7. Структура творения

7. Структура творения

Мы уже приводили здесь доказательства бытия Бога из тех, которые в свое время были систематизированы Фомой Аквинским. Два из них говорят о Нем как о первоначале всего сущего: неограниченное продвижение в прошлое невозможно – рано или поздно мы должны обнаружить и первотолчок, сообщающий начальный импульс всем материальным телам, и первопричину, обусловившую всю дальнейшую стратегию их поведения. Другими словами, обращение в далекое прошлое обязательно обнаруживает проявление некоторой надмировой силы. Именно эта надмировая сила и есть Бог.

Повторимся, мы не рассматриваем, что на самом деле было с нашей Вселенной задолго до настоящего момента (и под «моментом», и под «задолго до» имеются в виду отнюдь не временные физические категории). Здесь исследуются только те – самые общие – логические и методологические принципы, принимая которые мы в оказываемся состоянии заглянуть туда, где нас не было и не могло быть, и делать какие-то гипотезы обо всем имевшем место там. Поэтому все, что соответствует этим принципам, должно приниматься нами даже в том случае, если это и выглядит не вполне правдоподобным.

С обнаружением красного смещения галактик и становлением теории большого взрыва концепция эволюционного развития Вселенной в определенной мере сомкнулась с этими вековыми представлениями: именно взрыв сжатого в некоторую точку первовещества обнаруживает себя и первотолчком развития всей доступной нашему наблюдению Вселенной, и его первопричиной. При этом ретроспектива развития природы, то есть развитие, прослеженное «наоборот», от точки настоящего в прошлое к его «нуль-пункту» – это последовательное упрощение и, если так допустимо выразиться, примитивизация всего того, что сегодня существует вокруг нас. Так, если ограничиться сравнительно небольшими пространственными рамками (скажем, пределами Солнечной системы), мы увидим, что на каком-то этапе исчезает разум, за ним жизнь, далее – сама Солнечная система, еще дальше – атомы тяжелых элементов, словом, все становится проще и примитивней.

Казалось бы, конечный пункт этой интегральной ретроспективы, то есть то таинственное образование, которое, собственно, и «взрывается», полагая начало всему сущему, должно обладать нулевой сложностью, абсолютным ее отсутствием. Однако это не так: в самом начале, в «нуль-пункте» всеобщего развития мы обнаруживаем некую парадоксальную сущность, структура которой при всей своей абсолютной простоте отличается вовсе не нулевой, но, напротив, – абсолютной сложностью. Ведь предположить, что взрыв первовещества Вселенной через миллиардолетия мог породить все сегодняшнее разнообразие ее форм, можно только предположив его исходную бесконечную сложность. Другими словами, сложность, в полной мере сопоставимую с возможностями Того, Кто способен сотворить из этого первоначала все то, что существует сегодня и может быть порождено завтра.

Казалось бы, это невозможно, однако для человеческого сознания такой парадокс вполне естествен. Более того, на протяжение всех веков считалось, что именно так и должно быть, то есть именно в таком соотношении друг с другом и должны находиться эти полярно противоположные полюса всеобщей организации бытия. Еще древние говорили, что абсолютная простота – это и есть абсолютная сложность и совершенство. Высшее совершенство всегда осознавалось ими как самая высшая простота. Микрокосм и Макрокосм, о которых говорили греки, – это практически абсолютные копии друг друга, просто первый как оптический фокус сводит все сущее в некоторую точку; но одним из основных определений этой не имеющей измерений точки является не что иное, как абсолютная простота и совершенство.

Кстати, абсолютное совершенство и простота всегда ассоциировалось ими с абсолютной неделимостью их носителя, иначе говоря, с егоа-томарностью. (Отсюда не случайно, Фредерик Содди, выдающийся английский радиохимик, лауреат Нобелевской премии, в своей «Истории атомной энергии»[49] будет использовать термин томная физика, специально подчеркивающий то обстоятельство, что атом – это еще совсем не то начало, которое отличается предельной простотой.)

Позднее Лейбниц будет говорить о монаде, которая вмещает в себя без изъятия весь мир[50], и основной характеристикой этой монады будет оставаться все та же абсолютная простота и все то же абсолютное совершенство (и все та же неделимость)[51]. Математический нуль, оставаясь синонимом совершенной пустоты, со временем вместит в себя чуть ли не все определения математики. Из абсолютного Ничто, с которого начинается грандиозная конструкция гегелевской «Науки Логики», будет последовательно извлечено в конечном счете все содержание Абсолютного духа… Из сконцентрированного в точку первичного вещества Вселенной через миллиарды лет разовьется все совершенство и гармония того, что окружает нас сегодня…

Словом, если рассматривать ретроспективу эволюционного движения в свете именно той духовной традиции, которая тысячелетиями господствовала в сознании человека (и, хотим мы того или нет, продолжает господствовать даже сегодня, ибо и сегодня мы принимаем, что все самые сложные и удивительные вещи развились из некоторой недифференцированной первоматерии), то ни на йоту не поступаясь ни материализмом, ни диалектичностью, ни атеизмом, ни – тем более – стоящей за ним высокой культурой мысли (а о другом эволюционизме мы здесь и не говорим), в «нуль-пункте» всеобщего движения если и обнаружится полное отсутствие какой бы то ни было упорядоченности, то это будет синонимом самого высшего порядка.

Строго говоря, этот вывод является прямым следствием вкратце очерченного выше философского учения о том едином, что одними выражалось в понятии материи, другими – понятием Бога. Ведь если это единое в каждый данный момент и в каждой данной точке целостного континуума своего интегрального бытия представлено во всей полноте своих свойств, любая неделимая далее монада, любой микрокосм обязаны отличаться абсолютной сложностью и совершенством.

Можно как угодно называть исходный концентрат этого порядка и совершенства…

Но это в прошлом, а что в будущем?

Проследим единую линию эволюционного развития, но теперь уже не от настоящего в прошлое, но, «как положено», из прошлого в будущее. Формирование атомов тяжелых элементов, образование планетарных систем, становление жизни, возникновение разума… – что дальше?

Принятие эволюционной концепции не позволяет вот так взять и оборвать эту линию непрерывного восхождения (к чему, к какой вершине?). Ведь обозначить предельную точку здесь означает принять на себя слишком большую ответственность, поскольку это равнозначно положение предела всеобщему развитию. Поэтому, строго говоря, траектория восхождения должна устремляться в бесконечность, в противном случае развитие оказывается отнюдь не всеобщим, и уже одно это способно сильно скомпрометировать учение. Но даже если какой-то предел и существует, то, скорее всего, он расположен где-то очень далеко от точки настоящего момента. Словом, предельный уровень усложнения и роста организованности нашего мира (если, разумеется, он существует) может быть очень высоким.

Правда, утверждается, что с выделением человека из животного царства и началом собственно человеческой истории действие чисто эволюционных законов прекращается; все дальнейшее развитие этого высшего звена в единой систематике природы происходит за счет совершенствования его социальной организации и сознания. Поэтому завершение антропогенеза предстает как высшая, конечная точка собственно эволюции, которую сменяет уже совершенно другой процесс, который подчиняется действию иных законов. Но ведь в таком случае и эволюция природы, и история ее высшего звена – человека (или в более общем виде – субъекта разума) оказываются всего лишь сменяющими друг друга звеньями какого-то более фундаментального единого процесса. Поэтому вполне правомерно задаться вопросом о том, что должно воспоследовать самой истории человека, какое новое звено всеобщего развития должно сменить ее?

Впрочем, попробуем проследить пути возможного развития.

Самые первые проблески нашего разума – это открытие тайны огня, изготовление каких-то простейших орудий, подчинение себе того маленького островка огромной планеты, на котором было замкнуто первобытное существование наших предков. В самом начале – это всего лишь слабая искра.

Но ведь и жизнь, даже если она и в самом деле впервые зародилась всего в одной коацерватной капле в какой-то одной точке бескрайнего мирового океана, со временем распространилась на всю планету и, сформировав биосферу, самым радикальным образом преобразила ее. Под воздействием жизни вся наша планета стала совсем другой.

Вот так и процесс развития нашей цивилизации постепенно набирает скорость и мощь. Человек эпохи верхнего палеолита отличается от своего нижнепалеолитического предшественника очень многим. Ведь вовсе не случайно долгое время даже неандерталец причислялся наукой к промежуточной между Homo Sapiens и животным форме; сегодня это мнение оставлено нами, но изменение биологической систематики не устраняет той бездонной пропасти, которая разделила нас и его. Впрочем, пропасть пролегает и между этапами, которые отделяют куда меньшие промежутки времени. Любой, даже не вооруженный специальными знаниями человек, которому доведется сравнить изображения примитивных каменных орудий, находимых палеоархеологами в Олдувайском ущелье, и, скажем, исполненных изящества и, без всякого преувеличения, подлинно художественного совершенства орудий солютрейского[52] периода, датируемых примерно 17 – 19 тысячелетиями до нашей эры, легко поймет, что уже тогда была пройдена огромная дистанция.

Пьер Тейяр де Шарден (1881—1955), знаменитый французский палеонтолог, философ и теолог, фигура в развитии эволюционных представлений поистине знаковая, ибо он способствовал не только их развитию, но и значительной компрометации, для характеристики этой экспансии вводит в научный оборот понятие ноосферы. «Признав и выделив в истории эволюции новую эру ноогенеза, мы соответственно вынуждены в величественном соединении земных оболочек выделить пропорциональную данному процессу опору, то есть еще одну пленку. Вокруг искры первых рефлектирующих сознаний стал разгораться огонь. Точка горения расширялась. Огонь распространился все дальше и дальше. Только одно истолкование, только одно название в состоянии выразить этот великий феномен – ноосфера. Столь же обширная, но, как увидим, значительно более цельная, чем все предшествующие покровы, она действительно новый покров, «мыслящий пласт», который, зародившись в конце третичного периода, разворачивается с тех пор над миром растений и животных – вне биосферы и над ней.»[53] (Впоследствии понятие ноосферы будет развито Владимиром Ивановичем Вернадским (1863—1945), российским естествоиспытателем.)

Сегодня же экспансия человеческого разума начинает выходить за пределы Земли и устремляться в космос…

Наверное, не требует доказательств тот факт, что между древними цивилизациями Шумера, Египта, Индии и цивилизацией конца двадцатого столетия лежит гораздо большее, чем между ними и теми первобытными сообществами, которые формировались еще в древнекаменном веке. Всего пять тысячелетий запечатленной в памятниках письменности истории вместили в себя несопоставимо больше, чем истекшие до того сотни тысяч и даже миллионы лет. Ведь по современным оценкам биологический вид вполне разумного человека появляется гораздо раньше, чем это думалось еще недавно. Так, возраст найденного Ричардом Лики на стоянке у озера Рудольфа в Восточной Африке черепа, который был обозначен как KNM-ER 1470, определялся равным 2, 9 миллиона лет[54]. А это на три порядка превосходит длительность всей письменной истории человечества. Между тем, говорят, что последнее столетие, в свою очередь, знаменовалось гораздо большими переменами, чем пять предшествующих тысячелетий, и нет оснований спорить с этим. Словом, экспансия человеческого разума развивается по некоторой экспоненте, и продолжая ее в будущее мы вправе ожидать еще большего ускорения.

При этом человеческое познание развивается как «вширь», так и «вглубь», иначе говоря, проникает как в зазвездные дали, так и в мир субнуклеарных процессов, то есть процессов, протекающих в атомном ядре. Между тем дело не ограничивается только познанием, одним лишь бескорыстным удовлетворением человеческого любопытства; все познанное человеком рано или поздно ставится им на службу и обращается средством практического преобразования всей окружающей его действительности. Но если сегодня человек сумел подчинить и преобразовать всю данную ему в удел планету, то можно предположить, что в перспективе результатом этой экспоненциально развертывающейся экспансии будет подчинение и преобразование самой Вселенной. Всей Вселенной. Во всяком случае времени у него для этого достаточно.

Правда, высказываются мнения, что жизнь цивилизации ограничена во времени, другими словами, цивилизацию ждет неминуемая смерть, в крайнем случае – стагнация[55]. Но в основе таких мнений, как кажется, нет ничего, кроме простой боязни заглянуть в ту неопределенность, которая скрывается за миллиардами лет поступательного развития и совершенствования разумной формы жизни.

Впрочем, боязнь – это не совсем то слово. Ведь если всего несколько тысячелетий сумели преобразить огромную планету, если к тому же развитие развивается по экспоненте, то проследить его перспективы на многие миллионы и уж тем более на миллиарды лет не представляется возможным. Ведь любой прогноз в конечном счете строится на простой экстраполяции ограниченной совокупности каких-то истекших событий, но экстраполировать эту ограниченность можно только до какого-то определенного предела. Здесь же речь идет о величинах, заведомо превосходящих любой мыслимый предел.

Но вдумаемся, что может означать собой предположение о том, что развитие разума ограничено во времени, что его ждет неминуемая смерть, или хотя бы просто стагнация?

Нам говорят, что разум – это высшая форма развития природы. Но если его и в самом деле ожидает неминуемая смерть, или даже просто стагнация, то этим предполагается конечный предел развитию самой природы. Иначе говоря, предполагается конечность мира. Правда, такая конечность не носит апокалиптического характера, то есть не ассоциируется со всеобщей гибелью и разрушением. Здесь можно говорить только о невозможности всеобщего развития сверх какого-то критического предела. Но все же и этот – «мягкий» вариант эсхатологии суть вариант конца света. Тот факт, что гибель цивилизаций, развивающихся в одних областях мирового пространства, может сопровождаться их зарождением в каких-то других, не спасает ничего. Ведь и этим другим не дано перешагнуть всеобщий критический рубеж. Поэтому последний и выступает абсолютным пределом эволюционного движения.

Рискнем все же предположить, что даже если любому, а значит, и человеческому разуму, в будущем уготована неизбежная смерть, то и в этом случае он свободно и неограниченно развивается на протяжении многих миллионов а то и миллиардов лет. Заметим, что если Вселенная и впрямь существует уже около 15 миллиардов лет, то, наверное, ничто не мешает ей просуществовать еще хотя бы несколько, а это значит, что времени у человека и в самом деле очень много.

Ясно, что в этом случае его мощь возрастает до превосходящих самые смелые фантазии пределов… – но даже в этом случае мы обязаны предположить, что сколь бы головокружительным ни было восхождение человеческого разума, творящая этот мир Сущность (если, разумеется, мы признаем ее существование) должна быть неизмеримо выше.

Этот ход мысли также принадлежит Аквинату.

Логическая структура его аргументации – безупречна. Но здесь необходимо сказать следующее. Никакая, даже самая безупречная, логика не в состоянии справиться с бесконечностью. Тем более с бесконечностью актуальной. Напомним, что бесконечность бывает двух видов: актуальная и потенциальная. Отличие между ними состоит в следующем: потенциальная бесконечность ассоциируется с процессом, который никогда не кончается; она по существу является пределом, к которому тот стремится, актуальная – с некоторым результатом, она завершена и престает перед нами полностью. Достаточно простым и понятным примером первой предстает все прошлое материальной действительности (если, разумеется, считать, что мир не имел начала), примером второй – ее будущее (если считать, что оно не имеет конца). Прошлое к сегодняшнему дню уже полностью завершено и предстает перед нами целиком; будущее же, напротив, выступает только как потенция. С потенциальной бесконечностью человеческое сознание еще умело справляться, хотя и с большим трудом. Во всяком случае Евклид всячески старался избегать ее, и не случайно поэтому самый знаменитый постулат его геометрии (постулат о параллельных) по сравнению со всеми другими звучит как-то очень странно. Кстати, оставившие, может быть, самый яркий след в истории развития научных представлений о мире, эти постулаты стоят того, чтобы напомнить их содержание. Нужно потребовать, пишет Евклид:

I. Чтобы из каждой точки к каждой точке можно было провести прямую линию (и притом только одну.

II. И чтобы ограниченную прямую можно было непрерывно продолжить по прямой.

III. И чтобы из любого центра любым радиусом можно было описать окружность.

IV. И чтобы все прямые углы были друг другу равны.

V. И чтобы всякий раз, как прямая, пересекая две прямые, образует с ними внутренние односторонние углы, составляющие вместе меньше двух прямых, эти прямые при неограниченном продолжении пересекались с той стороной, с которой эти углы составляют меньше двух прямых.

Актуальную бесконечность ввел в 1873 году в широкий научный оборот немецкий математик Георг Кантор (1845 – 1918), создатель теории множеств. Примеров потенциальной бесконечности в окружающей нас физической реальности великое множество, мы сталкиваемся с ними практически на каждом шагу. Актуальная же бесконечность осязаемых, материальных аналогов не имеет. Ведь даже пример с прошлым оказывается несостоятельным в свете тех физических открытий, которые свидетельствуют о начале мира. Поэтому актуальная бесконечность – это скорее некая идея, полностью трансцендентная, проще сказать, потусторонняя физической реальности. Другими словами, если она и способна воплотиться во что-то осязаемое, то, вероятно, только за его пределами.

Между тем именно актуальная бесконечность реализуется в понятии Бога, и, может быть, не в последнюю очередь именно поэтому Он совершенно трансцендентен по отношению ко всему вещественному, включая и весь созданный Им материальный мир. Правда, абсолютно симметричным примером является и философское понятие материи, которая, как мы уже могли видеть, не всегда отличима от Него. Но ведь и материя признается далеко не всеми, и многие философские школы точно так же выносят ее за скобки всеобщего развития природы, как материализм выносит за эти рамки творческую мысль Создателя.

Там, где принимается абсолютная безначальность мира, никакие логические аргументы не срабатывают. Не срабатывают они и там, где принимается актуальная бесконечность разнообразных форм бытия. В конечном счете именно поэтому все рациональные доказательства бытия Божия (то есть доказательства, основанные на формально-логических законах, а также законах, вскрываемых естественно-научными дисциплинами) действенны только для тех, кто и без них безоговорочно верует в Него.

Впрочем, и потенциальная бесконечность далеко не столь проста и безобидна, как это кажется при первом ее сравнении с актуальной. Выше, там, где речь шла о механизме качественных преобразований, мы уже могли видеть, что возникновение потенциальной бесконечности часто служит вовсе не пределом движения, но простым индикатором того тупика, который вполне может быть преодолен, правда, только за счет восхождения к какой-то более высокой действительности. Сейчас же мы видим, что и такому восхождению полагается свой предел. С идеей бесконечного восхождения не в состоянии справиться даже разум, и в конечном счете, может быть, именно поэтому рационально организованная мысль космолога даже разуму отказывает в возможности неограниченного развития.

Но вот парадокс. Если Вселенная и в самом деле вечна во времени и бесконечна в качественном разнообразии всех форм своей организации, то мы не в состоянии познать до конца все действующие в ней причины. Это и понятно: исчерпать бесконечность невозможно. Если она все же ограничена, то ситуация радикально меняется: наш мир в перспективе оказывается познаваемым именно до конца. Но если он познается до конца, то мы получаем совершенно ошеломительные выводы философского порядка: ведь в этом случае человек на определенном этапе оказывается в состоянии самостоятельно воспроизвести весь ход его развития. А вместе с тем и весь ход своего собственного зачатия, становления и выделения из природы.

Ведь (вспомним) одним из основных критериев объективной истинности любого научного результата является его принципиальная воспроизводимость. Принципиально невоспроизводимый результат, строго говоря, вообще не является элементом научного знания, он представляет собой лишь предмет веры. Поэтому действительно познанным нами является только то, что может быть нами же и воспроизведено.

Правда, отметим: воспроизвести ход всеобщего развития мира «один к одному» едва ли будет возможно, какие-то деформации здесь неизбежны уже хотя бы по причине несопоставимости начальных условий. Но в конце концов никакой опыт вообще не способен во всех деталях воспроизвести предшествующие результаты, пусть и микроскопические, но все же какие-то отличия сохранятся всегда. Однако это нисколько не мешает нам говорить о действии какого-то закона. Вот так и здесь все эти отличия не способны изменить существо дела, другими словами, поколебать тот вывод, что в этом случае сам человек в перспективе становится вершителем судеб всей Вселенной.

Нужно признать: это очень сильный вывод, который может устрашить многих. Выход один – признать принципиальную невозможность полного познания всех причин, то есть принципиальную непознаваемость нашего мира даже в том случае, если он не столь уж и многообразен. Но беда в том, что это является прямым ниспровержением самой системы взглядов, которая лежит в основе всех эволюционистских учений. Ведь если в основе действительных причин всеобщего развития, кроме тех, которые вполне доступны нашему познанию, оказываются и принципиально непостижимые нами, то подлинная причина мира всегда может быть отнесена именно на счет этих последних. Поэтому и в агностицизме нет никакого спасения. Сопоставим доводы. Первый: последняя тайна механизма всеобщего развития всегда лежит (и будет лежать) в ряду причин, которые еще не познаны нами. Второй: истина вообще лежит вне причинного ряда. Объединим их и получим, что в таком мире действует некоторое непостижное Начало, которое всегда остается над действием причин, и именно это Начало в действительности организует и упорядочивает все…

Таким образом, не только та модель мира, который имеет начало во времени, является доказательством бытия Бога. Ограниченная в возможности своего последовательного развития природа столь же неукоснительно ведет нас к Нему, сколь и начало мира. Причем как в варианте, допускающем полную познаваемость мира, так и в варианте, который начисто исключает ее.

Словом, не только начальная точка, то есть точка зарождения мира обнаруживает прямую прикосновенность к творению; если неограниченно продолжить в будущее всю восходящую линию следствий, то и здесь во всех случаях мы приходим к тому же – к некоторому надмировому Началу, Которому, как кажется, и принадлежит решающая роль. Началу, действие Которого, проявляясь в виде случайности, постоянно организует и направляет действие всех причин.

Итак, независимо от того, куда мы устремим свой взор, – вспять ли по линии причин, или вперед по линии следствий, мы неизменно обнаруживаем некоторые надмировые силы, способные продиктовать – и, как это следует из сказанного, непрерывно диктующие – свою волю всей окружающей нас действительности. При этом оба полюса движения, между которыми укладывается вся естественная история мира (включая и историю разума), обнаруживают столь поразительное сходство между собой, что возникает прямая необходимость их полного отождествления.

Иначе говоря, то, что лежит в самом начале естественной истории, и то, что должно замыкать ее – это отнюдь не разные независимые друг от друга стихии, но нечто Одно. Все это наводит на мысль о том, что «начало» и «конец» мира – это вовсе не абсолютно противопоставленные друг другу стадии всеобщего движения. Оба разделенные всей протяженностью времени пункта (как, впрочем, и вся укладывающаяся между ними шкала физического времени) – это лишь некоторые условности, помогающие нам упростить общую картину действительности и тем самым сделать ее понятней.

Таким образом, исток всемирной истории и ее исход оказываются одним и тем же, а это значит, что общая линия развития Вселенной рано или поздно должна замкнуться, образовав собой какой-то грандиозный надысторический круг. В самом начале этого замкнутого мета-исторического цикла Высшее Совершенство еще как бы погружено в Самое Себя. Представимым аналогом этого состояния выступает сжатие всего бытия в некую логическую точку или сведение в оптический фокус (капля росы, отражающая мир). В конце же пути – Оно развертывает все Свои определения во всем множестве материальных и духовных форм бытия. Собственно же история мира, описываемая как уже известными, так и теми, которые еще только предстоит открыть нам законами, укладывается между двумя этими крайними пунктами.

Любой, кто знаком с философией Гегеля, легко обнаружит здесь общую схему развития, которая наиболее отчетливо предстает в его знаменитой Науке логики[56], вышедшей в свет в 1812 году. Именно там Абсолютная идея, начинаясь с абсолютного ничто, последовательно восходит к самой себе, из самой себя, как из семени, развертывая все свои определения, пока, наконец, не вместит в себя все отправления духа. Но именно этот конечный пункт и становится истинным началом пути; поэтому подлинным обоснованием всей его логики оказывается вовсе не совокупность определений, заранее закладываемых в самый исток развития, но полная сумма следствий, которые последовательно вытекают из своей первопричны.

Это может показаться какой-то глубокой аберрацией сознания, не имеющей решительно никакого отношения к реальной действительности, однако те, кто подумают так, будут сильно разочарованы, ибо в действительности вся эта «заумь» не столь уж и диковинна. Она издавна, если не сказать испокон веку, свойственна человеческому разуму. Поясним на простом примере. Мы знаем, что есть элементарная математика. Ее преподают в средней школе, и в той или иной степени с нею знаком каждый. Но есть и другая – которая преподается в ВУЗах и которая называется высшей; с нею знаком далеко не всякий. Больше того, существует мнение, что она намного сложней школьной и вообще не всегда доступна рядовому сознанию. Но в сущности то же самое можно сказать и про любую другую дисциплину, изучаемую в школе: химию, физику, биологию, филологию и так далее; все они могут быть разделены на «элементарную» и «высшую». Правда, логику не изучают в школе, в отличие от всех школьных дисциплин, мы приступаем к ней едва ли не сразу после овладения речью, поэтому школой логики выступает в сущности вся наша жизнь. Но и логика может быть с успехом поделена на такую же «элементарную» и «высшую». К элементарной относятся все те правила, которыми руководствуемся мы в нашей повседневности; большинство из нас даже не знает правильной формулировки основных ее законов, но это нисколько не мешает нам в точности соблюдать их и больше того – остро (интуицией) чувствовать любое их нарушение. Но все же высшая логика существенно отличается от элементарной, и в ней, точно так же, как и в высшей математике (биологии, филологии и т д.), есть много такого, что может показаться на первый взгляд поставленным с ног на голову, словом, такого, что противоречит всем усвоенным нами первоосновам.

Одной из таких не укладывающихся в обыденное сознание особенностью логики является необходимость неопределяемых исходных понятий. Какие-то из основных понятий всех аксиоматических систем должны быть неопределяемыми, а значит, могут содержать в себе едва ли не все что угодно. Немецкий математик, Давид Гильберт (1862 – 1943), один из величайших логиков всех времен и народов, в свое время шутил, заявляя, что хотя мы используем такие слова, как точка, прямая, плоскость, и т д., вполне можно было бы говорить о пивных кружках, стульях и любых других предметах, лишь бы они удовлетворяли требованиям вводимых нами аксиом. Откуда, в таком случае, мы знаем, как пользоваться исходными категориями? Ответ дают сами аксиомы, именно они (и, добавим, вся совокупность доказываемых с их помощью теорем) содержат в себе все то, что можно утверждать об исходных понятиях. Так, если точка и прямая формально не определены, но заданы аксиомы о том, что через две точки можно провести прямую и притом только одну, а также о том, что три точки задают плоскость и притом только одну, то именно совокупность этих аксиом создает тот строгий контекст, который может использоваться нами при выводе новых утверждений о точке, прямой и плоскости[57]. Прикосновенность этого принципа именно к высшей логике следует из того, что даже математиками он был осознан только к концу XIX столетия, несмотря на то, что о нем говорили и Аристотель, и Декарт, и, как уже сказано, Гегель.

Мы же говорим здесь именно о техобщих понятиях, которые лежат в основе учений о развитии мира. Поэтому – если мы действительно хотим разобраться в проблемах эволюции или креационизма – столкновения с подобной «заумью» нам никак не избежать.

Таким образом, надобыденная логика говорит о том, что подлинным обоснованием всех принимаемых нами посылок является без исключения вся сумма вытекающих из них следствий. А это и есть отражение того обнаруживаемого при анализе механизмов любого развития обстоятельства, что вся цепь следствий играет не только пассивную страдательную роль, но и активно участвует в формировании своих собственных причин.

Но мы предположили, что разум свободно развивается до каких-то (не очень определенных) вершин. А, собственно, где предел развития человеческой (и не только) цивилизации, если разуму и в самом деле предначертаны миллиарды лет непрерывного восхождения?

А предел – в полном исчерпании всех тайн Вселенной, предел там, где человек вбирает всю ее в круг своей собственной практики…

Доля иронии заключается в том, что при ограниченности Вселенной эволюционистское отрицание Божественного творения мира из ничего спасает себя только допущением совершенно невероятной вещи, – а именно тем, что двигателем всеобщего развития может оказаться… не кто иной, как сам человек. Именно он вносит в окружающий нас мир то организационное начало, которое в конечном счете и упорядочивает всеобщее движение.

Впрочем, здесь есть некоторая тонкость. Мы уже говорили о том, что по существующим представлениям наблюдаемая Вселенная не исчерпывает собой всей действительности. Но и уже известные нам, и все те, которые еще только предстоит открыть, физические законы, распространяются только на нее; точно так же отношения пространства и времени действуют только в ее пределах. Мы не вправе распространить их за расчетные границы Вселенной – там властвуют совершенно иные принципы бытия. Поэтому границы Вселенной – это в сущности тоже сингулярность; все то, что лежит за ними – абсолютно недоступно ни нашему наблюдению, ни даже нашему разумению (ни даже нашей – самой смелой – фантазии). За этой сингулярностью – абсолютно иное качество, и нам просто не дано, во всяком случае пока, заглянуть туда.

Таким образом, абсолютным пределом восхождения оказывается именно эта сингулярность. Но само время существует именно (и только) по эту сторону границы, поэтому в пределе своего восхождения сам человек может оказаться в таком положении, когда доступным ему окажется все оно без какого бы то ни было изъятия.

Вглядимся более пристально.

Если наш мир конечен во времени хотя бы только с одной стороны, то по меньшей мере его прошлое оказывается полностью познаваемым человеком. Или – скажем более академично – носителем экспоненциально развивающегося разума, поскольку субъектом подобного познания может быть и носитель какого-то внеземного сознания. (Впрочем, если что-то доступно разуму «вообще», то нет никаких принципиальных противопоказаний тому, чтоб это было доступно и самому человеку.)

Процесс рационального человеческого познания насчитывает немногим более двух тысячелетий. Начало ему полагают греки, ибо до них систематизированного постижения окружающей нас реальности не существовало. Однако не возбраняется отсчитывать познание и от кроманьонца; перед лицом предстоящих миллионо-, а то и миллиардолетий лишние тридцать или сорок тысяч лет в общем-то ничего не меняют. Тем более, что основной массив знаний получен нами в течение последних двух-трех веков. Но как бы то ни было уже к сегодняшнему дню накопленные знания позволяют нам и управлять течением многих событий, и моделировать многое из того, чему мы в принципе не могли быть свидетелями. И если прошлое действительно конечно, мы вправе предполагать, что все его тайны будут раскрыты нами за ограниченное время. За какое именно – трудно сказать, но в любом случае за гораздо меньшее, чем реальный срок свершившейся эволюции. Так, эволюция жизни на Земле насчитывает около двух миллиардов лет, между тем всего за два столетия человеком были раскрыты принципиальные ее секреты.

Но что это значит: «познать до конца»?

Познание человека – это очень специфическая вещь. Во-первых, потому, что оно прямо предполагает возможность самостоятельного воспроизведения того, что вошло в состав наших знаний. Во-вторых, все то, что уже познано нами, может быть использовано в качестве практического средства преобразования всей действительности.

Открытие законов естественного отбора дало человеку возможность использовать их в практике отбора искусственного. (Здесь, правда, нужно принять во внимание, что в несистематизированном виде многое было известно еще задолго до 1859 года, то есть года публикации эпохального труда Чарльза Дарвина.) Раскрытие интимных тайн природы уже дало нам возможность искусственно воспроизвести сокрытые механизмы и использовать в нашей практике силу пара, электричества, атома… Словом, обобщая, можно сказать, что до конца познанным любое явление становится именно тогда, когда оно оказывается искусственно воспроизводимым и может быть использовано в качестве практического средства достижения каких-то новых целей.

Правда, любое из познанных нами сегодня явлений раскрыто лишь отчасти. В известном смысле все познаваемое можно уподобить матрешке. Каждый новый интеллектуальный прорыв человека в область неведомого – это снятие очередной ее оболочки, но что находится в самой сердцевине, можно будет узнать только в самом конце пути. Правда, образ матрешки страдает некоторым противоречием тому, что обычно понимается под познанием. Ведь любой прорыв в область ранее неведомого означает собой постижение каких-то более фундаментальных и сложных истин, каждая же последующая матрешка представляет собой что-то более простое и непритязательное. Но забудем на время об этом.

Не будем говорить обо всем том, что в будущем еще только может быть порождено всеобщим развитием природы. Не решив проблемы прошлого, говорить о будущем трудно. Поэтому обратимся к ретроспективе.

Если мир не имеет начала во времени, то до сердцевины этой «матрешки» добраться в принципе невозможно. Но если прошлое все же конечно, то раскрыть ее можно – причем за срок, несопоставимо более короткий, чем истекшее с момента большого взрыва время. Таким образом, можно заключить, что в перспективе – если, разумеется, в ней человеку отпущено достаточно времени, – можно рассчитывать на достижение заветного предела. А значит, конечные механизмы всеобщего развития, включая и механизмы самого взрыва первовещества нашей Вселенной, могут стать доступными как для искусственного воспроизведения, так и для использования их в качестве практического средства достижения каких-то более высоких целей. Иными словами, законы, лежащие в основе формирования самого мира, который окружает нас, в конечном счете могут быть подчинены и поставлены на службу человеку. А что значит – на практике использовать все эти законы, как не пересоздавать сам мир по какой-то своей мерке, как не подчинить его историю каким-то своим нуждам, своим идеалам? Использование на практике всех этих законов может означать только одно – полное переятие эстафеты творения у нашего Создателя, если мы веруем в Него, или – управление развитием Вселенной, если мы веруем в одну только эволюцию.

Столь ли уж невероятен подобный ход развития вещей?

Вдумаемся. До тех пор, пока человеческая деятельность ограничивается тесными рамками маленького островка Вселенной, мы все время остаемся подверженными риску случайной катастрофы, которая может уничтожить не только наши завоевания. Но и самую жизнь. Ведь в случае столкновения нашей планеты с достаточно крупным небесным телом в самое короткое время может погибнуть все живое на ней. Это только одна модель всепланетной катастрофы. Причем не столь уж и невероятная даже по меркам отдельно взятой галактики. А ведь источником опасности могут служить и какие-то более фундаментальные – межгалактические процессы. Поэтому если речь идет о перспективе, простирающейся на миллионы и даже на миллиарды лет, считаться с возможностью возникновения форс-мажорных обстоятельств необходимо. Ну и кроме всего прочего, не следует сбрасывать со счетов результаты собственного неразумия человека, которые, в свою очередь, могут повлечь за собой гибель не только его цивилизации, но и всей непосредственной среды его обитания. Вспомним: еще перед первым взрывом ядерного устройства в Аламогордо физиками всерьез просчитывалась вероятность включения в цепную реакцию вещества самой Земли.

Поэтому уже только соображения безопасности могут поставить вопрос о воспроизводстве собственного рода, и уж тем более – об искусственном воспроизводстве необходимых и достаточных условий его существования.

Обратимся к прогнозируемой астрономами возможности столкновения с каким-нибудь небесным телом. Уже сегодняшний уровень развития наших знаний позволяет проектировать какие-то внеземные станции обитания или капсулированные убежища, где человек может какое-то время пережидать последствия трагедии. Поэтому при получении информации о приближающейся опасности все ресурсы цивилизации могут быть направлены на их создание.

Какова бы ни была катастрофа, жизнь на планете способна снова возродиться. Особенно если учесть то обстоятельство, что процесс возрождения может быть инициирован прямо заинтересованным в его максимальном ускорении самим человеком. Ведь внесение условного фермента, способного стимулировать и резко ускорить органогенез, вполне по силам уже сегодняшней науке, и допустимо предположить, что условия для возвращения человека на родную планету рано или поздно будут с его же помощью и во многом под его контролем воссозданы. При этом срок воссоздания может быть значительно более коротким, нежели время естественного развития. Так темп искусственного отбора, руководимого и направляемого человеком, значительно выше темпов естественного. Конечно, эти условия могут быть не совсем теми, которые были до катастрофы, поэтому дальнейшая история самого человека будет в определенной мере деформирована, но как бы то ни было кризис может быть преодолен.

Обрисованная здесь ситуация по меркам большого космоса совершенно микроскопична. Но увеличим масштабы и, опуская промежуточные звенья, представим, что некий субъект разума в своем развитии поднялся до такого уровня, когда его домом становится вся Вселенная, или хотя бы достаточно большая ее часть. Вообразим, что именно ей ближайшие тысячелетия угрожают катастрофой, и что этот развившийся разум уже способен предупредить прогнозируемый коллапс включением механизмов запуска нового цикла генерального развития. Согласимся, что такой выход, точно так же, как и в приведенном только что мысленном примере, не избавляя от глубокой травмы, все-таки обеспечивает ему собственное воспроизводство в будущем.

Но мы говорим о процессах, которые ограничиваются только физической гибелью всего окружающего. Иначе говоря, о некоторой модели механо-энергетического апокалипсиса. Меж тем существуют и другие.

Так, например, на всех уровнях – от планетарного до межгалактического не исключено искусственное создание какой-то новой формы жизни, а может быть, и сознания, против которых у существующей не окажется никакого «противоядия». Не исключено также и то, что это неосторожно порожденное новообразование способно полностью пожрать старую и развиться, попутно переделывая весь окружающий мир, до высших разумных форм, в свою очередь, способных к повторению подобного самоубийства или трансформации.

Отнюдь не исключено и появление этической альтернативы той цивилизации, которая создается носителем разума. Альтернативная же этика может ставить своей целью сознательное уничтожение всего сущего во имя восторжествования своих идеалов. Ведь и сегодня любая форма фанатизма – это какая-то альтернативная система ценностей, которая зачастую не видит ничего плохого в том, чтобы полностью уничтожить все, не разделяемое ею. Ясно, что и здесь выходом из положения может послужить предупреждающий катастрофу повторный запуск всеобщего цикла, в процессе которого можно будет внести какие-то коррективы в единую логику формирования нравственных ценностей, с тем, чтобы избежать духовной мутации.

Заметим: все модели, во всяком случае выходящие за рамки планетарного уровня, не исключают зарождения иных форм жизни. И обратим внимание: для всех тех форм, которые могут быть созданы в результате подобных действий, именно включающий новый цикл развития разум будет ее творцом. Поэтому ясно, что, если какая-то из них окажется в состоянии подняться до стадии одухотворения, именно он будет осознаваться ею неким Верховным существом, направляющим течение всех процессов.

Тем более что это будет в полной мере соответствовать истине.

Сегодня мы не в состоянии даже представить все возможные варианты развития разума, которые могут вести к необходимости включения познанных механизмов. Если же прошлое нашей Вселенной и в самом деле конечно, любому разуму, который на много порядков превосходит наш, уже ничто не воспрещает до конца познать все его механизмы. А значит, такому разуму оказывается по силам искусственное их воспроизведение.

Но если все это в принципе возможно, то где гарантия того, что где-то в прошлом, а именно – около пятнадцати миллиардов лет тому назад, такие механизмы уже не были запущены кем-то, до конца прошедшим один из обрисованных выше путей? Где гарантия того, что когда-то достигший предела своего развития разум уже не получил возможность прямого управления всем циклом от начала и до конца, то есть до того самого момента, когда порождаемая им жизнь сама оказывается способной к искусственному воспроизводству Вселенной.

И вот теперь – главное. Если подобный запуск по силам любому разуму вообще, то где гарантия того, что этим гипотетическим инициатором глобального цикла развития Вселенной не был сам человек? Где гарантия того, что рожденное еще на самой заре цивилизации представление о тесной связи с Богом не отражает собой представления о действительном родстве с действительным нашим прародителем?

Подчеркнем, однако, следующее. Эсхатологические, то есть проникнутые предвидением конца света, построения, которые только что были приведены здесь, – это всего лишь одна из возможных моделей будущего цивилизаций. При этом вовсе не исключено, – что наименее вероятная из всех: все-таки хочется надеяться, что развивающемуся сознанию более свойственна бесконфликтность. Но как бы то ни было, они позволяют выявить то чрезвычайно важное для нас обстоятельство, что реальные отношения между прошлым, настоящим и будущим отнюдь не столь просты и прямолинейны, как это кажется там, где физическое время представляется потоком, который имеет одно единственное измерение. Реальная действительность, как кажется, обнаруживает себя куда более сложным и многомерным образованием, чем это монотонное одновекторное движение; будущее вовсе не отделяется от прошлого какой-то непреодолимой пропастью, но сосуществует с ним и оказывает постоянное воздействие на него.

Словом, на определенном уровне развития разума привычные для нас отношения пространства и времени полностью перестают действовать, поэтому восхождение на этот уровень необходимо приводит к столкновению не только со своим собственным прошлым, но и с прошлым всей нашей Вселенной; и любой, кто оказывается здесь, в сущности перестает быть тем, кем он был до этого, ибо он получает возможность вмешательства в него, а значит, возможность пересоздания и мира в целом, и самого себя.

На первый взгляд, это может показаться прямым отождествлением человека с Богом. А это противоречит духовной традиции и эволюционизма и креационизма, поэтому должно быть исключено как одним, так и другим. Однако на деле никакого отождествления здесь нет и не может быть.