ФИХТЕ И ОСНОВНЫЕ ОБЩЕСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭПОХИ

ФИХТЕ И ОСНОВНЫЕ ОБЩЕСТВЕННЫЕ ПРОБЛЕМЫ ЭПОХИ

Во времена деятельности Фихте происходили решающие изменения в соотношении сил между феодализмом и капитализмом в Европе. С одной стороны, Фихте был свидетелем революционного переворота во Франции, а с другой стороны, он продукт «немецких обстоятельств», которые Энгельс кратко охарактеризовал в статье «Положение в Германии»: «Это была одна отвратительная гниющая и разлагающаяся масса» (8, стр. 561). Обе эти стороны получили теоретическое отражение в трудах Фихте. Его творчество, возникшее под впечатлением революции, охватывает проблемы буржуазного общества на определенной ступени его развития и затем отражает эти проблемы в условиях изживших себя общественных отношений Германии. Немецкие буржуазные мыслители того времени, как заметил Маркс, не поняли, что в основе их теоретических идей лежали материальные интересы, обусловленные материальными производственными отношениями (см. 6, стр. 184). Противоречия и непоследовательность, черты утопии и иллюзии, идеалистические крайности и моменты пессимизма в трудах Фихте являются проявлением этого положения. Такого рода отрицательным сторонам в трудах Фихте противостоят положительные, прогрессивные, революционно-демократические высказывания, выводы и требования. Эти последние и составляют непреходящую ценность.

Прогрессивность многих идей Фихте определяется, однако, не «немецкими обстоятельствами», не отсталостью общественных отношений тогдашней Германии, а соответствием хода мыслей Фихте общественно-историческим задачам той эпохи, которая нашла свое высшее выражение во Французской революции. Разрушение феодализма и утверждение новых буржуазных отношений составляли сущность эпохи, в которую жил Фихте. Фихте принадлежал к числу немногих немецких мыслителей, которые увидели в данном процессе главную проблему эпохи и исходили из этого в своем творчестве, — в этом состояло его величие. Но вместе с тем в своем творчестве он зависел от таких социальных условий и идейных традиций, которые нисколько не соответствовали достигнутому благодаря Французской революции этапу развития буржуазного общества, т. е. от «немецких обстоятельств». Именно это противоречие между национальным и мировым развитием буржуазного общества отразилось во внутренних противоречиях творчества Фихте; этим объясняются как положительные, так и отрицательные черты его творчества.

При анализе творчества Фихте следует сначала рассмотреть не «все более и более безнадежный развал» в Германии того времени, а ту объективную логику социального развития во Франции (см. 10, стр. 480), из которой этот философ сам исходил, смысл которой он пытался постигнуть и с точки зрения которой он критически рассматривал жалкую немецкую действительность.

То, что относится к Фихте, относится и ко всей классической немецкой буржуазной философии. Последняя немыслима без творческого обращения к французскому примеру. Отношения к нему составляют одну из ее фундаментальных и главных тем, и знание этих отношений необходимо для ее понимания и объяснения. Фальсификация классической немецкой философии со стороны буржуазной историографии всегда начиналась с отрицания или принижения этих связей, и это продолжается и в наши дни. Осознавая эти взаимоотношения, классические буржуазные мыслители находились в согласии с историческим процессом, и благодаря этому в их мышлении проявлялись определенные реалистические черты.

У Фихте эти черты особенно наглядно выступают в эволюции его отношений к Французской революции. Еще в 1791 г. он рассматривал Французскую революцию как такое движение, которое приносило мало пользы широким народным массам и поэтому имело мало смысла. Всю свою надежду на улучшение социального положения плебейско-крестьянских слоев народа, из которых он сам вышел, Фихте в то время возлагал на реформы сверху. Но когда мелкая буржуазия во Франции в союзе с народными массами в своей борьбе пришла к революционно-демократической диктатуре якобинцев, тогда Фихте коренным образом изменил свое отношение к французским событиям. Отныне Французская революция стала для него «богатейшей иллюстрацией к великой теме — права и достоинства человека» и «важной для всего человечества» (см. 22, стр. 103).

Выраженное в этих словах восхищение Французской революцией было у Фихте связано с пониманием того, что революция есть важнейший момент исторического прогресса его эпохи. До конца своих дней он остается верен ее идеям и достижениям. Первые работы Фихте являются открытым и смелым признанием Французской революции и философско-правовым и политическим обоснованием права на государственный переворот вообще. Его последующие труды в области философии права и этики большей частью посвящены разбору тех государственно-правовых и социальных проблем, которые выдвинула Французская революция в период Конвента. Еще в 1799 г. Фихте видит во Французской республике, возникшей в результате революции, «отечество честного трудящегося человека» (см. 28, стр. 100).

И в первые годы XIX в. идеи Фихте остаются тесно связанными с Французской революцией. Один из слушателей последних лекций Фихте в Берлинском университете писал: «Основная идея лекций Фихте сводилась к показу того, что Наполеон, подавив идеи свободы, достигнутые во время Французской революции, лишил тем самым мир этого высочайшего достояния. Французская революция получила у него всемирно-историческое и — что означало гораздо больше — нравственное оправдание; величайшей виной Наполеона он считал его измену делу революции» (51, стр. 249).

Феодальная реакция ненавидела Фихте за его передовые демократические убеждения и за его симпатии к Французской революции. Она чинила ему всякие препятствия, преследовала его и добилась в конце концов его ухода из Иенского университета. Так называемый спор об атеизме следует рассматривать под углом зрения борьбы реакции против Фихте. Фихте сам об этом догадывался, когда писал в «Апелляции к публике по поводу обвинения в атеизме»: «Тут нет нужды в догадках и предположениях. Движущая пружина этого дела видна; она очевидна, хотя никто не хочет назвать ее по имени… Я для них демократ, якобинец, в этом все дело… Что я для них являюсь преступным демократом и якобинцем, а поэтому я им невыразимо ненавистен, — это общеизвестно… Не мой атеизм, а мой демократизм является предметом их судебных преследований. Первый послужил лишь поводом» (15, стр. 286–287). Оценка вполне правильная.

Таким образом, ориентация Фихте на исторический прогресс неоднократно помогала ему в решающие моменты в определенной мере преодолевать субъективно-идеалистические спекуляции и возвращаться на реальную почву.

Перед философией Фихте отчетливо ставился один вопрос: как, собственно, возможно историческое развитие, как возможна смена одной исторически возникшей формы общества другой и как можно философски объяснить эту смену? Очевидно, тут резко противостоят друг другу два явления, примирение которых кажется невозможным: с одной стороны, объективные, независимые от человеческого сознания и воли законы исторического процесса и, с другой — пронизывающая этот процесс человеческая активность и деятельность. Иными словами, объяснение противоположности между необходимостью (объективные законы исторического процесса) и свободой (человеческая активность, деятельность) стало для Фихте главной проблемой всех его философских занятий.

Эту проблему попытался теоретически решить уже Кант. В сущности кантовские размышления так называемого критического периода начались с попытки решить проблему необходимости и свободы, с попытки преодолеть противоположность между повсюду господствующими (механическими) законами природы и человеческой свободой.

В письме к Гарве (1798) Кант весьма определенно высказался по этому вопросу. Гарве предполагал, будто Кант исходил из типичных метафизических проблем, таких, как бытие бога, бессмертие и т. д., и что Кант в ходе попытки решения этих проблем пришел к своему учению (см. 48). Кант в ответ на это возразил: «Не исследование о существовании бога, о бессмертии и т. д. было исходным пунктом, откуда я начал, а антиномии ч[истого] р[азума]: „Мир имеет начало— он не имеет начала и т. д.“ до четвертой: „В человеке есть свобода — против: нет свободы, а все есть естественная необходимость“, — это было то, что разбудило меня из догматической дремоты и толкнуло на критику самого чистого разума, чтобы ликвидировать скандал видимого противоречия разума с самим собой» (56, стр. 257–258).

Эта проблема была поставлена Кантом в таком объеме и с такой резкостью потому, что стала существенной проблемой дальнейшего развития того класса, интересы которого выражал Кант, — класса буржуазии. Чем настойчивее данная проблема выдвигалась историческим развитием, тем скорее она должна была быть воспринята философией.

Подобным образом эта проблема предстала и перед Фихте. Причем именно в этом состоит решающий момент для объяснения как перехода от Канта к Фихте, так и развития философии самого Фихте.

Фихте относительно рано постиг основную слабость кантовской философии. Последняя опиралась на механистическое естествознание и оттуда черпала свои методологические средства. Признание строжайшей естественной необходимости составляет для Канта неизменную предпосылку всякой науки. Но тогда возникает вопрос: как же возможна свобода, не противоречащая строгой естественной необходимости? Или иначе, если говорить о проблеме общества и личности, как согласовать необходимость и свободу в отношении человека и всего человечества? Кант решает эту проблему, конструируя две сферы бытия и подчиняя человека в качестве эмпирического существа строгой необходимости, но зато в качестве умопостигающего существа позволяет ему приобщаться к свободе.

Именно попытка Канта теоретически обосновать свободу воли вызвала восторг Фихте, ибо он надеялся сделать из кантовского учения о свободе социальные выводы. «Мне кажется очень убедительным, — пишет он, — что из положения о необходимости всех человеческих действий проистекают очень вредные следствия для общества, ибо огромная порча нравов так называемых лучших сословий возникает большей частью из этого источника». И, подводя итоги, Фихте заявляет: «Поскольку я не смог изменить то, что вне меня, постольку я решил изменить то, что во мне» (27, стр. 142). Тем самым Фихте, конечно, вступил на ложный путь. Он хотел изменить общественные отношения своего времени, изменив лишь сознание людей. Этой цели Фихте служил в качестве преподавателя университета, писателя и оратора. Ограниченный «немецкими обстоятельствами», нашедшими отражение в его философии, Фихте не понимал, что решительное изменение сознания возможно достигнуть лишь путем практической политической деятельности. Отсутствие в Германии реальных общественных сил, способных осуществить изменение феодально-абсолютистских общественных отношений путем революционных действий, сказалось на Фихте в том, что он приписал сознанию такое значение, которое приводило его к отрицанию объективной реальности вообще.

Находясь во власти идеалистических заблуждений, он полагал, будто не революционные народные массы изменят данные отношения, а его философия. В одном из писем 1795 г. он утверждает, что если французская нация с помощью революции освободила человека от внешних оков, то его философия освобождает человека от «оков вещи в себе» (см. 27, стр. 449), т. е. что человек отныне больше не подчинен никаким общественным необходимостям. Человеку лишь остается признать философию Фихте и положить ее в сторону своих действий. Если он подчинится наукоучению, тогда общественные и социальные отношения как бы сами по себе изменятся и разумное государство станет действительностью. В сущности Фихте подменяет объективные исторические законы мышлением абстрактного индивидуума.

Итак, пытаясь снять кантовскую противоположность между эмпирическим и умопостигаемым существом человека, определяя необходимость через свободу и подчиняя ее свободе, Фихте сводит эмпирический мир к умопостигаемому, сверхчувственному. Отказываясь от постоянного стремления Канта опираться на механистическое естествознание и обращаясь к проблемам человеческого общества, Фихте понимает их преимущественно как проблемы этики, как проблемы нравственной деятельности. При этом Фихте отказывается от кантовской «вещи в себе» и подчеркивает идею тождества субъекта и объекта, ставшую в дальнейшем стержнем, вокруг которого развивалась диалектика в классической немецкой философии. Весь внешний мир оказывается у Фихте продуктом разума человека, продуктом его свободной нравственной деятельности.

Оглядываясь назад, можно задать вопрос: необходим ли был субъективно-идеалистический вывод Фихте, столь изощренный и ошибочный? Необходимо ли было переносить весь внешний мир в сознание, чтобы преодолеть оставшуюся у Канта неразрешенной противоположность между свободой и необходимостью?

Немецкий философ-марксист Эрхард Альбрехт верно указывает: «Тенденция в дальнейшем развитии кантовской философии с неизбежностью была направлена на преодоление столь резко выступившей у Канта противоположности между миром явлений… и миром вещей в себе. Правда, возврат к докантовским взглядам был почти невозможен… Ведь именно Кант очень глубоко раскрыл в своей „Критике чистого разума“ слабости этих (предшествующих. — М. Б.) систем, хотя он и не смог указать путь, могущий привести к их преодолению» (46, стр. 4). Таким образом, Фихте был вынужден исходить из Канта, но ему невозможно было на этом остановиться, тем более что он развивал свою теорию под впечатлением свершившейся революции во Франции. Если Маркс в своих ранних работах называет философию Канта «немецкой теорией французской революции» (1, стр. 88), то это в гораздо более широком смысле можно отнести и к Фихте, который прямо воплощает теорию буржуазной революции в системе замкнутого разумного государства и разрабатывает «естественные права» человека как citoyen [8] в буржуазном обществе. Возможность осуществления этой теории он обеспечил тем, что абсолютизировал Я этого citoyen’a, т. е. личность гражданина.

Субъективно-идеалистическая философская теория Фихте, таким образом, тесно связана со стремлением философа к преобразованию общественных и социальных отношений его времени. Поэтому мы в дальнейшем должны помнить, что Фихте в своей философии в конце концов стремился к реализации в общественной действительности своих демократических идеалов, которые восходили к идеям Руссо и ориентировались на последний этап Французской революции. Философскую систему Фихте в более узком смысле, его наукоучение, следует считать в первую очередь не столько новой теорией познания или метафизикой, сколько теоретическим обоснованием его демократических экономических, социальных и эстетических воззрений. Это обоснование оказалось явно ошибочным.

Трагедия Фихте заключалась в том, что в Германии в его время не было широкого революционного движения, на которое он смог бы опереться в своем понимании исторического развития той эпохи. Все, что Фихте искал и о чем он мечтал, нашло свое выражение исключительно только в теории, которой недоставало общественно-практической реализации и которая поэтому приводила своего творца к идеалистически-извращенным выводам. Лишь исходя из этого положения вещей возможно постигнуть подлинный смысл философии Фихте. Ибо сам по себе субъективный идеализм Фихте — такое же ложное учение, как и любой идеализм вообще.