1

1

Общение человека с живым ино-бытием¹ есть повседневное явление его душевной жизни, и трудно было бы представить себе наше существование без него. Мы общаемся неутомимо и в ясном сознании, и в ворожбе ночных видений, мы «говорим» с другими людьми, с природой, с божеством, мы говорим сами с собой. Все делание души вольное и невольное, ее польза и ее бескорыстие нуждаются в общении и требуют его. Даже в познании или созерцании душа воспринимает раскрываемое ею, как весть, посланную издалёка, и творчество ее принимает форму сообщения о том, что было ей возвращено. Душа живет, раскрываясь ино-бытию и ему внимая; она прислушивается к тишине и вздохом жалобы шепчет молчанию. Если бы узнать наверное, что нет никого, кто бы мог слышать, что нет никого, кто бы мог сказать, она не могла бы жить в ужасе такого познания.

Самое привычное, самое обыденное для нас взаимодействие с ино-бытием есть общение человека с человеком. Оно происходит так непрерывно, иногда так мало занимает сознание, что душа способна часами не замечать его вовсе. С другой стороны, отдельные эпизоды в этой неустанной смене взаимодействий сосредоточивают иногда на долгие дни интерес и внимание души, приковывают к себе ее чувство, мысль и волю. Но и здесь душа, занятая индивидуальным содержанием того или другого общения, поглощенная теми событиями, с которыми данное взаимодействие связано, нередко проходит мимо сущности общения и даже мимо самого факта предстояния одного живого бытия другому.

Не только привычность взаимодействия, не только захватывающий интерес отдельных его проявлений уводят внимание души от того, что устойчиво и существенно в общении. Душа боится подойти близко к познанию общения потому, что чует в нем отстраняющую тайну и, бессильная ясно сознать ее, отзывается на ее бытие подавленной, но неутолимой болью. Общение может быть мимолетно-ничтожным, но душа болеет и в нем. Оно может длиться долго, быть глубоким, быть исполненным радости или страдания, и все та же напрасно заглушаемая боль влачится за каждым мгновением его свершения. При каких бы условиях ни происходило общение, кем бы ни велось оно – в душе человека неумолчно стонет непонятная тоска, не смеющая даже просить для себя понимания. Неутомимо общаются люди, и один может подслушать в другом эту глухую тоску, но нелегко поведает он о своей боли; а если и расскажет о ней что-нибудь, то разделенность беспомощного страдания только подтвердит ему, что оно имеет всеобщую и неотвратимую власть.

Неутолимая боль, проникающая опыт общения, говорит о том, что душа не получает от него того удовлетворения, которого она ищет в нем. Общение всегда есть попытка установить живое касание души с ино-бытием; оно должно, следовательно, осуществить состояние, противоположное тому, в котором душа предоставлена исключительно самой себе, – противоположное состоянию одиночества. Между тем акт общения обыкновенно не выводит душу из одинокого бытия и, не устраняя вследствие этого тягостных переживаний, связанных с одиночеством, присоединяет к ним новую боль от неудавшейся попытки преодолеть это одиночество и новую рану от приближения чуждого ино-бытия. Другими словами, общение обманывает одинокую душу, являясь лишь иллюзией подлинного взаимодействия одной души с другой душою.

Эта иллюзия возникает вместе с социальным опытом человека; душа подчиняется ей с первых лет своей жизни в слепом стремлении уйти от своего одинокого бытия. Ребенок инстинктом своим ищет взаимодействия с теми, которые его окружают, и удовлетворяется качеством этого взаимодействия постольку, поскольку оно оберегает его беспомощное и хрупкое бытие. В процессе элементарных вопрошаний, обыденных просьб и заявлений, получающих подходящий успокаивающий ответ, складывается иллюзия понимания, которую потом и в более сложном общении ищет и находит одинокая душа. Подобное взаимодействие доставляет столько эмпирического удобства и столько маленьких повседневных радостей, что душа не может замечать мнимости осуществляемого в нем социального единения, и только слепая тоска, не умирающая в ней вопреки непрестанно осуществляемому общению, мешает ей забыть совсем, что, живя среди людей, она одинока.

Трудность проникнуть в обман общения едва ли была бы преодолимой, если бы на помощь все познающей, все проверяющей сомнением и анализом силе души не присоединялось бы нечто другое, с самого начала независимое от ее произвола. Это – неравенство между отдельными душевными организациями или превосходство одной души над другою. Качественное различие между переживаниями людей существует с самых ранних дней их жизни, хотя они сами и другие обыкновенно плохо замечают это различие: они сами – потому, что юное сознание большею частью направлено на ино-бытие и гораздо реже сосредоточивается на себе; другие потому, что в отношениях людей в большинстве случаев, а в семье почти всегда, жизнь направляется потребностями и симпатиями рода, которые делают людей слепыми к тонким индивидуальным граням. Неясно выраженные сначала, качественные превосходства испытаний души, накопляясь и суммируясь вместе с ее ростом, создают общий уровень жизни, определяющий способ испытывания в каждом ее жизненном опыте. Как только этот внутренно творимый новый мир начинает искать соответствующих ему самобытных форм воплощения, которые в силу качественного превосходства своего неизбежно самым своим бытием осуждают другие низшие формы, – так со все возрастающей отчетливостью выявляются грани, отделяющие одну жизнь от другой.

Процесс этого отмежевания может идти очень медленно и неуловимо, скрываясь за общностью внешних культурных форм, нивелирующих уровень взаимодействия. Новое содержание, творимое в душе, следуя общему закону бережливости в трате силы, пытается приспособиться к привычным способам выражения и лишь в редких случаях полной невозможности приспособления создает себе особую жизненную форму. Последствием этого является то, что за одинаковыми словами и деяниями нередко скрываются резко различные идеи и настроения, и глубокие расселины раздвигают души людей, таясь за порослью общего быта.

Духовная обособленность, утверждающаяся на духовном преимуществе, как только она испытывается с достаточной определенностью и силой, неизбежно разрушает иллюзию подлинного общения и понимания. Одинокая душа, раз осознавшая внутреннюю разность внешне подобных форм общения, перестает слышать созвучные отклики в ино-бытии и сама умолкает; ино-бытие или расплывается в пустыню, говорящую лишь своей тишиной, или же теснит душу грубостью притязающей чуждости. Если изначальное одиночество человека, смутно испытываемое и неосознанное, заставляет его забываться в иллюзии общения, то его духовное одиночество гонит его к подлинности одинокого бытия.

Так непосредственное переживание опыта общения приводит душу к познанию того, что общение, по меньшей мере в обычном своем осуществлении, не преодолевает одиночества. Раскрытие этого привычного обмана общения научает далее тому, что опыт общения стоит в ближайшей связи с опытом одиночества, что понимание первого определяется пониманием второго. Решить проблему общения – значит найти путь к преодолению одиночества, а для этого, прежде всего, необходимо познать опыт одиночества в его подлинном бытии.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.