АД – Песня VII Круг четвертый. – Плутос. – Скупцы и расточители. – Круг пятый. – Стигийское болото. – Гневные. Путники передвигаются по территории Османской империи до Константинополя.

«Pарe Satan, рарe Satan aleppe!» —

Хриплоголосый Плутос закричал.

«Хотя бы он и вдвое был свирепей», – 3

Меня мудрец, всё знавший, ободрял:

«Не поддавайся страху: что могло бы

Нам помешать спуститься с этих скал?» 6

Путники, направляясь из порта Салоники в Константинополь [Рис. А.V.1] вступили в Османскую империю – «Блистательную Порту». Впереди был виден высокий минарет, с которого раздался крик муэдзина: «Изыди Сатана, изыди Сатана, именем Аллаха». Однако Вергилий не страшился этого и ободрял Данте.

В Аду слова Плутоса, которому известны грядущие судьбы, звучат так: «Папа Сатана, папа Сатана идёт, спаси Аллах». Плутосу прекрасно известно, – Данте станет папой – главой католической Церкви (для мусульман Сатаной), он извещает об этом со страхом, но правители Османской империи не слышат его.

Путникам предстояло спуститься со скал. На небе это – самая верхушка северного звёздного неба, на Земле – южные отроги Балканских гор Македонии на границе с Турцией.

И этой роже, вздувшейся от злобы,

Он молвил так: «Молчи, проклятый волк!

Сгинь в клокотаньи собственной утробы! 9

Мы сходим в тьму, и надо, чтоб ты смолк;

Так хочет тот, кто мщенье Михаила

Обрушил в небе на мятежный полк». 12

Как падают надутые ветрила,

Свиваясь, если щегла рухнет вдруг,

Так рухнул зверь, и в нём исчезла сила. 15

И мы, спускаясь побережьем мук,

Объемлющим всю скверну мирозданья,

Из третьего сошли в четвёртый круг. 18

Архистратиг Михаил – архангел, который в «Апокалипсисе» сверг с неба сатану и его войско. Земным прототипом архангела является великий русский святой Сергий (Михаил) Радонежский (1314—1392 годы), изобретатель письменности; изобретением пороха и пушек обеспечивший победу Дмитрия (Ильи) Донского в «Куликовской Битве» 1380 года = «Гигантомахии» = свержении Сатаны.

Вергилий заявил Плутосу – созвездию Цефей, – они входят в его владения велением Господа, для мусульман – Аллаха. Ад существует и у мусульман. Поэтому Цефей умолк и как бы сдулся.

В Восточном обществе, подчинённом обычаям и законам ислама, сила приказа или распоряжения свыше священна и не подлежит критике.

Упоминается корабельная оснастка, значит, путники дальнейший путь продолжили морем или по берегу моря. Если посмотреть на карту, – путь идёт по северному берегу Эгейского моря, в сторону Мраморного моря; тут проходит старая дорога, по которой можно было передвигаться на восток. Морем, при юго-западных ветрах и штормах, вдоль северного побережья Эгейского моря идти невозможно, на что указывают и упавшие ветрила, и сломанная щегла – часть корабельной мачты.

Созвездие Цефей склонилось за горизонт – в Ад. Путники вошли в четвёртый круг Ада, где казнились скупцы и расточители.

По Земле путники перемещались не пешком. Вдоль больших дорог, извивающихся по берегам морей, было полно селений, люди в которых промышляли извозом, предоставляя за плату путешественникам лошадей и повозки. Данте и Вергилий ехали в повозке; для разнообразия, в сёдлах быстрых лошадей. Путешествовали они не одни – подчинённые Вергилия – Геркулеса обеспечивали их охрану и перевозку поклажи.

О правосудье божье! Кто страданья,

Все те, что я увидел, перечтёт?

Почто такие за вину терзанья? 21

Как над Харибдой вал бежит вперёд

И вспять отхлынет, преграждённый встречным,

Так люди здесь водили хоровод. 24

Их множество казалось бесконечным;

Два сонмища шагали, рать на рать,

Толкая грудью грузы, с воплем вечным; 27

Потом они сшибались и опять

С трудом брели назад, крича друг другу:

«Чего копить?» или: «Чего швырять?» – 30

И, двигаясь по сумрачному кругу,

Шли к супротивной точке с двух сторон,

По-прежнему ругаясь сквозь натугу; 33

И вновь назад, едва был завершён

Их полукруг такой же дракой хмурой.

И я промолвил, сердцем сокрушён: 36

Что может быть скупее моря? Все испарения моря, изливаясь осадками на суше, возвращаются по извечному кругу обращения воды в природе обратно в него. Корабли, застигнутые бурей, опускаются на дно, Люди, утонувшие в нём, пропадают навсегда. Море неохотно отдаёт свои богатства.

Что может быть расточительнее моря? Бегущие бесконечной чередой водяные валы бросаются на скалы, разбиваясь вдребезги, в мельчайшую водяную пыль. Но морю их не жалко. Вслед за ними оно надвигает бесконечные новые волны, готовые повторить судьбу своих предшественниц. Ударяясь о скалы, волны поворачивают вспять и грудь в грудь встречают новые волны, разбиваясь друг о друга. Постоянный плеск волн, соединяясь с воем и свистом ветра создаёт «голос моря», в котором можно различить и угрозу, и жалобу, и ругань.

Эгейское море в январе-феврале штормит, поэтому Вергилий и Данте продвигались берегом, вдоль которого юго-западные ветра гнали бесконечные ряды огромных волн.

Харибда – водоворот, образованный встречными течениями в Мессинском проливе, у сицилийского берега, против Сциллы (мыс Шильо) на итальянском берегу.

Волны, пологие на глубокой воде, на отмели (как над Харибдой) вырастают грозно в высоту, покрываясь пенными гребнями, пока не столкнутся со скалами берега, либо обратной волной.

«Мой вождь, что это за народ понурый?

Ужель всё это клирики, весь ряд

От нас налево, эти там, с тонзурой?» 39

И он: «Все те, кого здесь видит взгляд,

Умом настолько в жизни были кривы,

Что в меру не умели делать трат. 42

Об этом лает голос их сварливый,

Когда они стоят к лицу лицом,

Наперекор друг другу нечестивы. 45

Те – клирики, с пробритым гуменцом;

Здесь встретишь папу, встретишь кардинала,

Не превзойдённых ни одним скупцом». 48

Данте интересуется у Вергилия, – какой народ казнится в этом круге Ада, так похожий на клириков – священников, выбривающих темя? Тот ответил, – это все те, кто не умел в жизни тратить в меру. Здесь казнились скупцы и расточители, не умеющие тратить в меру, не исключая пап и кардиналов.

Волны, вырастая рядами, покрываются вокруг гладкого гребешка ожерельем пены, как тонзурой клирика и опускают свои гребешки вниз, (понуро) идя друг за другом как грешники, с опущенной головой.

И я: «Учитель, я бы здесь немало

Узнал из тех, кого не так давно

Подобное нечестие пятнало». 51

И он: «Тебе узнать их не дано:

На них такая грязь от жизни гадкой,

Что разуму обличье их темно. 54

Им вечно так шагать, кончая схваткой;

Они восстанут из своих могил,

Те – сжав кулак, а эти – с плешью гладкой. 57

Кто недостойно тратил и копил,

Лишён блаженств и занят этой бучей;

Её и без меня ты оценил. 60

Данте, встречавший на своём веку немало расточителей и скупцов среди церковного клира, сказал Вергилию – он мог бы многих из них узнать.

В левом полукружии двигались скупцы, в правом – расточители. Они в меру не умели делать трат – одни были скупы, другие – расточительны. Наперекор друг другу нечестивы – виновные в противоположных грехах. С плешью гладкой – потому что, по итальянской поговорке: «Промотались до последнего волоса».

Зимнее море штормит, начинается четвёртый круг Ада. Откровенно описаны морские валы, сшибающиеся друг с другом, отступающие и снова сшибающиеся. Каждая волна, вздымаясь, как бы копит воду, расшибаясь – отхлынет и оголит берег, растрачиваясь, чтобы следующая волна повторила это движение. На звёздном небе – движение созвездий в зенит и обратный спуск за горизонт, в Ад.

На них такая грязь – говорит Вергилий, имея в виду пенный прибой, который обратным движением смывает с берега песок, камни и всё, что может плавать. Море никогда не успокаивается, поэтому души, казнимые в нём, лишены блаженства и заняты только этой бучей.

Ты видишь, сын, какой обман летучий

Даяния Фортуны, род земной

Исполнившие ненависти жгучей: 63

Всё золото, что блещет под луной

Иль было встарь, из этих теней, бедных

Не успокоило бы ни одной». 66

И я: «Учитель таинств заповедных!

Что есть Фортуна, счастье всех племен

Держащая в когтях своих победных?» 69

Скупцы и расточители все служат Фортуне, ожидая от неё новых даяний, а картина, которую наблюдали поэты, показывает, – все её даяния – обман летучий. Всё золото мира не может ни на толику успокоить бури страстей расточителей и скупцов, так же, как никогда не стихает море.

Фортуна – римская богиня судьбы и случая.

«О глупые созданья», – молвил он:

«Какая тьма ваш разум обуяла!

Так будь же наставленьем утолён. 72

Тот, чья премудрость правит изначала,

Воздвигнув тверди, создал им вождей,

Чтоб каждой части часть своя сияла, 75

Распространяя ровный свет лучей;

Мирской же блеск он предал в полновластье

Правительнице судеб, чтобы ей 78

Перемещать, в свой час, пустое счастье

Из рода в род и из краёв в края,

В том смертной воле возбранив участье. 81

Народу над народом власть дая,

Она свершает промысел свой строгий,

И он невидим, как в траве змея. 84

Вергилий попрекнул Данте за ошибочную мысль, – будто Фортуна держит «в когтях своих» счастье всех племен, поясняя, – она – лишь исполнительница справедливой Божьей воли.

Как считали философы XV века, Бог, воздвигнув тверди, создал им вождей. Это – ангелы – «движители», «умы», «разумы», управляющие вращением небесных Сфер и сообщающие им силу влияния на земную жизнь. Каждой части, то есть каждой из небесных Сфер, сияет своя часть, свой ангельский круг. Мирским же блеском, земным счастьем, распоряжается Фортуна; здесь она полновластна, как в прочих царствах – в небесных сферах, остальные боги или ангелы-движители. Именно потому, что земные дела находятся во власти Фортуны, «ничто не вечно под Луной», также изменяющейся от новолуния до полнолуния и претерпевающей затмения, зато выше Луны, в прочих Сферах, всё вечно и неизменно.

С ней не поспорит разум ваш убогий:

Она провидит, судит и царит,

Как в прочих царствах остальные боги. 87

Без устали свой суд она творит:

Нужда её торопит ежечасно,

И всем она недолгий миг дарит. 90

Её-то и поносят громогласно,

Хотя бы подобала ей хвала,

И распинают, и клянут напрасно. 93

Но ей, блаженной, не слышна хула:

Она, смеясь меж первенцев творенья,

Крутит свой шар, блаженна и светла. 96

Приведём размышления о Фортуне из бессмертного произведения, сожжённого на костре инквизиции философа Джордано Бруно: «Изгнание торжествующего зверя»,11 особенно уместные для путешествующих:

И вот, в то время как Отец богов осматривался кругом, сама по себе, бесстыдно и с необычным нахальством, выскочила вперёд Фортуна и сказала:

«Не хорошо вам, боги-советчики, и тебе, великий судья Юпитер, что там, где говорят и так долго выслушивают Богатство и Бедность, мне приходится, как презренной, позорно молчать, не показываясь и всячески сдерживаясь. Мне, столь достойной и могущественной, которая посылает перед собой Богатство, руководит им и толкает, куда вздумается и захочется, прогоняет, откуда захочет, и приводит, чередуя его с Бедностью; всякий знает, – наслаждение внешними благами надо приписывать не Богатству, а мне, как его началу; всё равно, как красоту музыки и прелесть гармонии – не лире и инструменту, но главным образом искусству и артисту, который ими владеет. Я – та божественная и блистательная богиня, которой так жаждут, ищут, любят, за которую столько благодарят Юпитера, из чьих щедрых рук исходят богатства, а из-за сжатых ладоней плачет весь мир и будоражатся города, царства и королевства. Кто, когда давал обеты Богатству или Бедности? Кто когда-либо благодарил?

Всякий, кто хочет и жаждет их, зовёт меня, призывает, приносит мне жертвы, всякий, ублаготворённый богатством, благодарит Фортуну; для Фортуны возжигаются ароматы, для Фортуны дымятся алтари. Я – та причина, которую, чем меньше знают, тем больше уважают и страшатся, чем больше жаждут и добиваются, тем меньше она сама дружится и сближается. Ибо обычно больше достоинства и величия в том, что меньше открыто, более неясно и всего более тайно. Я затмеваю своим блеском добродетель, очерняю истину, усмиряю и презираю большую и лучшую часть этих богов и богинь, которые, как я вижу, стоят здесь в очередь и порядке, готовясь занять места на небе. Я даже и здесь, в присутствии такого великого сената, одна внушаю всем страх, и (хотя у меня и нет зрения) ушами своими слышу, как у большинства стучат и скрипят зубы в страхе и ужасе перед моим появлением, несмотря на всю их дерзость и притязания выдвинуться вперед и заявить о себе раньше, чем обсудят, достойна ли я, я, которая часто и чуть не всегда владычествую над Разумом, Истиной, Софией, Справедливостью и прочими божествами. Пускай они скажут, если не хотят лгать о том, что известно-переизвестно всему миру, сумеют ли пересчитать, сколько раз сбрасывала я их с кафедр, тронов и судилищ, по своей прихоти обуздывая, связывая, запирая и заключая в темницы. И не по моей ли милости удавалось им выйти, освободиться, восстановиться и оправдаться, никогда не избавляясь от страха моей немилости?».

Фортуна, не слушая, продолжала своё и прибавляла, – самые выдающиеся и лучшие философы мира, как Эпикур, Эмпедокл, приписывали ей более, чем самому Юпитеру, даже больше, чем всему совету богов вместе.

«Так и все остальные», – говорила она: «считают меня богиней, небесной богиней, так как, думаю, для вас не внове стих, который прочтёт вам любой школьник: «Те facimus, Fortuna, deam, caeloque locamus». («Богинею мы называем, Фортуна, тебя и на небо возносим»).

Ничего, ничего не отнимает, боги, у меня слепота, ничего ценного, ничего необходимого для моего усовершенствования. Ибо, не будь я слепа, не была бы я – Фортуной, и подавно слепота эта не может не только уменьшить или ослабить славу моих заслуг, но, наоборот, от неё-то я и беру доказательство их величия и превосходства, из-за неё-то я и убеждаюсь в своем нелицеприятии и в том, что я не могу быть несправедливой в распределении».

После того, как окончилась тяжба, и Фортуна удалилась, Юпитер обратился к богам:

«Юпитер – Светоносец равномерно всем дарит свой свет, мирской же блеск отдаёт Фортуне. Диво, что большинство стремится к мирскому блеску Фортуны, совершенно равнодушно относясь к вечному свету Светоносца.

Смертной воле не дано распоряжаться счастьем судьбы – Фортуны.

Именно Фортуна даёт одному народу властвовать над другим, являя свой невидимый промысел.

Убогому нашему разуму трудно спорить с Фортуной, она делает то же, что и другие боги в других царствах, без устали творя свой суд.

Шар Фортуны – рулетка Истории. Именно она определяет, кому выпадет счастье остаться в истории, а кому выпадет на долю скорое забвение».

Данте часто обнаруживает близкое знакомство с произведениями Джордано Бруно, что неудивительно, – согласно датировке Гороскопа, он жил позже этого великого человека или одновременно с ним.

Вышеприведённый отрывок «Комедии» практически полностью совпадает с многостраничным отрывком о Фортуне в произведении: «Изгнание торжествующего зверя» Джордано Бруно, изданном им в Лондоне. Джордано Бруно хорошо знал Данте, о чём и писал:

«Купидону Юпитер запретил впредь ходить повсюду в присутствии людей, героев, богов таким голоштанным, как у него была привычка, и приказал ему не оскорблять отныне зрение небожителей, показывая детородные части всему млечному пути и олимпийскому сенату, но ходить впредь одетым, по крайней мере, от пояса до низу. Кроме того, Юпитер строго-настрого наказал ему, – пусть он не смеет сыпать своими стрелами, кроме как для естественной потребности, и пусть любовь у людей он сделает, как у животных, приурочив ее к точно определенным временам года. Пусть точно так, как для кошек месяцем влюбленности обычно служит март, для ослов – май, для людей будут приспособлены те дни, когда Петрарка влюбился в Лауру и Данте – в Беатриче. И пусть будет это постановление временным вплоть до ближайшего собрания, которое состоится, когда Солнце поднимется на 10 градусов Весов, на верховья реки Эридан там, где сгиб Орионова колена.

На этом собрании пусть снова будет восстановлен природный закон, в силу которого будет дозволено всякому мужу иметь столько жен, скольких он в состоянии прокормить, оплодотворить, ибо расточительно, несправедливо и, в сущности, противно законам естества, чтобы это человекотворческое семя, которое может создавать героев и дополнять пустые обители эмпиреи, сеется в одну, уже оплодотворенную и беременную женщину, или в ещё худшие личности, как иные, незаконно преследуемые, что из боязни дурной славы делают выкидыши».

Данте и Бруно были не только современниками, но и большими друзья, – Бруно в своём произведении упоминает не только Данте, но и его современника, великого поэта Франческо Петрарку = Пьетро Метастазио (1698—1782 годы).

Зная, – Данте был приговорён к сожжению, а Джордано Бруно был сожжён на костре по приговору суда инквизиции, заключаем, – Джордано Бруно не удалось спастись от костра именно в 1743 году, подобно тому, как это сделал Данте.

Джордано Бруно в своём произведении сначала назвал Петрарку, а затем Данте. Это означает, – Петрарка был старше Данте.

Но спустимся в тягчайшие мученья:

Склонились звёзды, те, что плыли ввысь,

Когда мы шли; запретны промедленья». 99

Когда поэты тронулись в путь, звезды поднимались от востока к середине неба. Теперь они начали клониться к западу, миновала полночь. Вергилий торопит Данте, – путь им предстоит долгий, кругов Ада ещё очень много.

Мы круг пересекли и добрались

До струй ручья, которые просторной,

Изрытой ими, впадиной неслись. 102

Окраска их была багрово-чёрной;

И мы, в соседстве этих мрачных вод,

Сошли по диким тропам с кручи горной. 105

Угрюмый ключ стихает и растёт

В Стигийское болото, ниспадая

К подножью серокаменных высот. 108

Путники продвигаются в сторону Константинополя. Дорога обходила город с севера; с этой стороны в него не войти. Единственный доступный путь лежал водой, через залив Золотой Рог. Они подошли к самому началу залива Золотой Рог, где в него впадают два ручья, – Али бей су (древний Кидарос) и Киат Ханс Су (древний Барбизес). Ручьи, бегущие с гор, имеют бурное течение, стихающее после впадения в залив, который Данте назвал Стигийским болотом. Цвет воды в ручьях практически чёрный, особенно на фоне белого снега. Залив Золотой Рог впадает в пролив Босфор, пробегая между серыми каменными стенами Константинополя, расположенными на обоих его берегах.

И я увидел, долгий взгляд вперяя,

Людей, погрязших в омуте реки;

Была свирепа их толпа нагая. 111

Они дрались, не только в две руки,

Но головой, и грудью, и ногами,

Друг друга норовя изгрызть в клочки. 114

Вглядевшись в толщу вод пролива, в месте впадения быстрых ручьёв Данте увидел подводные разноцветные струи, образующие водовороты и смешивающиеся друг с другом, норовящие изгрызть самих себя в клочки. Кроме струй, там было видно огромное количество водных растений, колеблемых течениями и никогда не пребывающих в покое.

Учитель молвил: «Сын мой, перед нами

Ты видишь тех, кого осилил гнев;

Ещё ты должен знать, что под волнами 117

Есть также люди; вздохи их, взлетев,

Пузырят воду на пространстве зримом,

Как подтверждает око, посмотрев. 120

Увязнув, шепчут: «В воздухе родимом,

Который блещет, Солнцу веселясь,

Мы были скучны, полны вялым дымом; 123

И вот скучаем, втиснутые в грязь».

Такую песнь у них курлычет горло,

Напрасно слово вымолвить трудясь». 126

Так, огибая илистые жёрла,

Мы, гранью топи и сухой земли,

Смотря на тех, чьи глотки тиной спёрло,

К подножью башни наконец пришли. 130

Люди, погрязшие в омуте реки, испускающие пену и пузыри – струи падающего в залив ручья, создающие обильную пену на поверхности и подводные течения. Они дерутся не руками, а всей своей сутью без исключения, разбивая друг друга на бесследно исчезающие клочья.

Гневные казнятся волнами и прибоем; их противоположность – вялые – быстрым подводным течением, водоворотами, пеной. Под водой казнятся грешные души, пуская пузыри, напрасно трудясь вымолвить слово, глотки их забиты подводной густой травой – тиной. Это вялые – полная противоположность гневным, такая же, как скупцы – расточителям. Голос воды и ветра над ними поёт свою бесконечную песнь.

Но, главное, на этих берегах происходили основные сражения «Троянской Войны» = осады и взятии Константинополя в 1453 году. Эти события, отнесённые на 25 веков назад, породили и россказни о сражениях нагих людей, как изображали героев «Троянской Войны», их свирепость и гнев.

Место, где находятся путники отождествлено в [3], как место сражения Ахиллеса с троянцами у реки и с самой рекой – Скамандром. Свой гнев Ахиллес изливал на троянцев, которые, будучи вялы и трусливы, сыпались с берега в реку и погибали в ней, запрудив поток, впадающий в залив Золотой Рог. Это было самое жестокое побоище «Троянской Войны».

Путники берегом пенного, тинного, илистого залива направились к башне. Подойдя с Запада к Константинополю, они увидели издали возвышающийся над местностью ориентир – знаменитую Галатскую башню [Рис. А.VII.1], расположенную в пригороде Галата на северном берегу пролива Золотой Рог, отделяющего пригород от центральной части Константинополя, на Европейском берегу пролива Босфор.

Галатская башня отождествлена в [2], как памятник двум величайшим людям, – Богу-Отцу = Зевсу-Громовержцу = Дмитрию (Илье) Донскому (1350—1389 годы), похороненному в этом месте, как утверждает Гомер [3], помещая в это место могилу Ила, и Богу-Сыну = Иисусу Христу = Христиану Амадею «VIII» Миролюбивому (1383—1451 годы), распятие которого состоялось в 1429 на могиле Отца. В 1449 году император Константин «XI» Драгаш (1405—1453 годы) с матерью Еленой Драгаш (1372—1450 годы) возвели на этом месте башню Галата, как памятник двум Богам, за что почитаются, как равноапостольные святые Константин и Елена [2].

А.VII.1 Башня Галата в Константинополе, памятник Богу-Отцу и Богу-Сыну. Вид на север утром со стороны центра Константинополя через залив Золотой Рог. Упоминается в Библии, как Вавилонская Башня.

Дорога с материка (Европы) вдоль залива Золотой Рог, в сторону Константинополя, идёт на восток, далее, с правой стороны залива расположена центральная часть Константинополя с Айя Софией и главными мечетями, с левой стороны – пригород Галата, за ним пригород Пера – место размещения иностранцев. Башня Галата, видимая издалека, доминирует над одноимённым пригородом, со стороны истока залива Золотой Рог видна прямо на востоке.

В настоящее время высота башни составляет 61 метр. В XVIII веке конического купола на башне не было; её высота составляла 45 метров, заканчиваясь ограждением с зубцами.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.