3. ВРЕМЯ ВНЕ ВРЕМЕН

3. ВРЕМЯ ВНЕ ВРЕМЕН

История полна войн, про которые

было совершенно точно известно,

что они никогда не начнутся.

Энох Пауэлл

На «Титанике»

Трагедии мирового масштаба разворачиваются по-разному. Нередко они начинаются с малозначительных, практически незаметных событий, на которые обыденное сознание просто не обращает внимания. И только позже, когда будущие историки, роясь в архивах, проводят анализ причин, вызвавших глобальную катастрофу, становится ясным, что эти малозначительные события и послужили источником всех последующих пертурбаций.

Когда с генуэзского корабля, вернувшегося в 1347 году в Италию из зараженной чумой крымской Каффы (нынешняя Феодосия), сбежали на берег несколько корабельных крыс — явление совершенно обычное даже для наших дней — никто, разумеется, и представить себе не мог, что вместе с ними в Италию пришла «черная смерть» и что уже в ближайшие годы она снимет жатву со всей Европы. Около 25 миллионов жизней, почти половину тогдашнего населения, унесет эта внезапная эпидемия, добравшаяся на севере до Англии и Норвегии, на западе — до Португалии и Испании, откуда полутора веками позже двинутся первые корабли на завоевание мира, а на востоке — до самого центра Московского государства. Великие города Италии будут стоять пустыми, в Лондоне за короткий срок погибнет более половины его жителей, а по Риму будут бродить толпы босых, полуголых, кающихся грешников, «флагеллантов», стегающих себя кожаными плетьми и взывающих к Господу и Святой Деве об избавлении.

Точно также, в октябре 1917 года, когда одна из множества политических партий тогдашней революционной России вооруженным путем захватила власть в Петрограде, никто даже не подозревал, к каким последствиям приведет этот, как многим тогда казалось, незначительный эпизод. Предполагалось, что большевики продержатся всего несколько дней, несколько недель, в крайнем случае — несколько месяцев, после чего неизбежно уйдут и в стране восстановятся закон и порядок. Однако вопреки всем прогнозам, сделанным, кстати, людьми весьма умными и образованными, советская власть просуществовала почти три четверти века, победив сначала в опустошительной гражданской войне, пылавшей от Пскова до Владивостока, а затем осуществив грандиозный социальный эксперимент, приведший к возникновению «империи» СССР, появлению административно-государственной экономики, и сознательному уничтожению в лагерях миллионов людей.

Однако история предлагает нам и другие примеры — когда признаки надвигающейся катастрофы заметны буквально каждому, когда они очевидны настолько, что о них невозможно не знать, и когда, тем не менее, мировая трагедия разворачивается с какой-то дьявольской неотвратимостью.

Более восьми месяцев длилась «странная война» между Англией и Францией, с одной стороны, и фашистской Германией, рвущейся к мировому господству, — с другой. К тому времени были уже захвачены Чехословакия, Польша, Дания и Норвегия, уже Генеральным штабом Третьего рейха замысливалась операция «Морской лев», предполагающая вторжение в Великобританию, гарь мировой войны уже застилала небо Европы, а между тем солдаты французской армии и британских экспедиционных сил на линии Мажино пили шампанское, доставляемое им из тыла, слушали пластинки на патефонах, как будто даже не задумываясь о том, что их ждет. Они считали себя в безопасности. Иллюзия закончилась в мае 1940 года. Немецкие войска нанесли удар в обход линии Мажино — через Бельгию, Голландию, Люксембург, 14 июня без боя был сдан Париж, а 22 июня — знаменательная для Россия дата — на небольшой поляне в Компьенском лесу было подписано соглашение о капитуляции Франции.

Нынешняя ситуация в мире напоминает именно об этом катастрофическом поражении. После 11 сентября 2001 года евро-американская «линия Мажино» (технологическая мощь Европы и Соединенных Штатов, высокоточное оружие нового поколения, войска быстрого реагирования, готовые действовать в любой точке земного шара), за которой Европа и США после крушения СССР чувствовали себя в безопасности, оказалась не то чтобы прорванной стремительной лобовой атакой, но — обойденной оттуда, откуда нападения просто не ждали. Выяснилось, что она вовсе не прикрывает Западную цивилизацию несокрушимой стеной, и удар террористов по зданиям Всемирного торгового центра в Нью-Йорке продемонстрировал это со всей очевидностью.

Мир вступил в новую фазу глобального противостояния. Сейчас, за порогом третьего тысячелетия, начинает разворачиваться трагедия, которая по масштабам своим может превзойти все до сих пор известное человечеству. Признаки ее уже налицо. Дым от пожаров в Нью-Йорке застилает не только Европу и США, но и самые отдаленные регионы планеты. Вероятно, ни одна страна в мире не может считать себя в стороне от разгорающегося конфликта, и никакое правительство, насколько бы оно ни было озабочено своими внутренними проблемами, не может строить политику, в том числе и экономическую, без учета этой новой реальности.

И вместе с тем, если судить по интегральной реакции мирового сообщества, возникает странное ощущение танцев на поверхности оползня. Никто как будто даже не подозревает об истинных размерах надвигающейся катастрофы. Никто как будто не видит, что сроки мирового обвала уже близки.

Это — слепота пассажиров гибнущего «Титаника», и она может иметь те же самые роковые последствия.

Напомним некоторые общеизвестные факты.

Первая мировая война, длившаяся четыре с небольшим года, закончилась поражением Тройственного союза (стран Австро-Германского блока, стремившегося к переделу Европы), крушением Российской империи, Австро-Венгерской империи, Османской империи и установлением неравновесного мира, который несмотря на все усилия Лиги наций, продержался немногим более двадцати лет. Эта война охватила около 40 стран и привела к гибели 9,5 миллионов людей.

Вторая мировая война, длившаяся ровно шесть лет, закончилась поражением стран фашистской оси, крушением Британской империи, Японской империи, империи «тысячелетнего» Рейха, и практически без перерыва перешла в следующую фазу мирового противостояния. Она охватила уже 61 государство и привела к гибели только в результате прямых военных потерь 27 миллионов людей.

Третья мировая война, начатая Фултонской речью Черчилля 5 марта 1946 года, длилась примерно сорок пять лет и закончилась распадом «империи» СССР и крушением мировой системы социализма. Эта война не случайно получила название «холодной»: она велась, большей частью, на территории третьих стран — в форме ограниченных военных конфликтов. Тем или иным образом в ней участвовали почти все страны мира, а количество жертв, в том числе и от применения биологического оружия, еще требует беспристрастной оценки.

Теперь, всего лишь после десятилетнего перерыва, разгорается новый глобальный конфликт, и его с полным основанием можно квалифицировать как Четвертую мировую войну. В эту войну вовлечены с одной стороны громадный Исламский мир, объединяющий более 40 стран с населением в 700–800 млн. человек, а с другой — индустриально «продвинутое» ядро христианского мира: по крайней мере, 10–15 высоко развитых стран с населением в 650–700 млн. Конечно, трудно пока предсказать все перипетии этого только еще разворачивающегося сюжета, однако, если следовать формальной исторической логике, высвеченной предыдущей эпохой, он должен привести к распаду Западной цивилизации — новой «империи зла» в глазах подавляющего большинства стран и народов.

Войны являются мощными движителями истории. Каждая большая война неизбежно порождала реальность, принципиально отличающуюся от довоенной. Фактически, она порождала будущее. Четвертая мировая война, видимо, не составит здесь исключения. Она тоже породит новое бытие, контуры которого уже немного просматриваются.

Матрица и реальность

Итак, существующий мир, скорее всего, универсален. Это означает, что независимо от способа его происхождения — актом божественного творения, вызвавшим «нечто» из «ничего», или в результате Большого взрыва, приведшего к возникновению нашей Вселенной, — он обладает единством, что выражается во всеобщих законах, которые представительствуют на всех онтологических уровнях.

В отношении глобальной человеческой цивилизации этот универсализм проявляется и в единстве всего живого: способ генетического кодирования белковой жизни одинаков как для амеб, так и для высших приматов, и в биологическом единстве самого человечества, о чем свидетельствует скрещиваемость всех народов, всех наций, всех рас, и в единстве техносферы (совокупности материальных признаков цивилизации): различия в способах получения пищи, строительства жилья, производства товаров имеют по большей части декоративный характер, и в единстве исторического развития: различные этносы, даже изолированные друг от друга, с поразительным упорством образуют сходные социальные и экономические структуры.

Вместе с тем, глобальная человеческая цивилизация — это понятие, скорее, теоретическое, чем реальное. В действительности человечество уже многие тысячелетия разделено на вполне самостоятельные локальные цивилизации, которые с той или иной степенью остроты противостоят друг другу.

Современный американский исследователь Самюэль Хантингтон полагает, что сейчас таких цивилизаций примерно восемь. Это: 1). Западная цивилизация, объединяющая ныне Европу и США, 2). Конфуцианская (китайская) цивилизация, вероятно, наиболее древняя из существующих, 3). Японская цивилизация, территориально самая маленькая, 4). Исламская цивилизация, объемлющая собой мусульманский мир, 5). Индуистская цивилизация, несколько выходящая за границы собственно Индии, 6). Славяно-православная цивилизация, куда, помимо России, включены Сербия и Болгария, 7). Латино-американская цивилизация, занимающая практически весь соответствующий континент, и, возможно, 8). Африканская цивилизации, которая в подлинную цивилизацию, по его мнению, еще не превратилась¹.

Английский историк Арнольд Дж. Тойнби в более ранней работе доводил число локальных цивилизаций до тринадцати, а по всему масштабу истории насчитывал более двадцати².

Противоречий здесь нет: цивилизации возникают и распадаются, вырастают из потока истории и снова уходят в небытие. Это не столь уж принципиально. Принципиально здесь то, что различия между цивилизациями действительно существуют и что именно это служит источником большинства конфликтов в истории.

Вся история человечества представляет собой «столкновение цивилизаций».

Так же принципиально здесь следующее. Расхождение цивилизаций порождается не их «физическими реальностями», которые, как мы указывали, представляют собой онтологическое единство, а «реальностями метафизическими», обусловленными той трансценденцией, которая эту «метафизику» образует.

Иными словами, оно обусловлено матрицами цивилизаций.

Под матрицей мы, в свою очередь, понимаем всю совокупность мистических, научных и социальных представлений о мире, которая для данной цивилизации является абсолютной. Матрица обычно имеет религиозный характер: христианство, иудаизм, буддизм, даосизм, ислам — это именно матрицы, определяющие параметры различных цивилизаций. Они служат для цивилизаций источниками идентичностей. Однако матрица может иметь и светскую форму: социализм, фашизм, либерализм — тоже матрицы, образующие собственные реальности. Их можно считать чисто социальными матрицами, хотя заметим, что в каждой присутствует и обязательная мистическая составляющая.

Фактически, матрица есть сопряжение материального с трансцендентным, наличного «фактурного» бытия с идеализированным представлением о нем. Актуализируя трансцендентную неопределенность существования, то, что, пользуясь известной метафорой, можно назвать «вызовом слепого ничто», матрица переводит ее в конкретную философию и культуру, в мировоззрение, в идеологию, в государственные законы, в господствующую бытовую мораль и порождает те поведенческие стереотипы, те особенности, те «правила жизни», которые обычно определяют как «национальный характер».

Так возникают разные цивилизационные универсумы: «китайская реальность», «русская реальность», «исламская реальность», «европейская реальность»…

Это, пожалуй, главное противоречие бытия: единство «физической реальности» мира и разобщенность множества «национальных реальностей». Единство глобальной цивилизации и разобщенность множества цивилизационных матриц.

Собственно, это противоречие между онтологией и гносеологией, противоречие между «абсолютной реальностью» и относительностью наших представлений о ней.

Такое противоречие даже в принципе неразрешимо.

И тем не менее, спецификой нынешнего исторического состояния является мощный процесс, пытающийся согласовать различные матрицы, трансформировать их, найти области совмещений, и если уж не сплавить в итоге в нечто универсальное, то по крайней мере привести к единому знаменателю

Этот процесс называется глобализацией.

По дороге глобализации

Глобализация, если говорить коротко, это тотальная унификация мира, введение единых форматов экономического и социального бытия. И прежде всего, это образование единой мировой экономики, функционирующей, соответственно, по единым для всего мира правилам.

Собственно, возник этот вектор очень давно. Уже древние деспотии Шумера, Египта, Китая, Ассирии, Вавилона, а также государства инков, ацтеков были по-своему глобализованными. Это выражалось в регламентации всей их социальной и экономической жизни, подчиненной единым законам, обязательным для исполнения. И беднейший крестьянин, возделывающий клочок земли, и чиновник высокого ранга, управляющий целой провинцией, были включены в одну и ту же механику бытия и неукоснительно соблюдали все ее ритуалы. Правда, глобализация здесь была «местной»: она заканчивалась на границах данной цивилизации.

Далее наблюдаются попытки «имперского глобализма», провоцируемые большей частью прогрессом в военном деле. Мир пытались унифицировать в македонской версии (имеется в виду империя Александра), в версии Римской империи, вобравшей в себя почти все европейские земли, в версии Средневековой Европы (периода крестовых походов), в монгольской версии, в версии Тамерлана, в версии Наполеона. Затем последовали — нацистская версия, советская версия. Все эти глобалистские устремления оказались бесплодными. Мощности тогдашних коммуникаций не доставало для связывания больших мировых пространств. Управляющие сигналы опаздывали, деформировались, ослабевали, империя разваливалась, как только достигала предела коммуникативной целостности.

Особую роль в процессе глобализации сыграли колониальные империи Нового времени. Метрополия не только подстраивала местную экономику под свою, но и непрерывно транслировала в колонии европейские эталоны существования.

Обе мировые войны, разразившиеся в ХХ веке, это тоже — попытки глобализовать европейский рынок. Борьба здесь шла лишь за руководство данным процессом: англо французская версия боролась против австро-германской. В итоге победила версия Соединенных Штатов.

Однако по-настоящему глобализация начала обнаруживаться только с повышением коммуникативной связности мира. Когда, с одной стороны, появилось надежное транспортное, морское и железнодорожное, сообщение, а с другой — средства связи стали обеспечивать все более и более быстрый информационный контакт. Сюжет глобализации пошел в нарастающим ускорением. Основные его этапы можно представить так.

1650 г. Начало массовой работорговли, организованной европейцами. В мировой обиход входит понятие «экспорта дешевой рабочей силы».

1776 и 1789 гг. Революции в Америке и во Франции. Сокрушены традиционные институты власти. Появляется понятие «общечеловеческих ценностей».

1840 г. Изобретен телеграф. Через 20 лет проложен первый трансатлантический кабель. Это приводит к образованию фондовых рынков.

1850 гг. Возникают крупнейшие агентства, работающие с информацией: Havas, Wolff, Reuters. Образование самостоятельного информационного рынка.

1860–1870 гг. Созданы первые международные организации, устанавливающие единые правила для всех государств-участников: Международный Телеграфный Союз, Всемирный Почтовый Союз. В декларации последнего сказано, что весь мир рассматривается как «общая почтовая территория».

1876 г. Изобретен телефон.

1895 г. Изобретено радио.

1923 г. Изобретено телевидение. Средства массовой информации порождают массовую культуру.

1929 г. «Великая Депрессия» в США, первая «кризисная» демонстрация единства мировой экономики.

1944 г. На конференции в Бреттон Вудсе возникает прообраз единой валюты — американский доллар. Созданы первые транснациональные финансовые структуры: Всемирный Банк и Международный Валютный Фонд. Начало современного этапа глобализации.

1945 г. Создана Организация Объединенных Наций.

1947 г. Подписано Генеральное соглашение о тарифах и торговле. Позже на его основе будет создана Всемирная Торговая Организация.

1952 г. Бельгия, Франция, ФРГ, Италия, Нидерланды и Люксембург создают Европейский союз угля и стали.

1957 г. Запуск Советским Союзом первого искусственного спутника Земли. Начало глобальных спутниковых коммуникаций.

1958 г. Создано Европейское Экономическое Сообщество.

1963 г. Создана Организация Африканского Единства.

1969 г. Министерство обороны США создает первую компьютерную сеть ARPANET.

1970 г. Компания Intel создает первый компьютерный чип.

1977 г. Компания Apple начинает массовое производство персональных компьютеров.

1973 г. Мировой энергетический кризис. Осознание зависимости мировой экономики от энергоносителей.

1979 г. Избран Европейский Парламент. Изобретен сотовый телефон.

1970-е гг. В широкое обращение входит термин «глобализация».

1982 г. Рождение Интернета.

1985 г. Объем мирового экспорта достиг 1,9 трлн. долларов.

1989 г. Подписано соглашение о создании общеевропейской денежной единицы.

1991 г. Начало (телекомпанией CNN) прямых трансляций из кризисных точек.

1991 г. Интернет действует более чем в 30 странах мира, доступ к сети имеют около 4 млн. пользователей.

1993 г. Создан общеевропейский рынок. Начинает действовать Глобальная Система Позиционирования.

1995 г. Создана Всемирная Торговая Организация. Объем прямых международных инвестиций достиг 331 млрд. долларов.

1998 г. Первые массовые выступления антиглобалистов.

1998 г. Создана общедоступная система спутниковой телефонии.

2000 г. Объем прямых международных инвестиций достиг 1,3 трлн. долларов. В мире действует 63 тыс. транснациональных компаний.

2002 г. Число пользователей Интернета приближается к 80 млн.

2002 г. Введена в обращение общеевропейская денежная единица «евро».

2002 г. Интернет связывает 689 млн. людей.

2003 г. В мире насчитывается более 3 млрд. Интернет-сайтов.

2003 г. В состав ВТО входят 146 государств³.

Сейчас глобализация, по-видимому, выходит на максимум. Поскольку трансляция координирующего сигнала стала занимать уже не месяцы, недели и дни, как в предшествующие эпохи, а часы и минуты, что обеспечивает Интернет, производство товаров начало постепенно утрачивать чисто национальную, государственную локализацию и распределяться по тем экономическим зонам, где какая-либо промежуточная операция оказывается дешевле. Теперь управляющая фирма может находиться в одном месте, проектирующая организация — совсем в другом, производство исходных деталей — в третьем, четвертом, пятом, сборка и отладка изделия — в шестом и седьмом, дизайн — разрабатывается в восьмом месте, а продажа готовой продукции осуществляется — в десятом, четырнадцатом, двадцать первом… Западные технологии, западные способы производства начинают стремительно распространяться по миру.

С другой стороны, демографический спад в странах Запада и все возрастающая их потребность в низко квалифицированной рабочей силе вынуждает и Европу, и США к импорту трудовых ресурсов с «краев гауссианы». То есть из беднейших, но богатых людскими резервами стран Третьего мира. За период с 1950 по 1998 годы Западная Европа приняла более 20 млн. иммигрантов, а США, Канада и государства Латинской Америки около 34 млн³.

По «дороге глобализации» таким образом идут два встречных потока: вестернизация — внедрение западных паттернов (эталонов жизни и деятельности) на Юг и Восток, и ориентализация — внедрение в Западную цивилизацию паттернов Востока и Юга.

Символом глобализации стала сеть ресторанов Макдоналдс. Ныне она имеет 30 тысяч своих представительств более чем в 120 странах мира. Правда, точно таким же символом глобальных процессов стали сети китайских, корейских, японских ресторанов, распространившихся по всему Западу.

В результате происходит непрерывное перемешивание «национальных реальностей». Мир вместо привычных этнокультурных разграничений приобретает черты фрактальности: между любыми двумя его точками, относящимися к одному множеству (одной экономике, одной культуре), всегда можно поместить третью, относящуюся к другому множеству (другой экономике, другой культуре). Метафорически это может быть выражено цитатой, которую, иллюстрируя процессы глобализации, любят приводить журналисты: «Во Франции английская принцесса с арабским бой-френдом на немецком автомобиле, управляемым испанским шофером, напившимся шотландского виски, разбилась в окружении итальянских папарацци, о чем тут же сообщили российские средства массовой информации».[3]

Таковы основные черты процесса глобализации.

То есть, глобализация — это не своеволие Запада, стремящегося переустроить мир по своему образцу, не прихоть «новых магнатов», мечтающих о власти над человечеством. Глобализация — это закономерный «сквозной» вектор истории, и его не удастся ни «погасить», ни, вероятно, даже сколько-нибудь существенно трансформировать.

Глобализация все равно будет идти.

Другое дело, что, как и всякий исторический вектор, данный процесс является сильно поляризованным. Он по-разному проявляет себя в истоках — там, где подлинная унификация мира только еще зарождается — и в своем высшем развитии, где она уже сейчас переходит в принципиально новую сущность.

Логос, номос, империя

Подчеркнем еще раз отличие западной, ныне евро-атлантической цивилизации, включающей в себя Европу и США, от цивилизаций восточных, прежде всего — Китая и Индии. Любая универсальная матрица, представлена ли она светской формой, такой как фашизм и социализм, или формой религиозной, такой как христианство, буддизм, ислам, должна, тем не менее, исполнять несколько базовых функций. Во-первых это когнитивная функция — создание холистической (целостной) картины мира, внутреннее согласованной и понятной каждому человеку. «Земля плоская и покоится на трех китах, которые плавают в Мировом океане». Во-вторых, это функция аксиологическая — создание и освящение, то есть абсолютизация, системы нравственных ценностей, которые в свою очередь определяют все поведенческие стереотипы. «Соединенное богом человек да не разлучит». «Не делай другому того, чего не желаешь себе». Распаковка матричной аксиологии рождает государственные законы. И в-третьих, это психотерапевтическая функция — согласование человека и мира, поскольку личное представление о реальности у конкретного человека, как правило, не совпадает с тем, что он наблюдает в действительности.

Однако главной, хотя и не всегда четко осознаваемой функцией любой матрицы является преодоление «страха смерти», присутствующего в сознании, разрешения известного противоречия между краткостью (ограниченностью) отдельной человеческой жизни и необозримой длительностью (неограниченностью) существования всего человечества. Продолжение в той или иной форме «личного бытия», обретение бессмертия, в каком бы виде оно человеку ни было явлено, — пожалуй, самый мощный аттрактор, обеспечивающий историческое существование каждой матрицы.

И вот здесь проходит граница между Западом и Востоком. «Механизм спасения», который предлагают восточные трансценденции: реинкарнация (переход с одного уровня бытия на другой), слияние с Дао или приближение к «совершенномудрым» персонам древности требует от человека исключительно личного совершенствования; он не предполагает никакой светской деятельности и предпочитает оставить мир в «естественном состоянии». Восток ориентирован не на деятельность, а на деяние, не на лучшее будущее, а на идеальное прошлое. В то же время западная трансценденция, будучи устремленной вовне, предполагает деятельность человека в миру как почти обязательный элемент «спасения». Это совершение «благочестивых поступков» в католической версии или «профессиональный успех» в версии протестантской. То есть Восток не требует улучшения мира, он требует только улучшения человека. Запад же, напротив, — именно улучшения мира, вместе с которым будет совершенствоваться и человек. Христианство таким образом является «деятельностной религией», что вместе с «сюжетным временем», которое оно порождает, оказывается мощным катализатором технологического развития.

«Цивилизации Логоса», то есть культуры, целенаправленно преобразующие реальность, идут по дороге истории гораздо быстрее, чем «цивилизации Номоса», рассматривающие бытие как неизменную данность. В координатах прогресса это различие означает, что европейская (евро-атлантическая) цивилизация намного быстрее прошла не только начальный период индустриальной фазы развития, но и ее конечный этап, который называется модернизацией.

Между двумя этими периодами есть принципиальная разница.

«Начальный индустриализм» (мануфактурное и фабричное производство), хотя и стал сразу же мощным движителем экономики Нового времени, однако на первых порах вовсе не являлся «сплошным»: индустриализация охватила лишь сравнительно узкий, собственно промышленный, сектор и почти не затронула другие области социума. Население даже в передовых европейских странах большей частью еще оставалось аграрным, а организация общества и в идеологии, и в социальных структурах сохраняла в значительной мере прежний, «традиционный» характер. Это проявляло себя, и в жесткой регламентации социума, особенно по политической вертикали, и в ориентации мысли не на новизну, а исключительно на традицию, не подлежащую критическому осмыслению, и в восприятии человека не как личности, обладающей определенной свободой, а как части незыблемой социальной общности — семьи, поселения, профессии, церкви.

Модернизация, которая привела к появлению крупных промышленных агломератов, полностью изменила лицо европейской цивилизации. Прежде всего индустриализация стала сплошной: ей подверглось и сельскохозяйственное производство, где в результате вторжения промышленных технологий освободились миллионы и десятки миллионов людей, и культура, сразу же породившая «коммерческие», то есть унифицированные виды искусства, и наука, превратившаяся в структурную (производительную) силу общества, и политика, начавшая охватывать собой многомиллионные массы. Кроме того, она вызвала к жизни такую новую социальную составляющую как молодежь — страту людей, главной целью которых являлось приобретение знаний. Основным инструментом социализации стала теперь не семья, где закреплялись традиции, а начальная школа, завод, фирма, колледж, университет, производство. Это повлекло за собой тотальное плавление идентичностей: человек, вырванный из традиционной парадигматики, ранее упорядочивавшей бытие, переставал понимать — кто он, где он, откуда, зачем он живет? Нарастала социальная энтропия, рвущая привычные связи, хаос «великого перемешивания» увеличивал температуру общества, и освобожденная энергия, которая не могла быть поглощена собственно индустриализацией, начала структурироваться в идеи пассионарного типа.

Этот процесс уже подробно описан в литературе⁴.

Модернизация Франции, начатая реформами Тюрго, привела сначала к Французской революции (1789 г.), выступавшей, кстати, под лозунгами типичного универсализма: «свобода», «равенство», «братство», а затем к империи Наполеона, пытавшегося унифицировать всю Европу на основе единого гражданского законодательства.

Модернизация Германии, начавшаяся чуть позже и, как полагают, именно под воздействием наполеоновской оккупации, привела на первом этапе к образованию Германской империи, сразу же проявившей громадный экспансионистский потенциал, а затем — к империи Третьего Рейха, также пытавшейся распространить свою «национальную матрицу» на всю Европу и даже на все человечество.

Россия с модернизацией экономики несколько опоздала, запустив ее обороты лишь незадолго до Первой мировой войны, зато «энергия отсроченных изменений», накопленная в консервативных структурах, была так велика, что ее последующая консолидация породила громадную унифицированную реальность — империю советского типа, простершуюся от середины Европы до Тихого океана.

Несколько менее интенсивными были модернизации в Италии или Турции: обе эти страны на уровень настоящих имперских держав так и не вышли. Хотя Италия все же пыталась осуществить «имперское расширение» в Африке и даже в Европе, а в Турции на какое-то время возобладала имперская идеология пантюркизма. Зато пример Японии, по трансценденции — типично восточной культуры, которая, подключившись к модернизации в «эпоху Мэйдзи» (1868 г.), немедленно вслед за этим образовала империю Восходящего солнца, показывает, что данный процесс есть действительно «сквозной» исторический вектор. Локальные цивилизации находятся в поле глобальной цивилизационной динамики, и потому подвержены сходным социоэкономическим трансформациям.

Это помогает понять некоторые специфические черты современности.

Пламя и пустота

Нарастающая пассионарность стран Третьего мира, которую США и Европа пытаются сейчас сдерживать экономическим и военным путем, есть прямое следствие процессов модернизации, начавшихся недавно в прежде отсталых, периферических регионах. Как и в случае Запада, модернизация связана здесь с необратимым распадом традиционной реальности и все ускоряющимся переходом к обществу «высокого индустриализма».

Освобождающаяся при этом социальная и психологическая энергия, энергия «матричного распада» структурируется в разных странах по-разному. Индия, обладающая типичной «внутренней трансценденцией», утилизует ее в мелких и средних технологических инновациях, реализуя тем самым концепцию «медленного развития», главной целью которой является «цивилизационное выживание». Ни на что большее она пока, по-видимому, не рассчитывает. Индонезия и Малайзия, бурно развивающиеся сейчас страны Тихоокеанского региона, в основном мусульманские и потому имеющие «внешнюю трансценденцию», овеществляют ее в ультрасовременных западных технологиях, пытаясь таким образом преодолеть свою этническую гетерогенность. Главной проблемой здесь также является выживание этих цивилизационных культур. С другой стороны, Китай, перед которым подобные трудности не встают, напротив структурирует свою избыточную пассионарность в «диаспоральной экспансии». Китайские диаспоры, разбросанные по всему миру, — это очень сплоченные, организованные, тесно связанные с метрополией этнические образования; почти 60 % всех инвестиций, идущих ныне в Китай, — это деньги именно «зарубежных», в том числе «американских» китайцев. Китай создает империю безо всяких территориальных захватов.

Однако, всплеск пассионарной энергии, конечно, наиболее ощутим в мире ислама. Это выражается и в военных конфликтах исламских стран друг с другом, примером чему является недавняя ожесточенная война между Ираком и Ираном, и в тотальном террористическом противостоянии подпольных исламских организаций фундаменталистского толка, типа Аль-Каиды, всему Западу, прежде всего — Соединенным Штатам, и в периодическом обострении «исламского фактора», то в одном, то в другом регионе планеты. «Повсюду сегодня легко заметить признаки возрождения ислама. На Филиппинах действуют исламские сепаратисты. В Индонезии мусульманские войска сражаются с сепаратистами-христианами. От Палестины до Пакистана толпы людей на улицах рукоплескали разрушению Пентагона и уничтожению Всемирного торгового центра. Талибский Афганистан на протяжении многих лет служил убежищем для Усамы Бен Ладена… Организация «Хезболлах» вытесняет Израиль из Ливана и подстрекает… палестинцев на продолжение интифады… В Турции и Алжире выборы 1990-х годов привели к власти исламские режимы, которые удалось сместить методами, далекими от демократических. В Египте мусульманские экстремисты возобновили преследования и казни христиан-коптов. В десяти северных провинциях Нигерии ныне действует «закон Корана»… Мы наблюдаем самый настоящий «исламский прилив». В 2000 году впервые в истории человечества мусульмане превзошли численностью католиков»⁵.

Данное явление вполне объяснимо. «Исламская матрица», несомненно, имеет свои особенности, выделяющие ее среди других. В частности, в исламе осуждается ростовщичество, «неправедный капитал», говоря современным языком, кредитные банковские операции, что, конечно, тормозит развитие экономики в мире ислама. Кроме того, шариат (свод религиозных законов) излишне регламентирует в государствах ислама светскую жизнь. Это тоже является сдерживающим цивилизационным фактором. И, наконец, мировоззренческая «фатальность» ислама, приверженность мусульманина не личной деятельности, а «судьбе», которая в значительной мере предопределена, также не способствует ускоренному развитию. Не случайно страны ислама, которые в течение Средних веков находились примерно на таком же технологическом уровне, что и Европа, (может быть, даже в чем-то превосходили ее), постепенно, уже в Новое время, начали отставать и в конце концов были оттеснены на цивилизационную периферию.

Однако, с другой стороны, исламская трансценденция представляет собою, по сути, продолжение трансценденции европейской. Это — религия принципиально того же типа, основанная на «внешнем боге», «сюжетном времени» и, следовательно, на представлении о прогрессе. Разница между ними в основном хронологическая. Ислам как религия сложился почти на семьсот лет позже, чем христианство. «Внутреннее время» ислама, по-видимому, соответствует сейчас периоду «крестовых походов», когда Европа в противостоянии с Югом впервые начала ощущать себя отдельной цивилизацией. К тому же исламский мир, как и Европа в аналогичный период, чрезвычайно неоднороден. Там есть богатые страны, заинтересованные в сохранении «статус кво», есть страны, пытающиеся «вестернизироваться», как, например, Египет и та же Турция (хотя, по-видимому, этот процесс легко обратим), и есть страны, придерживающиеся радикальной ориентации, которые подпитывают и прикрывают стратегии терроризма. Единого цивилизационного лидера мир ислама пока не выделил⁶. Более того, пока еще не произошла реформация исламской религии, подобная той, что была в свое время осуществлена христианством. Ислам до сих пор слишком скован фундаментальной догматикой. И вместе с тем именно исламская цивилизация сейчас является центром противостояния Западу. Поляризация вектора глобальных преобразований идет прежде всего в этих координатах.

Наиболее интересно здесь следующее обстоятельство. Если в реальности сугубо физической, в реальности военных и промышленных технологий, западная цивилизация имеет значительное превосходство над миром ислама, о чем свидетельствуют, например, военные операции США в Ираке и Афганистане, а также отступление Ливии и Ирана перед требованиями мирового сообщества, то в реальности метафизической, в реальности матричной, которая социализирует «предельные» ценности, Запад чем дальше, тем больше обнаруживает свою фатальную слабость.

Завершив модернизацию экономики, длившуюся почти столетие, и начав в конце ХХ века переход из индустриальной фазы развития в когнитивную, западная цивилизация неожиданно оказалась в колоссальной смысловой пустоте, и последствия этого могут быть разрушительнее, чем любое военное поражение.

Фактически, возникает вопрос о самом существовании западной цивилизации.

Тотальная деконструкция

Смысловая пустота Запада образовалась не сама по себе. Она также является результатом довольно долгого исторического процесса, который начался около двух тысячелетий назад и завершается, по-видимому, только в нынешнюю эпоху.

Речь идет о тотальной деконструкции бытия.

Современный человек, как впрочем и человек прошлого, живет не в реальности, какой бы самодовлеющей она ни была, он живет в ее отражении, которое создается культурой. Говоря иными словами, человек существует в определенном бытийном тексте. Этот «текст» (матричная реальность) может в значительной мере не совпадать с текущей реальностью, что на практике не такая уж редкость, может, напротив, почти полностью с ней совпадать, может совпадать лишь частично, в каких-то основных опорных моментах, однако несомненно одно: при несовпадении «текста» с реальностью, побеждает, как правило, «текст».

Показательным примером здесь является «текст» советского социализма. Подавляющее большинство граждан СССР было твердо убеждено, что, несмотря на отдельные трудности, испытываемые «здесь и сейчас», оно живет в лучшей стране мира, за которой — историческое будущее. Факты, свидетельствующие об обратном: более высокий уровень жизни на Западе, наличие там социальной защиты и гражданских свобод, более мощная экономика и более высокие темпы развития, факты, которые, кстати, легко просачивались сквозь любую цензуру, общественным сознание просто не воспринимались. В советском мире «текст» преобладал над реальностью.

Приведем более близкий пример. Как известно, оружие массового поражения в Ираке найдено не было. Оно не было найдено даже тогда, когда поисками его занялись подразделения американских оккупационных частей, прямо заинтересованных в том, чтобы его обнаружить. Видимо, ядерным арсеналом Ирак все-таки не обладал. И тем не менее, согласно социологическим наблюдениям, проведенным в конце 2003 года, около трети американцев были твердо убеждены, что оружие массового поражения в Ираке все же имеется. Неизвестно, откуда эти сведения были ими получены, предполагается, что из прессы — газет, радио, телевидения, которые, разумеется, ни о чем подобном не сообщали, но убежденность в них была почти абсолютной и как следствие почти абсолютной была убежденность в оправданности агрессии против Ирака. «Текст», откуда бы он ни возник, победил реальность.

Причем «текст», в котором человек существует, имеет определенную внутреннюю структуру. В каждую историческую эпоху в нем можно выделить некий источник, или, как его называют некоторые аналитики, центральный текст, обладающий одним важным свойством: он абсолютно законен, и законность его ни у кого сомнений не вызывает. Все же остальные «тексты» эпохи, точно так же как и все социальные практики, рожденные ими (то есть то, что в итоге образует матричную реальность), обретают законность только в соотнесении с этим «центральным текстом».

Для христианской эпохи таким «текстом», конечно, являлась, Библия. Все научные, художественные или мистические концепты, развернутые в этой эпохе, все типы власти и все способы организации общества, все образы жизни и все эталоны социального поведения имели большую или меньшую легитимность лишь в соотнесении с ней. Христианское бытие было строго центрировано, и в центре онтологической иерархии находился бог.

В последовавшей затем эпохе европейского Просвещения, эпохе модерна, начатой периодом Возрождения еще в Средних веках, аналогичным «центральным текстом» являлась, как это ни удивительно, та же Библия, только Библия, воспринимаемая теперь уже принципиально иначе, Библия, усилиями просветителей переведенная в чисто светский формат, где стремление к Царству божьему истолковывалось как прогресс, само Царство Божие — как разумная (рациональная) организация мира, личное спасение — как успех в профессиональной деятельности и так далее. Эта десакрализация матрицы имела исключительно большое значение, так как, лишая христианский контент мистической неприкосновенности, позволяла создавать на основе его сюжеты целенаправленного развития. Так возникло, в частности, социальное проектирование, которое во многом определило ход европейской истории. То есть, бытие эпохи модерна было также центрировано, однако онтологическим центром ее, «мерой всех вещей» стал человек.

Эпоха же постмодернизма, в которой мы сейчас пребываем, третья смысловая эпоха, начавшая проступать в реальности со второй половины ХХ века, произвела одно любопытное действие. Постмодернизм этот «центральный текст» полностью размонтировал. Исчезла не только сакральность «предельных смыслов», образованных трансценденцией, но и вся согласованная через них понятийная иерархия. Причем понятно, почему это было сделано. С точки зрения постмодерна, «центральный текст», в какой бы форме, светской или религиозной, он в данный исторический период ни существовал, это «текст» абсолютно тоталитарный, «текст», который всегда выстраивает культуру и общество «под себя». Все, что не совпадает с «центральным текстом», обычно им репрессируется. Все, что противоречит матрице, считается ложным или, по крайней мере, сомнительным. То есть, постмодернизм боролся прежде всего против тотальности. В этом смысле демонтаж матрицы был явлением прогрессивным: признавались равными все этносы, все нации, все культуры, все языки, все религии, все традиции, все мировоззрения, все образы жизни. Просвещенческий концепт равенства получил здесь предельное выражение. Однако тут же обнаружила себя и негативная сторона «философии завершения». Признавая одинаково значимыми все наличествующие в текущей реальности смысловые дискурсы, что нашло идеологическое воплощение в доктрине мультикультурализма, она просто вынуждена была включить в их число и социальные патологии. С точки зрения постмодерна, нет особой разницы между гуманистическими практиками и практиками насилия, между практиками разрушения и практиками созидания. Постмодерн, по крайней мере в теории, считает их все имеющими право на существование.

В результате образовалась полностью размонтированная среда, ризома (термин, который, правда в несколько ином смысле, ввели в 1970-х годах Делез и Гаттари), среда без какой-либо матричной иерархии, естественно децентрированная, среда «тотальной равнозначности».

В гносеологическом отношении это повлекло за собой важное следствие. Для пользователя, за исключением некоторых специальных случаев, такая среда превращается в какофонию. Она превращается в набор равнозначных сигналов — и одинаково важных, и одинаково не имеющих никакого значения. Поскольку нет «текста», нет «центра», нет «абсолютного эталона», то контент, содержание, информацию не с чем соотнести.

А это, в свою очередь, означает, что главной проблемой современного мира становится проблема истинности.

В мире маятников и фантомов

Подойдем к этой же теме с несколько иной стороны. Посмотрим как вообще эволюционирует наше представление о реальности, какой тип знания наиболее характерен для нашей эпохи.

Основное направление здесь, вероятно, выглядит так.

Существуют три парадигмы знания, которые появлялись в европейской истории одна за другой.

Во-первых, классическая парадигма: знание объективно и соответствует реальной действительности. Эта парадигма возникла еще во времена Просвещения. На ней строится классическая наука, классическое образование и классическое (традиционное) представление о реальности.

Во-вторых, неклассическая парадигма: знание субъективизировано наблюдателем. Эта парадигма пришла к нам из квантовой физики, когда выяснилось, что даже простое наблюдение за явлениями микромира уже влияет на их параметры. То есть, наблюдение здесь зависит от наблюдателя. И если в физическом макромире этими эффектами можно пренебрегать, они слишком ничтожны и не сдвигают существующего баланса закономерностей, то в мире метафизическом (в мире «второй реальности») они несомненно работают. Это уже давно было замечено в социологии: «каков вопрос — таков и ответ». Само исследование, независимо от инструментария, накладывает отпечаток на получаемые результаты.

И, наконец, постнеклассическая или модельная парадигма, характерная, прежде всего, для настоящего времени. Она принципиально отличается от двух предыдущих. Здесь мы вообще не задаемся вопросом, насколько данная совокупность знаний соответствует реальной действительности. Нам достаточно, что такая модель работает.

Примером модельного знания может послужить история, произошедшая несколько лет назад. Осенью 2003 года президенту России была подана докладная записка одного российского аналитика, которая сигнализировала о существовании заговора в государственных силовых структурах. Образовалась утечка в прессу, и разразился грандиозный скандал, ныне, что характерно, уже совершенно забытый. Однако, самое интересное случилось потом. Буквально через несколько дней, а, может быть, и часов, другим аналитиком была подана президенту другая аналитическая записка, где на основании этого же фактурного материала делался точно такой же вывод о существовании заговора. Только уже не среди силовых структур, а среди олигархов. Понятно, что ни та, ни другая модель никакого отношения к действительности не имели. При желании на том же материале можно было построить, к примеру, модель «заговора банкиров», или модель «заговора отраслевых менеджеров», стремящихся утвердить сырьевой диктат, или модель «заговора высших чиновников президентской администрации». Все они оказались бы равнозначными — в том смысле хотя бы, что не поддавались бы никакой проверке.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.