I

I

В эти темные и страшные для России дни нередко приходится слышать нарекания на церковь. Почему молчит церковь, почему собор не скажет своего властного слова об ужасах, переживаемых Россией, о духовном падении русского народа? Пусть церковь не должна заниматься политикой, пусть должна она стоять бесконечно выше политической борьбы. Но ведь не о политике ныне идет речь. Погибает Россия. Душа народа растлилась и пала так низко, как никогда не падала, корысть и злоба, зависть и месть безраздельно правят русской жизнью. Казалось бы, нарекания на церковь и, в частности, на собор, имеют основание. Так, до революции многие недоумевали, почему церковь не возвышает своего голоса против зла самовластья, против растленья власти, против царства распутинства. Плохо то, что говорящие так и предъявляющие разные требования церкви слишком часто говорят это со стороны, издалека, сами они не в церкви и от церкви давно отпали, но в трудные минуты готовы прибегнуть к церкви по соображениям утилитарно-политическим. Та самая интеллигенция, которая все делала для разрушения церкви, которая в течение полустолетия подрывала веру в народе, теперь испугана плодами своей деятельности и готова внешне цепляться за церковь, как за якорь спасения. Жалуются, что церковь как бы покинула народ, недостаточно заботится о нем, недостаточно руководит им в трудные минуты его исторической жизни. Пусть это верно. Но ведь есть и другая сторона, о которой забывают люди, для которых вопрос о церкви – внешний вопрос. Народ сам покинул церковь, сам отпал от церкви, сам лишил себя ее помощи, ее благодатных даров. Человеку и народу предоставлена свобода быть в церкви или отпасть от нее. Спасение может быть лишь свободным. Церковь никого не держит насильственно в своем доме. Насилие может быть лишь делом государства. Революция много выявила, и в этом, быть может, единственное ее значение, она разделила сферы церковной свободы и государственного насилия. Русская революция обнаружила ту старую истину, которая для многих была недостаточно ясна, – церкви изменила и от нее отпала не только русская интеллигенция, как принято было думать и говорить, но и русский народ изменил церкви и отпал от нее. И это ослабление религиозной энергии русского народа произошло уже давно. Отсюда – слабость и немощь видимой русской церкви, которая так смущала и мучила лучших, наиболее религиозных русских людей. Отсюда и возможность страшных слов о параличе русской церкви. Необходимо задуматься над странным русским противоречием: русский народ объявили самым религиозным, единственным религиозным народом в мире, а церковь русская была в унижении, в немощи, в параличе.

Если в старой России, до революции, церковь была долгое время в рабстве у самодержавного государства и управлялась деспотически то Победоносцевым, то Григорием Распутиным, если после революционного переворота церковь бессильна справиться с безбожной народной стихией и не может иметь определяющего влияния на судьбу России, то это означает не немощь той Церкви Христовой, которой не одолеют и врата адовы, а немощь церковного народа, духовное падение народа, слабость веры, утерю религиозной верности. Церковный народ, церковное человечество составляет неотъемлемую часть исторической жизни церкви на земле. И невозможно могущественное проявление и процветание церкви в жизни исторической, когда народ в значительной своей части изменил вере и отпал от церкви. Церковь пребудет, если останется всего три праведника. Церковь основана на качестве, а не на количестве. Но когда отпадает от церкви и изменяет ей человеческое количество, человеческая масса, церковь уходит в глубину, делается более катакомбной и нельзя ждать от нее могущества в исторических проявлениях. Изменивший церкви человек и изменивший церкви народ не может предъявлять церкви никаких требований. Если в Русской православной церкви совсем почти не было жизни прихода, не было соборности, то вина лежит не на Церкви Христовой с ее непреходящими святынями, а на церковном народе, на человеческих грехах иерархии, на человеческой религиозной немощи. В нашей церкви слишком слабо была выражена человеческая активность. И те, которые своим религиозным сознанием закрепили и освятили эту слабость человеческой активности, виновны в ослаблении и падении церковной жизни. Немощь церкви есть лишь наша собственная религиозная немощь, лишь проекция вовне нашего религиозного бессилия и неверия, отсутствие в нас дерзновения перед Господом. Активность церкви в исторической жизни предполагает положительную религиозную силу человеческой стороны церковного организма. Церковь Христова есть богочеловеческий организм. Слабость и падение церкви, мерзость и запустение на месте святом есть слабость и падение церковного народа, неверие человека.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.