19. Пристрастие к ругательствам

19. Пристрастие к ругательствам

Хорошим примером «любви как привычки» может служить сквернословие. Оно существует во всяком обществе: везде люди используют при случае, иногда и без ясного повода, бранные слова.

То, что сквернословить (или, как иногда говорят, «выражаться») нехорошо, особенно в присутствии других лиц, знает каждый. Некоторые случаи сквернословия уголовный кодекс даже относит к преступлениям. Тем не менее, сквернословие если и уменьшается, то не так быстро, как хотелось бы. В чем причина этого? Откуда такая приязнь к бранному слову и насколько она глубока?

Грубые, бранные слова (ученые, избегающие слово «мат», называют их «инвективами») имеются во всех этнических культурах, хотя и являются разными у разных народов.

Во многих европейских странах достаточно остро воспринимается, например, обвинение у гомосексуализме, особенно если оно обращено на совершенно незнакомого человека или, наоборот, на хорошо знакомое, но не замеченное в каком-либо извращении лицо. И жеста, обозначающего понятие «рогоносец», в Италии хватает, чтобы возникла горячая ссора. Вульгарный синоним слова «проститутка», употребляемый во многих странах, причем независимо от пола человека, серьезно обижает, даже если обвинение небезосновательно.

В национальных культурах, высоко ставящих статус родственных отношений по материнской линии, большую роль играет сексуальное оскорбление матери (отсюда само наше слово «мат»).

В культурах, где особое внимание уделяется сексуальной жизни, самыми грубыми являются ругательства с коитальным, связанным с соитием, смыслом. У чукчей же и эскимосов наиболее оскорбительные ругательства означают что-то вроде «Ты – неумеха!», что вполне понятно: в исключительно трудных условиях, в которых живут эти народы, человек, пасующий перед трудностями, достоин презрения.

Одни из самых сильных китайских оскорблений: «Зеленая черепаха!» и «Заяц!»

В национальных культурах, где корова считается священным животным, назвать кого-то «коровой» значит, скорее, похвалить его. Русское же «Корова!», обращенное к женщине, звучит достаточно оскорбительно. В мусульманских странах «Свинья!» очень тяжелое оскорбление, в то время как у папуасов, у которых свинья – одно из немногих домашних животных, девочкам нередко дают имя Борома, то есть свинья.

При всем разнообразии бранные слова выполняют у разных народов одинаковые социальные функции. Они вызывают у оскорбляемого человека негативные чувства, причиняют ему моральный урон, принижают его в собственных глазах. Непристойность, всегда присущая брани, вызывает шок. Он во многом обусловлен тем, что слушатель, помимо своей воли, оказывается вовлеченным во что-то «грязное». Нередко ругательство помогает «сбить противника с курса», отвлечь его внимание, особенно если употребляются наиболее грубые ругательства или не оставляющие сомнений вульгарные жесты типа фиги, задирания подола платья и т. п.

Одновременно ругательство возбуждает и подбадривает самого его автора. Известно, что среди племен, задержавшихся на первобытной стадии развития, враждебные группы перед боем некоторое время изощрялись в оскорблении противника, подвергали сомнению и осмеянию его сексуальные потенции и т. п. Взаимные оскорбления входили в ритуал рыцарского поединка. И сейчас профессиональные боксеры иногда «настраиваются» на бой с помощью ругательств и взаимных оскорблений.

Ругательство служит также одним из самых простых и удобных способов разрядки, снятия напряжения. В этом случае оно обычно не обидно для окружающих. В определенных жизненных ситуациях оно может выглядеть даже оправданным.

В частности, как пишет А. Рид, «в состоянии, когда нервы натянуты до предела орудийным огнем, противоестественным образом жизни, близостью ненавистной смерти, солдат может выразить овладевшие им чувства только таким путем, который, как учили его всю жизнь с самого детства, есть путь грязный и мерзкий» [194].

В романе Р. Роллана «Кола Брюньон» главный герой, увидев свои скульптуры изуродованными богачом-заказчиком, находит первое облегчение в ругательствах: «Будь он здесь, мне кажется, я бы его убил. Я стонал. Я глупо сопел. Я долго не мог ничего вымолвить. Шея у меня стала вся багровая, жилы на лбу вздулись; я вылупил глаза, как рак. Наконец несколько ругательств вырвались-таки наружу. Пора было! Еще немного, и я бы задохнулся… Раз пробку выбило, уж я дал себе волю, бой мой! Десять минут кряду, не переводя духа, я поминал всех богов и изливал свою ненависть».

К ругательствам обращаются также, чтобы показать принадлежность к определенной социальной группе, наладить «непринужденное общение», продемонстрировав, что ты «свой».

Вот характерный пример такого употребления ругательства из рассказа В. Крупина «Колокольчик»: «Они разложили маленький огонь от комаров, вывалили на газету разваренную рыбу. По кругу гулял родимый граненый. Говорил они, употребляя в десятках вариантов одно и то же слово. Меня они застеснялись, но я употребил еще один вариант этого же слова и стал как бы свой» [195].

Самые плохие случаи – это, пожалуй, те, когда использование ругательств становится автоматическим и не служит какой-то если не полезной, то хотя бы ясной цели. Человек с бедным словарным запасом иногда прибегает к бранным словам, чтобы передать свое эмоциональное отношение к обсуждаемой теме или как-то намекнуть на то, что иначе он не в состоянии выразить.

Ругательства используются и просто потому, что в данной среде так принято, по привычке. Они оказываются чем-то вроде знаков препинания, которыми обильно уснащается речь, «детонирующими запятыми», по выражению Д. Джексона. Как раз в этой роли ругательства применяются наиболее широко, особенно в мужском разговоре, где они функционируют в «шаблонизированной и нетворческой форме» (М. Бахтин).

И, наконец, как это ни парадоксально, бранные слова иногда служат не для оскорбления, а для похвалы, хотя, казалось бы, для этого-то всегда есть более подходящие слова.

В только что упомянутом рассказе В. Крупина приводится и такой случай: «Жена его положила сына (новорожденного) в хомут, а я, кажется пятилетний, пришел с мороза погреться и вытереть сопли, увидел такое дело и, считая нормой русского языка все матерные слова, восхищенно сказал: «Ну, Анна, в такую мать, ты и придумала!»

То, что к такой форме выражения одобрения прибегает ребенок, показывает, что ругательство-похвала было еще в недавнем прошлом не такой уж большой редкостью.

Не во все времена ругательства являются одинаково распространенными. Бывают периоды, когда во многих как будто вселяется какой-то бес, и они начинают сквернословить особенно обильно и изощренно. В разных областях одной и той же страны ругаются при этом не только по-своему, но и с разной интенсивностью и мерой фантазии.

Хороший пример на этот счет приводит Й. Хёйзинга. Хотя речь идет о достаточно отдаленном прошлом, описываемая им «эпидемия сквернословия» кое в чем остается поучительной: «В позднем средневековье ругать еще обладает той привлекательностью дерзости и высокомерия, которые делают ее сродни чему-то вроде благородного спорта… Один другого старается перещеголять по части остроты и новизны бранных выражений; умеющего ругаться наиболее непристойно почитают за мастера. Сперва во всей Франции. ругались на гасконский или английский лад, затем на бретонский, а теперь – на бургундский. Бургундцы приобрели репутацию наипервейших ругателей.»[196]. Франция, сетует Жерсон (средневековый теолог, церковный и государственный деятель), как страна христианская, страдает более всех прочих стран из-за этого порока, приводящего к чуме, войнам и голоду. Причастны к этому и монахи, даже если прямой брани они избегают. Жерсон высказывает пожелание, чтобы все власти и все сословия, прибегая к строгим указаниям и небольшим штрафам, которые могут быть весьма действенны, помогали искоренять это зло. И действительно, в 1397 г. появляется королевский ордонанс, возобновляющий прежние постановления против ругани; фигурируют здесь, однако, не небольшие и посильные штрафы, но старые угрозы, в которых слышится священное негодование против гнусного богохульства. На полях сборника судебных документов, где содержится это постановление, есть надпись: «Ныне, в лето 1411, ругательства те слышны повсюду и сходят всем безнаказанно»[197].

Похожая, но, конечно, гораздо меньших масштабов волна сквернословия распространилась у нас около полувека назад. Она была вызвана только что перенесенными тяжелыми испытаниями, скудностью жизненных благ, недостатком образования и общей культуры. Но во многом эту волну поддерживало и, так сказать, направляло обильное сквернословие «на высшем уровне», когда министры и другие высокие чины, а за ними и все нижележащие ступени бюрократической пирамиды считали сквернословие в присутствии подчиненных «хорошим тоном» и верным показателем «близости к народу» и отсутствия всякого зазнайства. К счастью, с эпидемией сквернословия сейчас уже покончено, во всяком случае, в «верхнем эшелоне».

Ругательства имеются, наверное, во всех языках. Они меняются не только от народа к народу, но и от эпохи к эпохе, однако гораздо медленнее, чем другие формы вербальной коммуникации. Хотя круг активно используемых ругательств всегда довольно узок, они выполняют весьма разнообразные и разнородные функции. В некоторых ситуациях без ругательств, кажется, трудно или едва ли даже возможно обойтись, но в подавляющем большинстве случаев их употребление – только дань плохой традиции, среде, привычке, и не более того.

Пристрастие к ругательствам, их использование к месту и не к месту не имеет под собой глубоких корней. Если за влечением к пище еще можно усматривать какие-то физиологические основания или предпосылки, то за склонностью употреблять бранные слова ничего не стоит, кроме, естественно, недостатка общей культуры. Характерно, что человек, беспрестанно сыплющий «нехорошими словами» в привычной ему среде общения, попав в другую среду, сразу же забывает об этой своей склонности.

Пристрастие к сквернословию – всего лишь привычка, причем более поверхностная, чем та же привычка вкусно и обильно есть.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.