числом достигших вершины этим путем.) Заметив эту разницу во мнениях среди альпинистов, Лестер сделал все возможное, чтобы в дневниках они регулярно отчитывались о своих пессимистических или оптимистических чувствах по отношению к выбранному ими маршруту.

Последующий анализ дневников принес неожиданности с точки зрения типичной модели поведения. С приближением дня начала восхождения оптимизм участников, выбравших Западный Хребет, начал быстро угасать, уступая место гложущему чувству неуверенности. Этого и следовало ожидать, учитывая неизведанный маршрут. Но одновременно с ростом неуверенности и пессимизма альпинистов по поводу своего выбора росла и их приверженность к этому пути восхождения. По словам Кэйса, «чем большую неуверенность испытывали восходители по поводу возможности успешного подъема на вершину, тем более склонны становились достигнуть цели именно таким путем». Их поведение пошло по замкнутому кругу или, скорее, спирали: члены команды активно собирали негативную информацию о своей цели (например, статистику и прогнозы погоды, свидетельствующие о максимально высоком уровне риска восхождения по Западному Хребту), которая способствовала росту их неуверенности. А затем, пытаясь заглушить эти сомнения, альпинисты усиленно поднимали уровень своего психологического настроя на достижение цели именно в рамках принятого решения.

Казалось, цель стала частью их индивидуальностей, поэтому неуверенность в возможности достичь ее оценивалась как прямая угроза цельности собственной личности, и вследствие этого какие-либо изменения общего направления действий не рассматривались в принципе.

Им так хотелось избавиться от неуверенности, что они еще сильнее полагались на наличие четкого, ясного и детального плана, хотя он выглядел все более и более безрассудным.

Счастливый исход экспедиции 1963 года состоял в том, что сторонники маршрута через Западный Хребет воплотили свои намерения и остались в живых, хоть это и противоречит выводам стройной теории Кэйса. В то же время слишком многие из участников восхождения 1996 года погибли, и мы никогда не сможем достаточно обоснованно утверждать, что в этом повинно именно такого рода мышление. Но Бек Уизерс, коммерческий участник того восхождения, смог подтвердить правдоподобие данной версии. Его дважды считали погибшим на восхождении, но он добрался до лагеря ползком и потерял в результате обморожения несколько пальцев и нос. Впоследствии Уизерс размышлял: «С целями легко перестараться, можно стать слишком одержимым ими».

Конечно, альпинисты не разговаривают корпоративным языком таргетов и целеполаганий. Но когда они упоминают о «манящей вершине», этом странно притягивающем, иногда фатальном чувстве, которое горы способны поселить в сознании альпиниста, они интуитивно говорят о похожей вещи: о стремлении к цели. Подобно пению сирен, завлекавших корабли на скалы, она может погубить тех, кто слишком сильно стремится к ней. Эд Вистурс, наблюдавший трагедию 1996 года в свой телескоп, высказался об этом влечении без иносказаний: «Когда ты там, наверху, и годами тренировался, и неделями залезал туда, и теперь видишь — вот она, вершина, а тебе вдруг становится ясно, что нужно поворачивать назад, потому что уже поздно, потому что кислорода может не хватить… Но вершина — прямо перед тобой, и она манит тебя. И многие ребята… их туда просто магнитом тянет, тянет так, что они забывают о правилах и идут на вершину. Если повезет, то все обойдется. А если нет — ты труп».

Если вы читали хоть одну из популярных книжек о пользе планирования своего будущего, в ней почти наверняка была ссылка (а может быть, и несколько) на Йельское исследование целей. Эти данные о важности создания детальных планов на жизнь стали легендарными; его цитируют в уже упомянутых «Целях!» Брайана Трейси, а также во множестве других трудов, от якобы академических (с названиями вроде «Психологические основы успеха») до самых популярных (учебник менеджмента «Обучи своих людей и замочи конкурентов!»). Краткое содержание исследования: в 1953 году ученые спросили у выпускников Йельского университета, составляют ли они детальные письменные планы своей дальнейшей жизни. Только 3 % опрошенных ответили утвердительно. Два десятилетия спустя ученые выяснили, как сложилась судьба выпускников 1953 года. Результат был однозначным: те самые 3 % выпускников с детально прописанными жизненными целями заработали денег больше, чем все остальные 97 %, вместе взятые. Это поразительное открытие и важнейший урок для юношества, считающего, что в жизни можно просто плыть по течению. В связи с этим неудивительно, что исследование приобрело легендарный статус — как в мире самопомощи, так и в самых темных уголках корпоративной жизни. Единственная проблема в том, что это настоящая легенда: Йельское исследование целей не имело места в действительности.

Несколько лет назад журналист технологического издания Fast Company отправился на поиски оригинала предполагаемого исследования. Поскольку упоминания о нем никогда не подкреплялись ссылками на научные источники, он начал задавать вопросы гуру мотивации, которым так нравится его цитировать. Когда их спрашивали об источниках, каждый из них без долгих раздумий указывал на кого-то еще из своей когорты. Тони Роббинс посоветовал обратиться к Брайану Трейси, а тот направил журналиста к Зигу Зиглеру[46], ветерану движения ораторов-мотиваторов и постоянному персонажу семинаров Get Motivated!. Замыкая круг, Зиг Зиглер порекомендовал обратиться к Тони Роббинсу.

Решив разобраться в этом туманном деле самостоятельно, я позвонил Беверли Уотерс, старшему архивариусу Йельского университета. Она была дружелюбна и готова помочь, но, когда я упомянул об исследовании целей, в ее голосе появились нотки досады: «Когда несколько лет назад эта тема возникла, я провела системную проверку и ничего не обнаружила. Потом секретарь выпуска 1953 года сделал еще одну проверку, и ни один из его собеседников не подтвердил, что его когда-либо просили заполнить такую анкету». Она добавила: маловероятно, чтобы это случилось в каком-то другом году и по ошибке отнесено к 1953-му, потому что в подобном деле обязательно должна была участвовать Ассоциация выпускников Йеля, а там не нашли никого, кто помнил бы об этом. «Мне кажется, это слишком похоже на вымысел», — вздохнула Уотерс.

Конечно, отсутствие в природе какого-то одного исследования о пользе постановки целей не доказывает ошибочность тезиса о том, что ставить цели полезно. Существует много действительно серьезных научных работ, которые на фактическом материале обосновывают эффективность данной практики. Это скорее история о том, как далеко зашло увлечение целями. Возможно, вы никогда не формулировали свои жизненные цели в письменном виде и можете быть не согласны с выводом фиктивного Йельского исследования о том, что материальное богатство — пропуск в счастливую жизнь. Но стремление, лежащее в основе всего этого, носит универсальный характер. В какой-то момент вашей жизни вы чувствуете, что определили себе цель — найти жену, получить конкретную работу, жить в определенном городе — и создаете план ее достижения. В самом широком смысле мы занимаемся постановкой целей и разработкой планов их достижения в течение большей части нашей сознательной жизни. Вне зависимости от использования слово «цель» мы постоянно планируем что-либо, исходя из желаемых результатов. Великий французский политик и философ Алексис де Токвиль[47] писал: «Посмотрите на любого человека в любой момент его жизни и обнаружите его за обдумыванием планов повышения уровня своего комфорта». Использованное Токвилем слово «комфорт» не должно сбивать нас с толку — мы, безусловно, способны создавать более значительные и подвижнические планы. Но смысл от этого не меняется: многие из нас постоянно озабочены планами.

Вот такую озабоченность и ставят под сомнение последователи «негативного пути», поскольку, как оказывается, постановка целей и последующая борьба за их достижение могут иметь крайне негативные последствия. Известны убедительные аргументы в пользу того, что нам самим и организациям, в которых мы работаем, стоит тратить меньше времени на целеполагание и вообще уделять меньше внимания планированию будущего именно таким, каким нам хочется его представлять.

В основе этих взглядов лежат выводы, к которым пришли Крис Кэйс и Джеймс Лестер в своих исследованиях восхождений на Эверест: в большинстве случаев мы прилагаем усилия к выработке целей и планированию будущего не потому, что так ценим важность организованности и наличия перспективного видения. Скорее, нами движут куда более эмоциональные причины, связанные с глубоким дискомфортом, вызывающим у нас состояние неопределенности.

Испытывая тревожность в связи с неясностью перспектив, мы начинаем ожесточенно работать над созданием образа устраивающего нас будущего: не потому, что наличие этого образа поможет достичь именно такого будущего, а потому, что это избавляет нас от чувства неуверенности, которое мы испытываем в настоящем.

«Неуверенность заставляет нас идеализировать будущее, — сказал мне Кэйс. — Мы говорим себе, что все будет ОК, только если удастся достичь запланированного результата». Очевидно, что восхождение на Эверест требует тщательного планирования и подразумевает наличие цели — взойти на вершину. Но, по мнению Кэйса, факты говорят о том, что отторжение чувства неуверенности могло сместить баланс в сторону фатальной увлеченности целью.

Мы очень боимся чувства неуверенности (британский психолог Дороти Роу полагает, что мы страшимся его даже больше смерти) и, чтобы избавиться от него, готовы пойти на любые крайние меры, иногда с фатальными последствиями. Однако мы еще убедимся в том, что существует серьезная альтернатива: можно научиться мириться с неопределенностью и использовать ее скрытый потенциал для того, чтобы лучше чувствовать себя в настоящем и достигать успехов в будущем.

При внимательном рассмотрении количество серьезных жизненных решений, принимаемых нами только для того, чтобы минимизировать текущее состояние психологического дискомфорта, выглядит настораживающим. Попробуйте выполнить потенциально огорчительное упражнение в самоанализе: подумайте о любом принятом вами важном решении, о котором вы впоследствии пожалели. Отношения, в которые вы вступили на фоне смутного подозрения, что этого лучше не делать, или работа, на которую вы согласились, хотя было сразу ясно, что она не соответствует вашим интересам и способностям… Если в тот момент это казалось трудным выбором, вы непременно испытывали болезненную неуверенность. Исчезло ли это чувство после принятия решения? В противном случае вполне возможно, что решение было принято вами, исходя не из разумного предположения о его правильности, а просто из насущной необходимости избавиться от чувства неопределенности. Дэвид Кэйн, блоггер по психологической тематике, размышляет о том, как непереносимость неопределенности доминировала в принятии им решений: «Крайне неприятно вспоминать все ситуации, когда это ощущение управляло моей жизнью. Именно по этой причине я потратил три года и 10 тысяч долларов на обучение программированию, хотя на самом деле не собирался зарабатывать этим на жизнь. Это оправдание каждого божьего дня, проведенного мной в занятиях, которые мне совершенно не нравились. Неопределенность похожа на ситуацию, когда тонущему жизненно необходимо нащупать ногами участок дна, и совершенно неважно, где он будет находиться. Добравшись до него, ты можешь свободно вздохнуть». Одно из проявлений нашего страстного желания нащупать твердую почву под ногами и состоит в том, что мы хватаемся за цели.

Чтобы понять, почему цели могут приводить к результатам, обратным желаемым, подумайте о том, как ловится такси в большом городе под сильным дождем. Если вам приходилось когда-нибудь этим заниматься, вы отлично помните об охватывающем вас отчаянии. Наверное, вам кажется, что вы знаете, почему это так трудно сделать. Экономическая задачка для пятилетнего ребенка: когда идет дождь, такси нужно большему количеству людей, спрос превышает предложение и свободных машин не хватает. Это же очевидно, правда? Поэтому вы можете представить себе, какими взглядами одарили коллеги экономиста Колина Камерера[48], когда он с тремя своими сотрудниками решил заняться выяснением вопроса нехватки такси в дождливую погоду, выбрав Нью-Йорк в качестве объекта полевых исследований.

Однако в результате выяснилось, что причина проблемы не столь очевидна. Действительно, спрос на такси растет в дождливую погоду. Но одновременно происходит нечто странное — предложение машин сокращается. Это противоречит стандартному экономическому допущению о том, что, если люди хотят заработать больше денег, они больше работают. От таксистов, которые имеют определенную свободу в распределении и продолжительности своего рабочего времени, можно было ожидать, что они будут работать больше в моменты пикового спроса. Но нет, в дождь они заканчивали раньше обычного.

Дальнейшее изучение показало, что во всем виноваты цели. Нью-йоркские таксисты арендуют свои машины[49] на смену продолжительностью в 12 часов и ставят себе цель заработать сумму, вдвое превышающую ставку аренды. Когда идет дождь, это у них получается быстрее, и они раньше отправляются по домам. Поэтому жители Нью-Йорка лишаются такси в тот момент, когда больше всего в них нуждаются, а таксисты теряют дополнительный доход тогда, когда его легче всего получить.

Дело не в том, что таксисты предпочитают отдых переработке (это как раз понятный выбор), а в том, что не имеет смысла отдыхать именно в дождь. Таксисты ведут себя не как разумные субъекты экономики, а как голуби в экспериментах психолога-бихевиориста Б.Ф. Скиннера[50]. Их научили получать зернышки с помощью нажатия клювом на кнопку в клетке, и Скиннер заметил, что, склевав порцию пищи, голуби делали паузу перед следующим нажатием, то есть расслаблялись, достигнув понятной цели.

Цель таксиста по дневной выручке существенно отличается от цели взойти на Эверест, и в данном случае ученые не занимались психологической мотивацией водителей. Но на этом небольшом примере можно еще раз убедиться в том, насколько некомфортна для нас ситуация неизвестности и неуверенности. Похоже, водители предпочитали регулярный и стабильный доход неизвестности, которую представляла собой потенциальная возможность заработать больше. Они слишком полагались на свои стандартные цели и не понимали, что использование такой возможности в их непосредственных интересах.

Нью-йоркские таксисты занимали и университетского профессора Лизу Ордоньес, когда в 2009 году она с тремя коллегами начала работу над еретическим научным проектом, целью которого было подвергнуть сомнению состоятельность идеи целеполагания. В ее области знаний, то есть теории менеджмента, в теории и практике целеполагания, изложенных в основном в трудах двух североамериканских теоретиков, Гэри Лэтэма и Эдвина Локка, мало кто сомневался. За четыре предыдущих десятилетия эти ученые превратились в настоящих святых отцов целеполагания, выпустив на двоих больше двадцати книг на эту тему. Одной из первых вещей, которую узнавали студенты-новички, приступая к обучению в бизнес-школе, было кредо Лэтэма и Локка: чтобы стать успешным, предпринимателю прежде всего необходим бизнес-план с четко прописанной системой целей. Что-нибудь другое, менее масштабное, неприемлемо. Как сказал Локк одному интервьюеру: «Если попросить человека сделать то, что у него лучше всего получается, он этого не сделает. Слишком туманное указание».

Ордоньес с коллегами возглавили лагерь оппозиции, опубликовав в 2009 году статью с неуклюжим каламбуром в названии — «Цели пошли вразнос»,[51] — весьма нехарактерным для сухих текстов журнала Academy of Management Perspectives. В статье указывалось, что целеполагание, так хорошо проявившее себя в экспериментах Лэтэма и Локка, показало разнообразные неприятные побочные эффекты в ходе собственных экспериментов авторов. Например, четко описанные задачи мотивировали людей к обману. В одном из таких опытов участникам предлагали составить слова из случайного набора букв, как в игре в скрэббл, и давали им возможность сообщать о своих успехах анонимно. Те, кто получал целевой показатель, врали чаще, чем участники, которых просили «просто постараться». Что еще важнее, погрязшие в ереси Ордоньес сотоварищи утверждали: целеполагание гораздо хуже работает вне стен лабораторий, где проводятся опыты на эту тему. В реальной жизни одержимость целями намного чаще создает проблемы для людей и для целых корпораций.

Один из наглядных примеров подобных проблем — американский автомобильный гигант General Motors. Начало нового века GM встретила в серьезных трудностях, уступая долю рынка и прибыли более находчивым и гибким конкурентам, в первую очередь японцам. Придерживаясь буквы учения Лэтэма и Локка, начальники GM из штаб-квартиры корпорации в Детройте предложили цель, отлитую в цифре. Это была цифра «29». Имелось в виду, что компания собирается вернуть себе былую славу и доминировать на американском автомобильном рынке с долей в 29 %. Об этом было торжественно объявлено широкой публике с приличествующим случаю шумом в средствах массовой информации. Цифра «29» фигурировала также в виде маленьких золотых значков на лацканах костюмов старших руководителей компании, символизируя их решимость выполнить план любой ценой. На корпоративных собраниях и во внутренней переписке всем сотрудникам GM, от продавцов до инженеров и пиарщиков, вбивали в головы целевой показатель — 29.

Однако план не только не сработал, но и ухудшил ситуацию.

Одержимая идеей возврата рыночной доли, GM тратила свои истощенные финансовые ресурсы на схемы выкачивания денег из покупателей и изощренную рекламу, пытавшуюся соблазнить водителей на покупку непопулярных машин.

Все это — вместо того, чтобы вкладываться в разработки, — дело слишком умозрительное, то есть имеющее большую степень неопределенности, но способное дать значимые результаты в виде новых, более популярных моделей. Безусловно, постепенному закату GM сопутствовало множество других факторов, но цифра «29» — фетиш, испортивший организацию, содействовавший развитию недальновидности и сужению кругозора. Все это лишь ради того, чтобы цифры в заголовках деловых изданий соответствовали цифрам на лацканах костюмов вице-президентов. Но этого не случилось. GM вошла в пике и обанкротилась в 2009 году, а в конечном счете для ее спасения потребовалась финансовая поддержка Вашингтона. На детройтском автосалоне 2010 года вновь назначенный президент GM по Северной Америке хотел показать, насколько изменилась компания и чем она точно не будет больше заниматься, и использовал операцию «29» в качестве примера. Он заявил радиорепортеру: «Мы теперь не штампуем значки на лацканы. Больше GM не ввязывается в такие авантюры».

Можно с полной уверенностью сказать, что ответной реакцией Гэри Лэтэма и Эдвина Локка на «Цели пошли вразнос!» явился один из самых яростных всплесков эмоций за всю историю журнала Academy of Management Perspectives. Ордоньес с коллегами обвинили в том, что они экстремисты, а также в использовании «тактики запугивания», в пренебрежении научной эрудицией в пользу набора баек, в «распространении фальшивок и оскорблений» и в «непроверенных утверждениях». Когда я спросил об этом споре Ордоньес, она воскликнула: «О, Боже! У меня целую неделю щеки горели. Это все было так лично! Но поставьте себя на их место. Они сорок лет собирали научные доказательства того, что цели — это прекрасно, а тут являемся мы и указываем на засады. У них просто случилась истерика».

Причина, по которой эти академические сражения могут быть интересны кому-то, кроме их участников, в том, что противники представляют две фундаментально различные школы мысли относительно планирования будущего. Конечно, со стороны Лэтэма и Локка было нечестно обвинять Ордоньес с коллегами в том, что они полностью игнорируют научные данные, заменяя их байками. Но урок «Целей вразнос» во многом состоит в том, что упрощенные условия научной лаборатории почти никогда не пригодны в реальной жизни. В большинстве искусственных опытов по целеполаганию участникам предлагается простая задача или простой набор задач вроде игры в слова, упомянутой выше; некоторым из них предлагается решить задачу, сознавая наличие некой цели, другим — нет. Но на опыте GM понятно, что вне стен лаборатории — в бизнесе или в жизненных ситуациях — ничто и никогда не бывает настолько простым. Выделяя одну цель или группу целей и начиная стремиться к их достижению, вы неизбежно влияете на другие связанные аспекты того, что хотите изменить. В автомобильной промышленности это может быть борьба за установленную долю рынка, сажающую на голодный паек финансирование разработок. В личном плане это может быть достижение целей ценой разрушения собственной жизни. По воспоминаниям Криса Кэйса, однажды во время курса лекций, которые он читал, после окончания занятий к нему «подошел топ-менеджер и рассказал, что поставил себе цель стать миллионером к сорока годам — обычная история для бизнес-школ. У него это получилось — ему было 42, и он держался точно в рамках своего плана. Но при этом он развелся, у него начались проблемы со здоровьем, а его дети наотрез отказывались общаться с ним». Другая его студентка яростно тренировалась, готовясь пробежать марафон. Она достигла своей цели, получив при этом серьезные травмы и несколько недель постельного режима.

Эта проблема глубже, чем можно подумать. Обычный ответ сторонников целеполагания на нее состоит в том, что кто-то поставил себе неверные цели — либо слишком амбициозные, либо заведомо сниженные. Действительно, одни цели выглядят разумнее других. Но есть более серьезная опасность, которая затрагивает буквально все формы планирования. Процесс формулировки видения будущего по определению подразумевает, что вы выделяете один или несколько аспектов вашей жизни, организации или общества и сосредоточиваетесь именно на них в ущерб остальным. Благодаря действию закона непредвиденных последствий, который иногда выражают фразой «невозможно изменить только что-нибудь одно», начинают возникать проблемы.

В любой, даже незначительно сложной, системе трудно предположить, каким образом изменение одной из переменных скажется на других.

Натуралист и философ Джон Мюир[52] замечал: «Желая вытащить один-единственный предмет, мы обнаруживаем, что он связан со всеми остальными во Вселенной».

Мыслителем, который развил эту идею больше, чем кто-либо, был антрополог Грегори Бейтсон[53], посвятивший много времени исследованиям повседневной жизни крестьян на острове Бали. Согласно его выводам, своим социальным миром и эффективным функционированием балинезийские деревни были обязаны обычаям и ритуалам, суть которых он определил как «не-максимизация». Бейтсон имел в виду, что традиции препятствовали жителям деревни сосредоточиваться на какой-то одной цели, чтобы не оказывать разрушительного воздействия на другие. Так, например, балинезийская этика бережливости уравновешивалась ритуалами показного расточительства: они сдерживали накопительство, не позволяя ему вредно сказываться на других общественных целях, и смягчали проявления неравенства среди селян. Такой образ жизни резко контрастировал с индустриализированным западным обществом, где все приносилось в жертву максимизации экономического роста. К жизни в Америке или Великобритании лучше всего подошло бы сравнение с быстрым подъемом по лестнице, а сельская жизнь на Бали более походила на бесконечную и грациозную прогулку по натянутому канату в состоянии равновесия, обеспеченного социальным благоденствием, которое не обусловлено никакими конкретными целями. «Продолжительное существование сложных интерактивных систем зависит от возможности предотвращать максимизацию любого из их факторов», — утверждал Бейтсон. Это не аргумент в пользу полного отказа от планирования будущего, а скорее предостережение от чрезмерного увлечения созданием видения каких-либо отдельно взятых его аспектов. Как заметил Крис Кэйс, альпинисты, погибшие в 1996 году на Эвересте, достигли своей цели — они взошли на вершину. Непредвиденным трагическим последствием явилось то, что они не смогли спуститься с нее живыми.

Что может означать приятие неопределенности — просто осознание ее существования или же умение использовать ее? Чтобы попытаться ответить на этот вопрос, я разыскал излечившегося «целеголика», у которого, по моим сведениям, были кое-какие радикальные мысли на этот счет.

Мы встретились со Стивом Шапиро[54] в полутемном баре нью-йоркского Вест-Виллиджа, где он пил свою кружку пива «Samuel Adams», закусывая его чизбургером и вполглаза наблюдая за бейсбольным матчем в телевизоре. С виду это был типичный средний американец 45 лет. Его занятие также вполне соответствовало этому впечатлению: консультант, разъезжающий по стране с деловыми семинарами, чья жизнь состоит в основном из конференц-залов, аэропортов и гостиничных баров с эпизодическими вкраплениями PowerPoint. Однако улыбчивое лицо и дружелюбные манеры скрывают истинную сущность Стива Шапиро — вражеского агента, распространяющего идеи, направленные против главной идеологической установки американского бизнеса. Он утверждает, что следует забыть о целях и использовать неопределенность.

На самом деле Шапиро начинал как типичный успешный американец, настойчиво продвигающийся к своей цели стать высокооплачиваемым бизнес-консультантом. Напряженный рабочий график разрушил его брак. «Не знаю, то ли я работал как сумасшедший из-за своих целей, то ли просто придумывал себе эти цели, пытаясь уйти от проблем в личной жизни», — вспоминал он позже. Чтобы оправиться от удара, он попробовал нагрузить себя еще большим количеством задач и целей (в какой-то момент, по его воспоминаниям, он разрабатывал пятилетний проект «как стать лидером в сфере инноваций»), но ни один из планов не делал его жизнь лучше. Все изменилось после разговора со знакомой, которая сказала, что он тратит слишком много сил на размышления о своем будущем, и посоветовала ему представить себя лягушкой. Пока Шапиро соображал, надо ли ему на это обижаться, она пояснила: «Загораешь себе на кувшинке, пока не надоест, потом перескакиваешь на какую-нибудь другую кувшинку и балдеешь там. И так всю дорогу: куда приспичило — туда и прыгаешь». Образ солнечных ванн на кувшинках не обязательно подразумевает безделье. Предложение знакомой вполне сочеталось с энергичным и целеустремленным характером Шапиро, она просто предлагала использовать эти свойства с большей пользой. Получать удовольствие от того, что делаешь именно сейчас, — значит лучше раскрывать свой потенциал и осуществлять больше по сравнению с изобретением способов достижения счастья через пять лет, тем более что к тому моменту нынешний план уже сменится каким-то другим. Идея заставила Шапиро изменить свой взгляд на вещи, постепенно он превратился в убежденного сторонника отмены целеполагания и стал консультировать по этим вопросам.

Нет ничего удивительного в том, что его платные клиенты не всегда согласны с его предложениями («Иногда на меня смотрят, как на ненормального», — говорит Шапиро). Такое сопротивление знакомо и Крису Кэйсу, который сказал мне: «В каждой компании среди менеджеров обязательно найдется тот, кто заявит: «Вот именно того, что эти люди делали на Эвересте, я и хочу добиться от своих сотрудников. Мне надо, чтобы они рисковали, не думали о последствиях, упорно пробивались вперед». Шапиро начинает преодоление скепсиса своих клиентов с того, что называет «вопросами счастья и собственной удовлетворенности»: людям становится легче, когда они освобождают свою жизнь от погони за целями. Проведенное по его заказу специальное исследование репрезентативных групп взрослых американцев выявило:

41 % опрошенных согласны с тем, что, достигнув своих целей, не стали счастливее или испытали разочарование, а 18 % подтвердили, что погоня за целями стоила им брака, дружбы или других важных отношений.

Интересно, что 36 % респондентов сообщили: чем больше задач они себе ставят, тем больше их стресс, хотя 52 % считали своей главной целью снижение уровня жизненного стресса.

Однако боссов чаще убеждают другие доводы Шапиро: избавившись от целей или не так жестко фокусируясь на них, часто становится возможным сделать работу сотрудников более результативной. Он соблазняет их историями про эффективную работу без обозначенных целей, например, кейсом механиков Формулы-1, с которыми он работал. Членам команды было сказано, что впредь их будут оценивать не по соблюдению нормативов времени операций, а по стилю работы. Получив инструкции, что все «должно идти как по маслу», без намерения побить собственные рекорды скорости работы, они стали выполнять свои обязанности быстрее. Другая история рассказывает о команде продавцов, которая стала справляться с планом после того, как компания засекретила контрольные цифры продаж. «Вы можете понимать общее направление без описанной цели или детального видения будущего. Я сравниваю это с джазовой импровизацией, некая затейливая траектория», — говорит Шапиро.

Несколько лет назад преимущества нецелевого подхода к ведению дел получили более серьезное обоснование, чем просто отдельные истории. Исследователь Сарас Сарасвати собрала группу из 45 предпринимателей, которые соответствовали определению «успешный»: каждый из них не менее 15 лет занимался созданием бизнесов и сумел вывести как минимум одну из созданных компаний на фондовый рынок. Сарасвати познакомила их с детальным описанием некоего гипотетического программного продукта (по недоразумению, речь шла о программе, помогающей предпринимателям запускать новый бизнес) и провела с каждым двухчасовую беседу на тему о том, каким образом можно сделать деньги на этой многообещающей, но довольно туманной идее. Сотни страниц записей этих бесед дополнились еще примерно таким же количеством, когда в целях сравнения она проделала такое же упражнение с руководителями больших корпораций.

Мы обычно представляем себе, что особый предпринимательский дар заключается в умении выбрать оригинальную идею с хорошим потенциалом, создать детальное видение бизнеса, основанного на этой идее, и затем тщательно работать над его воплощением. Но взгляды собеседников Сарасвати редко совпадали с такой четкой картиной. Они имели весьма туманное представление о деталях ожидаемого результата, и их подходы к ведению дел выглядели соответственно. В подавляющем большинстве они выглядели как чистая издевка над доктриной Лэтэма и Локка о первородстве целей. Почти никто из них не собирался делать детальный бизнес-план или заниматься подробным анализом рынка для доработки деталей продукта, который они собирались выпускать. (Один из анонимных собеседников Сарасвати сказал ей: «Не верю я в исследования рынка. Мне как-то сказали умную вещь: по-настоящему нужен только покупатель. Чем задавать кучу вопросов, я лучше продам что-нибудь».) Предприниматели не мыслили, как шеф-повара высшего класса, которые обдумывают воображаемое блюдо во всех деталях, а потом рыщут в поисках идеальных ингредиентов. Скорее они вели себя так же, как ведут себя те, кто собирается на скорую руку приготовить что-нибудь дома: проверить, что есть в холодильнике и буфете, на лету соображая, как это можно использовать. Один из них сказал: «Я всю жизнь живу по принципу «Готовьсь, целься, пли!». Думаю, если тратить много времени на «Готовьсь, целься, целься, целься…», можно не увидеть массы полезного, что случается вокруг, когда начинаешь действовать. Бизнес-планы, конечно, интересная штука, но толку от них мало, ведь в них нельзя заложить все позитивные моменты, которые могут возникнуть». Крис Кэйс убежден, что самое ценное качество успешного предпринимателя — не «видение», «азарт» или непоколебимое упорство в преодолении любых преград, отделяющих его от заветной цели. Скорее, это способность применять нестандартные подходы в процессе познания: не только умение действовать по наитию в выборе способов решения задачи, но и готовность изменять само направление работы. В рамках жестко сформулированной целевой задачи такая гибкость становится невозможна.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.