9. «Политические» преступления

9. «Политические» преступления

Айн Рэнд

Сегодня в нашу культуру проникает одна очень вредная идея. Первоначально она была представлена как собственная противоположность, в форме, казавшейся обратной ее истинному значению и логическим последствиям. Эта форма — симпатия к преступникам, которые объявляют мотивы своих действий политическими; сама идея — законодательно утвержденная категория «политических преступлений».

При американской законодательной системе не может быть никаких политических преступлений. Так как у каждого гражданина есть право иметь и проповедовать любые идеи по своему выбору (в том числе, естественно, и политические), правительство не может вмешиваться в это; оно не может ни наказывать, не поощрять его за идеи; никакая идеология не может стать причиной юридического разбирательства.

Исходя из того же принципа, правительство не может как-то по-особому относиться к человеку, совершившему преступление, руководствуясь некой идеей.

Преступление — это насильственное (или мошенническое) нарушение прав других людей. В свободном обществе преступлением может считаться только применение физической силы в отношении других людей, если оно не является самообороной (в этом отличие уголовного преступления от административного нарушения). В свободном обществе никакие идеи не могут считаться преступлением, равно как и не могут служить оправданием совершенному преступлению.

Если ясно представлять себе нравственно-юридический контекст (и иерархическое происхождение) любого политического принципа, то очень легко применить его к любому конкретному случаю. Например, американские граждане имеют право на свободу вероисповедания; однако, если некая секта начнет исповедовать верования и приносить человеческие жертвы, это будет считаться убийством. Совершенно ясно, что это не является вмешательством в религиозные установки членов секты; это адекватное применение принципа, согласно которому первичным является право на жизнь, и нарушающие его не могут требовать защиты своих интересов, то есть права на нарушение права.

Совершенно аналогичным образом и по тем же самым причинам отвратительные мелкие обдолбанные чудовища, прибегающие к насилию и перешедшие, не встречая практически никакого сопротивления, от студенческих сидячих забастовок к поджогам и терроризму, должны по закону считаться преступниками, а не политическими недовольными.

С моральной точки зрения они хуже, чем обычные уголовники: те по крайней мере не вторгаются в сферу идей и не выставляют себя защитниками прав, закона и свободы. Но закон должен быть одинаков и для тех и для других. Там, где в дело вступает оружие, идеям места нет.

Моральное банкротство сегодняшней либеральной верхушки (в том числе и его прямое следствие — разрушение концепции личных прав) — это основная причина поступков, совершаемых малолетними бандитами. Они становятся все более активными потому, что их называют «диссидентами» и «идеалистами». Экономическое оправдание, которое они находят для своих насильственных действий, — бедность — могло бы быть непростительным злом, если бы было правдой; но в свете растущего количества свидетельств того, что у этих юнцов в основном совершенно благополучные в материальном плане семьи, оно выглядит просто нелепым.

Продолжение всего этого возможно только при принятии доктрины альтруизма. Я уже говорила, что фактически альтруизм есть отрицание морали.

Сегодня вы видите этот принцип в действии. Если терроризм считается примером «святого идеализма» благодаря тому, что те, кто его практикует, утверждают, что действуют «на благо людей», а либеральные журналисты, распространяющие такую точку зрения, не лишаются своих мест, значит, сегодняшняя культура потеряла последние остатки и даже претензии на мораль.

Подлинные мотивы тех, кто манипулирует мнением запутавшихся и перепуганных либералов, совершенно очевидны: возбуждая симпатии к «политическим» преступникам, устраивая акции протеста и требуя снисхождения от судов — якобы во имя политической свободы, сторонники тоталитаризма устанавливают прецедент политических процессов. Если предметом рассмотрения в суде становится идеология, тем самым утверждается следующий принцип: государство должно выступать в суде как арбитр идей. Если государство берет на себя власть освобождать человека от юридического преследования на основании его политических взглядов, из этого автоматически следует и возможность наказывать его на тех же самых основаниях.

Законодательное различие между политическими и неполитическими преступлениями было принято в Европе при деспотизме абсолютных монархий. Первая категория определялась не как акты насилия, а как акты публичного выражения идей, неугодных правительству. А при растущем стремлении к политической свободе общественное мнение становилось на сторону таких преступников: они боролись за права личности, против правления силы.

Если в свободной стране общественное мнение начинает проводить границу между политическими и неполитическими преступниками, оно признает категорию политического преступления и поддерживает использование силы для нарушения прав, и политическое развитие обращается вспять: страна переходит черту, за которой начинается политический деспотизм.

Май 1970 г.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.