1.4. Трагизм и величие философии

1.4.1. Нужна ли философия сегодня?

И в прошлом, и в нынешнем столетии нередко раздаются голоса о том, что философия отжила свой век. Нужна ли философия в эпоху информационных моделей, сложнейших технологических мегатрендов, эффективных научных выкладок? Возможно, цивилизация такого типа предполагает совсем иной способ мышления, другую форму всеохватного миропостижения. В культуре ХХ в. эта мысль произносилась довольно часто. В начале века позитивисты пытались построить философию по меркам науки. Естественно, они пришли к убеждению, что наука способна потеснить метафизику. Потом идея верховенства точного знания как последней истины завладела учеными. Наконец, и сами ученые стали сомневаться в универсальности любомудрия. Теперь в эпоху компьютерных технологий чаще говорят о ее величестве Информации, нежели о философии.

В минувшем веке наука достигла внушительных успехов. Она не только создала относительно целостную картину мира, но сумела вооружить человека знания, которые значительно изменили его жизнь. В прошлом столетии человек приоткрыл завесу над тайной строения мира. Он преодолел гравитационное притяжение Земли, перешагнул через звуковой барьер, открыл новые, почти фантастические источники энергии. Мыслящая материя несет свой свет на другие планеты. Все ярче разгорается факел разума, обогащается сокровищница знаний, накопленных за тысячелетия напряженной работы человеческого ума. Мы вплотную подошли к раскрытию тайн Вселенной, к вопросам возникновения жизни на Земле, мы пытаемся заглянуть в наше будущее.

В новом столетии завершается работа над расшифровкой человеческого генома. Ученые экспериментируют с клонами. Идет поиск новых источников энергии. Неслыханно расширяются возможности биокомпьютера. Над миром опустилась Живая Паутина. Складывается новая естественно-научная картина мира.

Но какое отношение все эти успехи науки имеют к философии? Это весьма трудный вопрос. Некоторые философы, например Виндельбанд, считают философию наукой. О возрождении утраченного идеала рациональности, т. е. разумности, научности в философии говорит и выдающийся немецкий философ Эдмунд Гуссерль. Ему кажется, что элементы науки в философии преобладают. Об этом, в частности, он пишет в своей работе «Кризис европейского человечества и философия».

Однако в общественном сознании нашего столетия все больше укрепляется другая идея: философия – не наука, это вполне самостоятельная, уникальная форма постижения мира. Философия сохраняет такие черты, которых нет у науки. Можно, вероятно, говорить о том, что философия порою имеет признаки науки, точнее сказать – научности. Но чтобы понять философию, надо думать о ее своеобразии, непохожести на науку.

1.4.2. Что такое метафизика?

Философия имеет дело с предельными, вековечными вопросами. Наука, конечно, тоже пытается выстроить относительно целостную картину мира. Но она погружена в конкретность, решает множество частных задач. Философия в этом смысле гораздо свободнее. Она задумывается над универсальными, или, как говорят, «конечными», проблемами. Иногда эти вопросы называют «метафизическими». Что это означает?

«Метафизика» – это название сочинений древнегреческого философа и ученого Аристотеля. Появилось это слово случайно. После смерти Аристотеля его ученики собрали все сочинения великого ученого и разложили их по дисциплинам: «логика», «психология», «метеорология», «наука о животных», «физика» и т. д. Но вот остались трактаты, которые нельзя было отнести ни к одной из наук, но которые Аристотель читал ученикам уже после всех наук, «после физики», как тогда называлось естествознание. Недолго думая, ученики так и назвали эти трактаты – «метафизика», или «после физики».

Слово неожиданно прижилось: им стали называть философию. Почему же это так случилось? Может быть, потому, что одно дело – физика, другое – то, что начинается дальше. Еще точнее: наука – нечто другое, нежели философия. Аристотель рассматривает то, что познаваемо нами только после природы (потому что лежит «позади» нее), но само по себе является первым. Метафизику называют также «первофилософией» со времени поздней античности и Средних веков. Предметом метафизики, в частности, являются понятия, о которых речь пойдет дальше: «бытие», «ничто», «свобода», «бессмертие», «Бог», «жизнь», «сила», «материя», «душа», «становление», «дух» (мировой), «природа». Необходимость раскрыть эти проблемы определяет духовный облик человека и составляет тем самым, говоря словами великого немецкого философа И. Канта, «неистребимую потребность человека».

Однако именно метафизические проблемы, которые в современной литературе часто называют гуманитарным знанием, т. е. знанием о человеке, человеческом духе, человечестве, стали в наши дни объектом острой критики. В начале прошлого века укрепилось новое философское направление – позитивизм. Позитивисты исходят из «позитивного», т. е. данного, конкретного, фактического, устойчивого, несомненного. Вот почему метафизические вопросы сторонники этой ориентации считают теоретически несостоятельными и практически бесполезными.

Например, можно поставить какой-нибудь важный вопрос, скажем: «Было ли начало, и будет ли конец мира?» На уровне конкретного знания эта проблема обсуждается и появляется тот или иной ответ. Но наши знания множатся. Этот вопрос возникает снова и снова. С полной уверенностью и до конца на него ответить невозможно. С точки зрения позитивиста, это неоправданный, праздный вопрос. Ведь он не может быть проконтролирован, истинность его не может быть доказана в опыте. Можно только предполагать, что мир когда-то возник и, наверное, придет к концу. Но ведь, философски рассуждая, можно прийти и к другому, тоже недоказуемому суждению: мир существовал и будет существовать вечно.

Позитивизм теснейшим образом связан с картиной мира и методами, которые свойственны естественным наукам. Вот почему его сторонники стали пытаться построить философию по меркам науки. Что это означало? Устранить из философии все, что не носит характер закона, проверенного факта, окончательного суждения. Увы, в этом случае от философии мало бы что осталось. Но, может быть, это и есть путь к более строгому и полезному знанию? Нет, такой путь годится для науки, но не для философии.

Коли так, то прагматисты пришли к убеждению, что наука способна потеснить философию. Позже идея верховенства точного знания как последней истины завладела учеными. Наконец и сами философы стали сомневаться порой в универсальности любомудрия. Прагматичному, расчетливому веку некогда рассуждать о том, что не связано со сложными, проблемными ситуациями. Дай бог, пережить кризисный момент. Много лет назад я слушал в Сеуле на Международном конгрессе по футурологии почетного президента Римского клуба Александра Кинга. Он говорил о том, что сегодня невостребованной оказалась не только философия. Людям, как выяснилось, не свойственна самая обыкновенная дальновидность. Политики занимаются текущими вопросами, пренебрегая стратегическим мышлением. Технократы пытаются изо всех сил разогнать локомотив современной цивилизации. Пусть мчится по рельсам навстречу неизбежной гибели? Как спасти человечество?

Эти вопросы – очень неуместные и неудобные для технократа и политика-прагматика – задает уже философ. Неудивительно, что они воспринимают как назойливые и несвоевременные пророчества Кассандры. Помните, была такая вещунья, предупреждавшая о гибели Трои, она так всем надоела, что ее объявили безумной. Вот и философа ныне объявляют таким безумцем. А что такое философия вне ума, как не то, чего просто нет? Каково же место философии в современном мире? Не станет ли пренебрежение к ней самой неожиданной из всех прогнозируемых катастроф?

«Поистине трагично положение философа». Это слова Н.А. Бердяева. «Его почти никто не любит. На протяжении всей истории культуры обнаруживается вражда к философии и притом с самых разнообразных сторон. Философия есть самая незащищенная сторона культуры»[35]. Последняя формулировка просто великолепна по своей отточенности.

Что касается таинств мироздания, их загадочной, мистической природы, то философия в силу своей рассудочности пытается промыслить их до самого основания. Так рождается еще одна формула философии: «В сущности говоря, вся философия есть лишь человеческий рассудок на туманном языке…» Она принадлежит Гёте. Зачем, однако, человеческий рассудок постоянно выражает себя на туманном языке? Разве ему недостает других форм самовыражения? Может быть, в результате философ обретает какие-то окончательные истины? Ничуть не бывало. Если бы любомудр добрался до неких последних установлений, он бесповоротно исчерпал бы собственное ремесло. В том-то и парадокс, что философ размышляет над проблемами, которые не имеют конечного решения. С той же последовательностью, с какой червь прядет шелковую нить, мыслитель вытягивает из сознания все новые и новые парадоксы, заведомо зная, что они никогда не будут разгаданы. Странное, вообще говоря, занятие….

Может быть, отказаться от этой причуды? Сколько раз просвещенные умы советовали поступить именно так! Зачем туманное возвещение, когда наука развертывает свой бесконечный потенциал? К чему отзывчивость к абстракции при наличии богословия? Какой смысл в накоплении мудрости, в которой нет ничего постижимого, бесповоротного? Философию критикуют с разных сторон и все время пытаются вытолкать ее из культуры. Много ли, мол, проку от этой праздности?

Однако философия обнаруживает странную живучесть. Она выстояла против атак позитивистов. Доказала свою уникальность, прочность. Человек постоянно множит метафизические вопросы. Когда же рождается относительная ясность, он немедленно затемняет ее новым противоречием, еще одним измышлением. Зачем? Чтобы получить ответ? Но ведь философ на это совершенно не рассчитывает. Несмотря на яростные споры, суть которых я здесь изложил, со всей убежденностью полагаю, что философия – это не наука.

Однако… человек от рождения философ.

Философия совсем иной, нежели наука, весьма эксцентричный способ мышления, погружения в тайны мира. Человек философствует, потому что зачарован этой страстью. В ней он выражает самого себя. Человек делает это для собственного удовольствия, для самовыражения, ибо он рожден философом.

Но тогда чем продиктованы жалобы Бердяева? Культура, как выясняется, не может в равной степени поддержать все стороны человеческой жизни. Она, можно полагать, ищет более надежные опоры, нежели метафизические зигзаги мысли. Но и сам человек, разгадывая собственную природу, видит перед собой зыбкий, неустоявшийся образ. Он страшится признаться себе, что именно эта поразительная способность к рефлексии и есть самое ценное в нем…

«Странное дело, но в наш век философия, даже для людей мыслящих, всего лишь пустое слово, которое, в сущности, ничего не означает; она не находит себе применения и не имеет никакой ценности ни в чьих-либо глазах, ни на деле»[36]. Слова принадлежат мыслителю эпохи Возрождения Мишелю Монтеню (1533–1592), однако похоже, будто сказано это в наши дни.

Публицистов сегодня волнуют политические распри, бюджетные хитрости. Политики опираются не на мудрые максимы, а на популистские мотивы. Общественное сознание утрачивает глубину и культурные корни. В годы тоталитаризма лидеры, издав очередное постановление, вещали: только время способно выявить истинный и непреходящий смысл принимаемого решения. Пустота набрасывала на себя философский убор. Власть имущие в наши дни убеждены, что назначение философии именно в том, чтобы обслуживать каждый изгиб конъюнктурной политики. Интеллектуальная честность и независимость редко привлекают сторонников.

1.4.3. Почему философию отовсюду теснят?

Философию теснят отовсюду. Представители точных наук, завороженные грандиозными открытиями нового века, полагают, что проникновение в ядро клетки важнее отвлеченных размышлений. Однако разумно ли, не сдерживая себя философской осторожностью, извлекать из вещества огромные фантастические энергии, не имея развернутой картины мира? Проникновение в глубины клетки, судя по всему, должно сопровождаться философской осмотрительностью.

Последствия чернобыльской катастрофы столь внушительны и долгосрочны, что один мудрый современник сказал: «Не исключено, что дата взрыва может стать основой для нового летоисчисления: до и после Чернобыля». Французский философ Андре Глюксман пишет: «Отныне я знаю, как может закончиться наш мир. 3 сентября 2004 г., на всем мировом телевидении взрывается отчаяние, возникает образ преисподней в духе Иеронима Босха»[37]. Французский философ скорбит о том, что разработчики нового, рождающегося XXI в. идут ощупью, ощущая свою неподготовленность.

Ученые достигли огромных успехов в познании генной природы человека. Ведутся эксперименты по сращиванию генов, которые дают поразительные результаты. Однако опять звучат голоса предостережения. Зачем нужны существа-химеры, которых не было в природе? К чему, вообще говоря, может привести бесконтрольное баловство с генами? Не исключено, что начнется длительный ряд мутаций, которые преобразуют все живое. Человек станет жертвой собственных экспериментов. Мнимое господство над природой обернется жутким поражением. Трезвая экспертиза науки возможна только в философии. Само собой понятно, что философия вовсе не выполняет функцию некоего интеллектуального полицейского, ибо внутри философии нет единой точки зрения по фундаментальным вопросам.

Однажды по телевидению выступала известный отечественный физиолог академик Наталья Петровна Бехтерева. Она сказала, что в ее лаборатории нашли средство, которое позволяет, воздействуя на определенные участки мозга, многократно усилить интеллектуальные ресурсы человека. Казалось бы, надо радоваться. Вот вам мой мозг, гони импульсы. Однако исследовательница неожиданно сказала: мы наложили мораторий на эти эксперименты. Вот тебе раз! С чего это вдруг? Скорее всего, сыграла свою роль философская подсказка… Наивно думать, что философия на все накладывает запрет, но она все же предостерегает. В своей книге «Магия мозга и лабиринты жизни» (М., СПб., 2006) Н.П. Бехтерева отмечает: «Мы так много узнали о космосе, а живой мозг человека остался, как это ни парадоксально, все таким же далеким» (с. 45).

Выходит, философия только тем и занимается, что вразумляет людей. Люди науки бесстрашно проникают в лабиринты познания, а любомудры увещевают, советуют, предостерегают. Не пытаются ли они остановить колесо истории? Помните, один из персонажей фильма Михаила Ромма «Девять дней одного года» произносит такую фразу: «А кроме того, человеческую мысль остановить нельзя». Это верно. Но проблема гораздо сложнее. В арсенале философов огромный интеллектуальный материал, накопленный за тысячелетия. Наработаны различные навыки мышления, представлены разнообразные интеллектуальные традиции. Нельзя остановить мысль, но нельзя и оставить ее плоды на обочине. Зачем тогда вообще мысль?

И все-таки философской рефлексии постоянно ставится некий предел. Философское возвещение оценивается как удел стародумов. Утрачивается и без того зыбкое представление о специфике философского мышления. Парадоксально, но стремительное развитие гуманитарного знания дает тот же эффект. Обогащение истории, психологии, социологии и других дисциплин подрывает верховенство философии.

Герберт Уэллс, выдающийся английский фантаст, в начале XX в. высказал догадку: пожалуй, господствующей наукой грядущего столетия будет психология. Не станем оспаривать экспертизу фантаста. Возможно, он близок к истине. Однако неужели только психология обещает стать всеобъемлющей наукой? Разве не являемся мы сегодня свидетелями ренессанса историзма? А глобальные претензии социологии или, скажем, культурологии? Положение философа действительно трагично… Многие сравнивают его с королем Лиром, разделившим царство между наследниками и оставшимся без угла.

В наши дни ведущие исследователи культуры, политологи, т. е. знатоки политики, усилили внимание к изучению неразгаданных тайн социальной динамики, распознаванию механизмов общественного развития. При этом, естественно, возник соблазн понять историю без философии или, точнее сказать, с помощью непрофессионального любомудрия. Одному мнится, что тайна тоталитарных режимов гнездится в сексуальной неудовлетворенности подростка, будущего диктатора. Другому кажется, что в человеческой летописи легко просматривается эффект маятника. Вот почему, к слову, Россию постоянно бросает от вольницы к деспотии…

Для глубинного понимания тончайших оттенков человеческой истории важны и психоаналитические методики, и проницательные наблюдения за «приливами» и «отливами» в политической жизни, но неужели столь обыкновенное напряжение мысли может раскрыть тайну истории? Ту, что принадлежит к числу метафизических, вечно возобновляемых проблем. Иной подход к этой теме чреват возмездием. Нужны ли иллюстрации?

Однако нет ли в этих рассуждениях расхожего философского высокомерия? Не реализуется ли древнее поползновение философии быть матерью всех наук? Речь идет совсем об ином – о сохранении статуса философии, на который посягают едва ли не все. Конечно, по словам Аристотеля, философии надлежит исследовать «первоначала и причины». В этом специфика философской мысли, а не ее гордыня.

Философия в ее собирательном смысле состоит из концепций, которые создали философы. Это занятие глубоко личностное. Прежде всего мы персонифицируем философию по именам. Говорим: «философия Платона», «так считал Кант», «концепция Виндельбанда». «Толпа никогда не станет философом» – слова великого Платона. Комментируя их, известный немецкий философ Макс Шелер (1874–1928) добавил: «Но тот, кто стремится к философски обоснованному мировоззрению, должен отважиться на то, чтобы опираться на собственный разум»[38]. В человеческой истории то и дело появлялись величайшие мыслители, которые создавали оригинальные концепции, выражали неожиданные взгляды.

Кое-кто скажет: но ведь и в науке те или иные открытия связаны с именами. Мы говорим «закон Бойля – Мариотта», «концепция Дарвина», «палочки Коха». Это, разумеется, так. Однако ученые раскрывают определенные закономерности, открытие которых подготовлено всем развитием науки. Не будь Лавуазье, так химическое открытие сделал бы другой ученый. Закон сохранения вещества сначала открыл Ломоносов, а затем – Лавуазье. Дифференциальное исчисление открыли Декарт и одновременно Ньютон. Неэвклидова геометрия создана Лобачевским, Риманом, Бойли и Гауссом. Примеры можно множить. Иначе в философии. Философский труд – всегда выражение одареннейшей личности. Никто вместо Аристотеля не написал бы его «Метафизики». Без Декарта не было бы «Рассуждения о методе». Только Сартр мог быть автором «Бытия и ничто». Эта симфония разума не анонимна. Она есть выражение глубочайшего личностного творчества.

1.4.4. Незаменимость философии

Попробуем представить ситуацию, которая наглядно свидетельствует о незаменимости философии. Совсем недавно биологи открыли ген, который несет в себе завершение жизни природного организма. Именно в нем заложена информация, которая исчерпывает себя в распаде клетки, в смерти индивида. Вот она, тайна конечности человеческого существования, заведомый приговор к погибели. Кстати, ген опознан, и с помощью лазера можно выжечь его. Человек станет бессмертным? Возможно. Не исключено, что в кругозоре биологии проблема выглядит предельно ясной…

А в доминионе философии? Может быть, только мудрец способен предостеречь человечество от посягательства на таинство жизни и смерти. Только философ благодаря своему призванию обязан представить на суд специалистов древние интуиции, предостережения, результаты огромной интеллектуальной работы мыслителей, толкующих о загадках жизни и смерти. Лишь философу надлежит придать проблеме обостренное метафизическое звучание.

Философия – кладезь всяких возвещений, многие из которых вообще не имеют под собой теоретических оснований. Подчас эти откровения наивны, лукавы, безрассудны, оскорбительны для здравомыслия. Но если пресечь эту фонтанирующую мощь воображения, человек перестанет быть самим собой. Оскудеет и его разум. Сознание утратит собственный метафизический потенциал.

Попробуем теперь дать краткое определение философии. Можно сказать, что это специфическая, глубоко личностная и уникальная форма постижения мира, которая пытается ответить на коренные вопросы человеческого существования, раскрыть общие принципы жизни универсума. Однако многие стороны интересующего нас феномена нам еще предстоит раскрыть. Если философствование – органическая черта человека, то когда возникла философия как определенный род занятий?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.